1. «Вещи»
Сообщение о том, что где-то намечается рок-фестиваль, встречается всеобщим ликованием в предвкушении новых тусовок и приключений. Начало мероприятия обычно откладывается организаторами несколько раз, и за это время план поездки тщательно продумывается. Несмотря на это, объявление о начале всегда внезапно и вызывает нездоровую суету: что хватать, куда бежать?
Во-первых, надо что-то брать с собой. Дэйв, собираясь в Череповец, лихорадочно собирал «вещи»: «Надо ведь брать какие-то вещи!» В конце концов, он напихал полный рюкзак одежды, которую никогда не носит, и потом заставил всех несколько часов мерзнуть в Домодедово, пока получал свой багаж. Дэйвовские «вещи» были единодушно прокляты и послужили нам незабываемым уроком.
Возможность брать только самое необходимое заставляет писать список. За несколько дней составления перечня придирчиво отвергается все, что идет за предметы роскоши. И тем не менее оказывается, что самое главное все равно остается дома. «А главное в поездке — это тапочки!» — заявил Леня Бородин, обувшись в купе поезда в новые кожаные шлепанцы. Всю несостоятельность своих ехидных улыбок по этому поводу я осознала довольно быстро, задравшись каждые пять минут снимать и натягивать сапоги. Несомненно, тапочки — это самая главная вещь на фестивале, особенно зимой.
Ну, дальше: фотоаппарат… пленка… (не забыть расческу!), вспышка… Бумагу для заметок лучше не брать — все равно там писать ничего не хочется и некогда, и пачка бумаги выполняет роль подставки для горячих стаканов, после чего выбрасывается.
…Индивидуальная зубная щетка, —это пошли туалетные принадлежности— носовой платок, паста, МЫЛО!!! Однажды мы очень опозорились с этим мылом, вернее, без него. Собирая «вещи» в Лесозаводск, я не нашла места для мыла в своей сумке и решила обойтись без него, пребывая в уверенности, что девчонки непременно возьмут эту святую принадлежность. В поезде я с ужасом узнала, что другие о мыле даже не подумали. А ведь известно, что руки, лицо и прическа загрязняются в дороге гораздо скорее, чем дома… Нет, не дай Бог еще раз забыть мыло!
Туалетной бумаги надо брать много, потому что ее, как правило, не берет никто. И если возьмешь только на себя, все растащат в первый же день.
Сигарет надо тоже по возможности брать на всех — курится на фестивалях в десять раз больше, и к последнему дню все слезно клянчат друг у друга бычок.
Непременно взять капли от соплей — как ужасно я заболела в Бигстоне! — или хотя бы луковицу. Вообще, об аптечных принадлежностях мало кто заботится. А потом бегают, истекая кровью: кому одеколон, кому пластырь… Ладно, отнесем это к «излишествам» и возьмем при наличии свободного места в багаже.
Еда. Кипятильник — чай — железная кружка. Это завсегда. Обязательно чайную ложечку и вилку. Я всегда беру вилку, и это оказывается единственная вилка на всю тусовку. Как правило, все набирают с собой консервов и потом корячатся, выедая их из банок согнутой консервной крышкой. В лучшем случае, находятся под ногами две-три гнутых и замызганных алюминиевых ложки. И ни один дурак не догадается взять консервный нож! Я однажды взяла, но его упер Сдвиг, и теперь я тоже не беру.
Что до обыкновенного ножа, то это в поездке такой же парадокс, как в походе соль. Нож либо берут все, либо вообще никто. Чтобы ножи были через одного — такого не случается. Их или нет совсем — и тогда приходится кромсать хлеб руками и вскрывать консервы ключом или шипом. Или они есть у всех: каждый хвалится своим ножом, проверяют, у кого острее, и ими же все едят.
Количество еды не ограничено, учитывая тот факт, что почти вся еда уметается прямо в поезде. И это то, что набиралось на три дня! Я всегда считала себя самой хозяйственной, потому что имела кипятильник. Чудеса запасливости проявил Бородин, который«взял с собой как-то банку паштета и банку сгущенки. Но судьба не дает человеку долго заблуждаться, и однажды она привела мне пример истинной хозяйственности. Настоящее потрясение я испытала при виде запасов ВОСТОЧНОГО СИНДРОМА. Известно, что магаданцы любят поесть дома и в гостях, но для меня было новостью, что они, вероятно, боятся остаться без еды на несколько дней, потому что на фестиваль в Комсомольске-на-Амуре они привезли: чайник, кастрюли, концентрированные супы в банках… — короче, кухня в их комнате занимала весьма почетное место. Кроме того, они всех подряд зазывали к себе покушать. Но, хотя и было голодно, многие стеснялись и, отрезав кусочек хлеба, убегали к себе. М-да… Мы со своей мнимой «запасливостью» рядом с ними не садились (как это?) ничего делать. После этого я, конечно, не могу давать никаких рекомендаций относительно набираемой в дорогу пищи.
