Роберт Фрипп относится к тем редким исполнителям, которые, несмотря ни на что, продолжают ставить мастерство над коммерцией. В начале 70-х его альбом «In the Court of Crimson King» дал новое определение рок-музыке, а его альбом 1981 года «Discipline» — при участии Эдриана Белыо (Adrian Belew) и Тони Левина (Tony Levin) — некоторые музыкальные критики считают одним из десяти лучших альбомов последнего десятилетия.
Фрипп, изобретатель «фриппер- тоники» и неортодоксального метода настройки гитары, сотрудничал с такими новаторами рока, как Брайан Ино (Brian Епо), Питер Гейбриэл (Peter Gabriel) и TALKING HEADS. Он и его ансамбль из двенадцати «искусных гитаристов» вскоре приедет в Париж и будет исполнять полирит- мическую смесь акустической и электрической гитарной музыки. Следующее интервью было взято недавно в Ныо-Йорке перед самым началом турне группы и выпуском трех новых альбомов: «Sunday All Over The World» (арт поп), «The League of Crafty Guitarists II» (экспериментальная музыка) и «Ophelia’s Shadow» (эфирный поп), продюссированных совместно с женой Тойей. Интервью Дейва Мэндла
— Уверен, вы слышали самые разные мнения о ЛИГЕ ИСКУСНЫХ ГИТАРИСТОВ (THE LEAGUE OF CRAFTY GUITARISTS), ее рабочем методе и т.д. Почему вы избрали такой способ организации группы?
— Прежде всего, почему ЛИГА ИСКУСНЫХ ГИТАРИСТОВ? В Америке и Англии уже шесть лет действуют курсы гитарного мастерства. Я только что приехал после 34-го американского курса. У нас были курсы во Франции, Германии, Голландии, Швейцарии, Норвегии, Италии, откуда поступают все новые приглашения приехать еще. Обучение молодых музыкантов проходит в основном вдали от глаз публики. Но музыкант играет на инструменте для того, чтобы играть людям музыку. Поэтому в гитарном искусстве обучение инструменту, обучение музыке и обучение игре перед людьми происходит одновременно. А у музыканта те же самые проблемы, что
и у актера в поисках работы: нельзя получить работу, пока нет опыта, и нельзя приобрести опыт, пока нет работы. ЛИГА — это средство приобретения исполнительского опыта. Это способ приобрести необходимый профессиональный опыт, которого иначе обучающиеся были бы лишены.
И эта программа как таковая была исключительно успешной. Сейчас этот успех достиг той стадии, что у меня просто нет времени приехать во все те страны, куда меня приглашают вернуться. Если бы я был в состоянии, я бы, наверное, это сделал, но после семи лет, в течение которых я не был по-настоящему работающим музыкантом, после шести лет в роли инструктора по гитарному мастерству мне необходимо снова играть музыку.
— Когда вы начинали, во времена первой пластинки KING CRIMSON, в 1969-70 годах, трудно было представить, чтобы люди слушали оба жанра — хэви-метал и «новую музыку» (Джон Кейдж и др.): это были две разные аудитории. Не находите ли вы, что сейчас многие проявляют интерес к обоим этим жанрам?
— Если вернуться к 69-му, музыкальный бизнес тогда не был в такой большой степени бизнесом, а публика была открыта для самой разноплановой музыки. Если вы шли на рок-фестиваль, там всегда была музыка нескольких категорий: фолк, рок, прогрессив-рок, хард-рок, «новая музыка» все они были там, и публика воспринимала всю гамму. Однако в конце концов рок-музыка стала в большей степени профессией, в большей степени индустрией, и в промежуток между 68-м и 78-м рок- индустрия имела показатели роста, с которыми не могла сравниться никакая другая промышленная отрасль. Поэтому все стало несколько более заорганизованным, нормированным.
— Что вы думаете об идее «World Music» (музыки мира)? Мир становится таким маленьким, и те его части, которые в прошлом виделись «экзотическими», теперь кажутся гораздо более близкими.
— Впервые я услышал то, что мы называем «музыкой мира» в 75-76-м. Сейчас, когда я слушаю это снова, часть того, что я назвал «музыкой мира»,— это Англия XVI века, которая, по моему мнению, не так уж далека от классической японской музыки, исполняемой на кото. Я приветствую термин «музыка мира», потому что обычный человек получает доступ к большому разнообразию звука и формальных подходов. Так, в 1972 эта палитра была недоступна. Сейчас к ней есть доступ. Сейчас гамелан с островов Ява и Бали не является больше чем-то чужим и странным. Меня беспокоит то, что вклад Америки в музыкальную форму — который состоит в роке и джазе — почему-то не получает новой жизни. Наверное, в нашей музыке чего-то не хватает, и нам приходится… ну, не то, чтобы воровать… Для меня — это показатель бедности нашей музыкальной культуры. Если вас не воспламеняет ваша собственная музыка, вы начинаете искать где-то еще, и я могу предположить одну, практическую причину, почему это могло произойти. В 68-м и 78-м пластиночная индустрия превзошла по показателю роста все другие отрасли, и обще- культурный музыкальный продукт, доступный слушателям в Америке, контролировался очень узким кругом людей… Это называлось «формат». Это как голливудское кино, американское телевидение… Если вы хотите эмоционального удовлетворения, вы его не получите, его не так легко найти: нужно ходить в рок-клубы, джаз-клубы. Не так просто найти его на радио, по телевидению, на пластинках… Надо искать в других местах. И вы уже не смотрите на продукт своей собственной культуры. Пожалуй, это во многом объясняет интерес к «музыке мира». Но вот, что происходит потом: «музыка мира» становится таким же предметом торговли и ограничения. Но по крайней мере теперь вам доступна самая разнообразная музыка и исполнители, которые странствуют по всему миру.
— То есть людям всегда будет чего-то не хватать и они будут искать вдохновение и идеи в новых явлениях, в новых местах?
— Я думаю, что происходит следующее: музыка развивается семилетними циклами. В 56-м был Пресли и рок-н-ролл, в 63-м — БИТЛЗ, в 78-м панк и новая волна, в 84-м — «новая музыка» и музыка мира. В 91-м возникла необходимость в чем-то новом, и я как музыкант чувствую, что что- то должно появиться. Я могу лишь довериться моему чутью музыканта.
— На задней стороне конверта вашего альбома «Discipline» напечатан лозунг «Дисциплина — не цель сама по себе, а лишь средство достижения цели». Кажется, что это связано с вашим подходом к ЛИГЕ?
— Это слово в нашей культуре иногда может иметь негативные коннотации. Но для меня дисциплина есть нечто освобождающее — она вовсе не стесняет и не ограничивает. Дисциплина — это способность добиться нужного эффекта в нужное время. То есть мы можем принять какое-то обязательство, мы можем сказать: «Я сделаю это», и знать, что это будет сделано. И это — замечательная свобода… ваша жизнь получает количественный скачок.
«Free Voice» (Париж) Перевод С. Чернова