Наученная опытом пребывания в пионерских лагерях и больницах, я вношу в список необходимостей иглу и нитки. Ограниченность свободного места ставит перед выбором цвета катушки. Если возьмешь черные нитки — обязательно порвется что-нибудь белое. А если возьмешь белые, то что-нибудь черное треснет на самом видном месте. (Кстати, почему про катушки говорят «нитки»? Ведь на ней намотана всего одна нитка!). Однажды, решив перехитрить закон подлости, я взяла и черные, и белые нитки — но, видать, не на того напала: не успев приехать в Лесозаводск, я прямо на вокзале уселась на гвоздь — в красных штанах! Хорошо, что у горничной оказались красные нитки, и мне не пришлось играть в панка на фестивале. Теперь я подозреваю, что если набрать ниток всех цветом одежды, то просто ничего не порвется, или, в лучшем случае, лопнет по швам раздутая сумка. Иголок уж точно надо брать две. Потому что в первый же день одна кому-нибудь понадобится, чтобы, скажем, выковырнуть занозу. После чего ее с легким сердцем теряют или просто забывают отдать.
Что еще? Спички, косметика, маникюрный набор — вот, пожалуй, и все. Можно взять барабанные палочки — их вечно ни у кого не оказывается. Вот так. А потом вернешься домой и думаешь: зачем было таскать с собой все это барахло, — самое главное ведь все равно осталось дома.
2. Поезд
Фестивальщики договариваются встретиться под часами за полчаса до отхода поезда. Я обычно прихожу пораньше и страшно переживаю, что вдруг все уже собрались и уехали без меня. Мне кажется, что я выгляжу нелепо в своем одиночестве и, спрятавшись за колонну, в панике ежеминутно поглядываю на часы. Спустя некоторое время я вижу, как по площади, вытягивая шею и щурясь по сторонам, бредет Барабашка. Но как только я вздыхаю с облегчением и принимаю важный вид, Барабашке приспичивает купить пирожок. Она снова ставит меня в угол, забаррикадировав для надежности своими сумками, и теряется среди кооперативных ларьков. Я, не имея возможности покинуть свой угол, наблюдаю, как мимо проходит ДИОНИС. ДИОНИСЫ обычно приходят вовремя, но никогда не ждут в условленном месте.
Значительно позже прибывает шумная толпа, состоящая из ТУМАННОГО СТОНА, Марины, БАСТАРДА и ТЕЛЕХРАМА. Самым последним появляется человек, у которого находятся все билеты. Чаще всего это бывает Дэйв. Так вот, когда до отправления поезда остается ровно 5 (пять) минут и буквально у всех начинается кондрашка, Давыдов прибегает с видом человека, потерявшего вчерашний день, и «делегация», подхватив сумки и инструменты, устремляется за ним.
Затем, с трудом найдя свой вагон и наскоряк перекурив с тоскливыми провожающими, все занимают индивидуальные полки и чинно беседуют в ожидании процедуры сдавания билетов и раздачи постелей.
Когда сборную везет Дэйв, мы обычно оказываемся в плацкартном вагоне. Бородин предпочитает распихивать фестивальщиков в купе. Мне часто достается боковая полка и притом верхняя. На ней я совершенно не могу заснуть: сначала от навязчивой идеи, что у меня стырят багаж и обувь, а потом из боязни, что я во сне упаду.
Но до сна еще далеко, и примерно через час после отправления у людей начинается зуд фестивального общения. В ячейках вагона происходит непрерывное перемещение пассажиров, групповые походы в тамбур и доставание проводника просьбами о стакане или «где попить водички?». Наконец, каждый находит для себя подходящую компанию. Через некоторое время все загадочным образом веселеют и чем дальше, тем веселеют все больше.
Частенько по вагону маячит человек, так и не приткнувшийся ни к какой компании, и проверяет: не веселятся ли где без него?
Я от нечего делать посылаю его в другой конец вагона спросить у Дэйва, не слышал ли тот японскую группу ПИНК ЛЕДИ? Дэйв возвращает мне гонца с раздраженным ответом и не менее важным вопросом. Совершив несколько рейсов туда-сюда, маяк-шатун исчезает, а я упиваюсь сознанием, что сумела вконец замучить Дэйва, не покидая своей полки.
Когда за окном начинает смеркаться, народ достает запасы. И с этого момента создается впечатление, что эти люди перед поездкой нарочно голодали дома несколько дней. Со всех сторон доносится чавканье, шелест оберток и характерный колбасный запах. То и дело кто-нибудь приходит за ножом или хлебом. Когда все съедается, поезд тормозит в Уссурийске, Дема выскакивает на перрон и возвращается с охапкой бутербродов. Моментально все слетаются на резиновые вокзальные котлеты, не подавая виду, что они только что уписали трехдневный фестивальный запас продовольствия.
Наконец, переговорив обо всем и относительно наевшись, пассажиры затихают. Одни укладываются на верхние полки, другие напряженно вглядываются в черные окна, уверенные, что сейчас самое время для появления НЛО, третьи идут курить по последней…
И как только приходит первый, самый сладкий и хрупкий сон, в соседнем купе БАСТАРД начинает дурным голосом горланить свои корявые песни. Вообще-то днем я отношусь к ним со спокойным безразличием, но в эти минуты я их ненавижу всеми фибрами души. Когда проорется БАСТАРД, заводится ТЕЛЕХРАМ. Эти юные медики начинают бухать свой спирт, когда все засыпают. В процессе распития они пошло шутят, заливаясь гомерическим хохотом. («Так мог хохотать только Гомер!» — А. П. Чехов).
Таким образом, засыпаю я в муках и в ужасе просыпаюсь через несколько часов от резких воплей проводницы. Проводница (с вечера, клянусь, была другая!) за полтора-два часа до конечного пункта визжит, что поезд прибыл, и считает своим долгом устроить скандал из-за неполного комплекта постели. Поэтому с утра все ходят грустные.
Но, выйдя из поезда, фестивальщики вновь начинают проявлять живой интерес друг к другу и окружающей местности. А потом нас встречают…
3. Гостиница
Гостиница обычно заселяется с боем. Портье уверяет, что у нее заказано мест ровно вдвое меньше, чем приехало народу. Но против комсомольской организации не попрешь, и пустые номера изыскиваются в срочном порядке. А вообще — процесс заселения в гостиницу идет по одной схеме: обязательно кто-нибудь забывает дома паспорт, а кто-нибудь селится третьим в двойной номер. Ко мне стоит очередь за единственной ручкой, и каждый не преминет спросить, что писать в графе «цель приезда». Я неизменно отвечают очень мне нравящееся: «организация диверсий и убийств». И вот счастливые обладатели ключей с кувалдообразными брелоками убегают наверх, забыв всем сообщить свою комнату. И когда я оказываюсь в своем персональном номере в одиночестве, эйфория сменяется ужасом: где кого искать? Но долго бояться мне не приходится, потому что уже через час в дверь стучатся гости (что значит иметь кипятильник!). Со временем мой номер приобретает статус штаба фестиваля, и я этому очень рада. Я ведь панически боюсь потеряться или заблудиться. А так мне и в голову не приходит, что меня могут забыть, уходя на какое-нибудь мероприятие.
В гостинице вдруг начинают проявляться какие-то совершенно нехарактерные повадки. Безумно нравится класть ноги на тумбочку, командовать, нести по телефону всякую чушь, смотреть по телевизору все подряд (особенно испанский язык и зарубежные новости), а также включать радио на полную катушку, чтобы в шесть утра проснуться в холодном поту и потом весь день распевать Гимн СССР. В первые дни я ору на горничную, почему она в девять утра возюкает туда-сюда свой дрянной пылесос, а в конце скандалю, что из моего номера ни разу не выносилась урна. Очень люблю жаловаться дежурной по этажу, что у меня душ фонтанирует мимо ванны, а в унитазе — свистит.
Вообще, жить в гостинице очень интересно. Интересны интуристовские лифты, постоянно приезжающие не на тот этаж, и радио, продолжающее говорить после того, как у него отрезали шнур. Интересно читать объявление о том, что буфет на 2-м этаже откроется на 15 минут позднее «в связи с остановкой лифта». В ресторане висит грозная табличка «Не курить!», а ниже — ласковая: «Ноу смокинг, плиз!». В комнатах — бесформенные стеклянные светильники, шедевры советского дизайна. Иногда в номерах топят так, что из обоих кранов течет горячая вода. Мокрая рубашка, повешенная на батарею, к утру становится в три раза меньше, а с пачки сигарет, положенных туда эке для просушки, стекает на пол расплавленный целлофан. В то же время колбаса, положенная на ночь на подоконник, замерзает так, что ей можно убить человека…
Я очень люблю жить в гостиницах, чувствуя себя командиром всего этого свинства!
4. Организация
Организатором или инциатором проведения фестиваля выступает, как правило, отдельный любитель рока (например, Женя Колесов — Череповец) или группа энергичных молодых людей, которые однажды в процессе распития вдруг открьюают, что в городе давненько не происходило славных тусовок (Бигстон, Арсеньев). Далее организатор стремится воплотить свой замысел в жизнь, доказывая комсомольцам и богатым организациям необходимость проведения этой затеи. Если это удается, горком комсомола становится учредителем акции, а фирмы — спонсорами. Эти организации формируют из своих членов оргкомитет и в дальнейшем заботятся о плане проведения фестиваля. Об инициаторе все сразу забывают, оставляя ему право исполнять самую нервную и неблагодарную работу, а именно:
— круглосуточно мерзнуть на вокзале, встречая делегации, прибывающие из разных городов;
— скандалить в гостинице, добиваясь непременного расселения несметных толп;
— устраивать перестановки в программе, учитывая прихоти команд;
— умолять аппаратчиков продолжать концерт после выступления группы КОБА;
— убегать от журналистов с криками: «Я аккредитацией не занимаюсь!»;
— разыскивать группу, которой «восемнадцать секунд до занавеса»…
К концу фестиваля физическое тело организатора представляет
собой удручающее зрелище: трехдневная щетина на лице, блуждающий взгляд ввалившихся глаз, общая изможденность и недостаточность, отсутствие всех рефлексов, истощение и страстное желание покоя. Так, в то время, когда комсомольцы в присутствии спонсора торжественно вручают победителям почетные грамоты, наш боец невидимого фронта отъезжает в пампасы, равнодушный даже к прилету марсиан…
Функция оргкомитета заключается в изыскании средств, рекламе и претворении в жизнь следующих пунктов:
1. Размещение всех участников в гостинице.
2. Оплата проезда и выдача суточных (либо кормление).
3. Аккредитация всех музыкантов и журналистов.
4. Культурная программа.
5. Сопутствующие мероприятия для зрителей (буфет, выставки, распродажа всяких фестивальных дел…).
6. Выявление лауреатов путем изучения общественного мнения с привлечением присутствующей прессы.
7. Раздача призов и лауреатский концерт либо джем.
Но все это, конечно, в идеале. Понятно, что для выполнения всех этих пунктов нужна очень тщательная подготовка, врубающиеся люди и богатые спонсоры.
Так, для мелких, локальных фестивалей более характерны пункты 1—3 и 7. А крупные, всесоюзные акции проводятся, как правило, в виде гигантских концертов, поражая размахом воплощения пункта 5. Наиболее святые 1—3 выполняются здесь со скрипом и распространяются только на музыкантов. 6 и 7 на подобных праздниках не фигурируют в принципе.
Бывают и исключения, скажем, Арсеньев-91. Тамошние организаторы то ли с перепугу по неопытности, то ли угрохав на фестик всю городскую казну, заделали такую насыщенную культурную программу! До сих пор, спустя полгода, мы с трепетом вспоминаем автобусную экскурсию к Дерсу Узале, плотный обед и выпивку в ресторане, богатые книгами и пластинками магазины, гостиницу — сплошной люкс, заключительный банкет и теплую публику. Правда, нельзя не отметить, что мы, дорвавшись до бесплатного, вели себя просто по-свински. И если нас еще раз туда пригласят (что вряд ли), можно будет смело присваивать Арсеньеву титул «город-герой». Воистину, это был сказочный фестиваль.
5. Собственно фестиваль
Несмотря на то, что концерты везде проходят по-разному, свои закономерности имеются и тут.
ЕСЛИ организаторы не додумаются насытить мероприятиями дневное время, то фестивальщики заполняют его походами в коммерческий магазин за компутером, попутно посещая промтовары. Наконец, заполучив искомое, мы распиваем его в своих номерах либо непосредственно в концертном зале.
Концерта мы, как правило, не слушаем, потому нам заранее ничего не нравится: весь вечер тусуемся из курилки на улицу и ругаем всех, кто в это время музицирует. В лучшем случае обсуждаем выступающих, подпирая сценический занавес, и в конце единодушно устанавливаем, что мы не любим рок-музыку.
Зато после концерта с удивлением узнаем, что мы упустили самую крутую группу и не увидели какого-то прикола. А потом, произведя тщательный опрос очевидцев, пишем замечательные статьи, вставляя в чужие мнения свои «я считаю» и «мне понравилось».
Есть, правда, группа, которую мы смотрим на всех фестивалях от начала и до конца и, по возможности, из зала. Это — ТУМАННЫЙ СТОН. Надо отметить, что в своей любви к этой группе мы совсем не оригинальны, потому на всех без исключения фестивалях «Туманники» с легкостью занимают первые места и, не стараясь заигрывать с публикой, становятся абсолютными лидерами по количеству завоеванных зрительских сердец. Таким образом, можно заключить, что на фестивали мы ездим исключительно для того, чтобы посмотреть на ТС, который раз от раза становится все круче и внушительней.
Когда фестиваль заканчивается, мы возвращаемся домой, проклиная по дороге буквально все, что происходило в эти дни, и зарекаемся в будущем даже думать о подобных поездках. А дома, собравшись за пивом, с нежностью разглядываем фотографии и, осознавая, что это было лучшее время в уходящем году, ждем-не дождемся следующей осени…
Лина (фэнзин «ШТУЧКА», Владивосток)