— (Верховский) Прокомментируй, пожалуйста, появление в «Дне» статьи Романа Неумоева и интервью с Ником Рок-н-роллом.
— (Гурьев) Контркультура изначально восставала против шоу-бизнеса. Так что в ситуации, когда демократия принесла в Россию именно шоу-бизнес, причем какой-то крайне гнусный, абсолютно ясно, что их привлекло в «Дне».
Если брать даже ауру города, то брежневская Москва была не худшим местом для прогулок. Особенно Старосадский переулок; утром, если в солнечную погоду, там хорошо, там мой родной город. Вспомни Марлена Хуциева, который «Июльский дождь» снимал уже после того, как Даниэля с Синявским загасили. Зрелище вымытых троллейбусов вызывало катарсис, хотя Даниэля и Синявского было жаль. Но сейчас никакой вид вымытых троллейбусов — тем более таковых нет — катарсиса не вызовет. И это справедливо злит тонко чувствующих людей.
Начинает тянуть к каким-нибудь староверам. «День», «Наш современник» кажутся в условиях демократии не авторитарными какими-то, в пиджаках, холодными, думающими только о своих деньгах, а какими-то рыхлыми, в каких-то ватниках, думающими об идее, полуопустившимися, с бородами всклокоченными, запущенными.
Я сам как-то, помню, пришел к Диме Галковскому в «Наш современник» агитировать его в «КонтрКультУР’у». Там, когда входишь, сидит какая-то 80-летняя старушка вместо «омона» с бицепсами, вяжет какой- то носок, чего-то там шамкает. Можно просто мимо пройти или смести ее плечом, никто слова не скажет. Поднимаюсь на второй этаж, а там совсем безумие царит: коридор с какой-то зеленой дорожкой по полу, дубовые двери, все открыты, в комнатах стоят какие-то магнитофоны, где-то компьютер, ничего не охраняется и внизу бабушка: сваливай в рюкзак и уноси. Из самой дальней комнаты в коридоре дым идет и гомон. Подходишь и видишь там старый стол с зеленым сукном, стоят облокотившись десять слоноподобных мужчин, краснорожих, действительно с седыми бородами, которые стучат кулаками по этому столу, поднимают пальцы к потолку, кричат что-то типа: «Отец, вы забыли, это Розанов!» Упорно спорят. И все им совершенно до фени. Грабь, выноси компьютеры. Естественно, эта картина гораздо ближе сознанию андеграундного человека, чем какой-то отутюженный офис, с бывшими комсомольцами с газовыми баллонами на груди.
— Понятно. Но все-таки газета «День» — более наглядный пример. Я могу пережить, если люди исповедуют совершенно немыслимые взгляды. Но «День» — вообще без пяти минут листовка, причем довольно грязная.
— Когда едет крыша, кажется, что шизофреник — а шизофреник вообще ближе к традиции андеграунда — милее здорового человека. Я-то, на самом деле, не большой любитель «Дня». Но мне не кажется эта газета опасной, потому что русский народ — это настолько аморфная, мутная штука, что ничего зловещего она, по большому счету сделать не сможет. А если и сделает, то не благодаря газете «День».
— Я тоже не говорю об опасности газеты «День». Я говорю о сотрудничестве с ней.
— Вопрос нравственной чистоты давно превратился в вопрос имиджа, и кто-то, наоборот, считает, что ему пора внести грубую, гнусную краску в свой имидж, чтобы шокировать обывателя, которым на сегодняшний день представляется уже демократ, а не мещанин брежневских времен. А какое-то рациональное зерно есть везде. Плюс — нестяжательство таинственное, которое на уровне имиджа присутствует, на уровне менталитета — тоже. А деньги у них все равно есть, ну не у всех, с другой стороны, там кто-то в старых кедах — не поймешь. Какая-то мутная, путаная публика.
А шизофренический элемент — этим не напугать. Чем они хуже, чем поехавший на наркотиках хиппи, который забегает с ножом и кричит: «Ты хочешь меня убить!», и готов в грудь всадить нож? А к такому люди андеграунда давно уже привыкли. Вот чем хуже тот, кто кричит что-то про сионских мудрецов?
— Но почему, если уж человек разочаровался в идеалах демократии, он должен непременно вляпаться в такую ерунду? Ну мало ли, в конце концов, на свете каких мировоззрений?
— Ну, тут Жариков потрудился. Как человек, оперирующий сознанием масс довольно умело. Если бы Жариков решил склонить всех не к русофильству, а к какому-нибудь ортодоксальному монархизму, то, может быть, Ник Рок-н-ролл толковал бы о царе-мученике, и что настоящая Анастасия спаслась, а вот тут у нас ее дочка сидит.
Но Жариков решил, что антисемитизм — это будет круче, чем монархизм. Потому что монархизм какой-то безобидный, а тут бука такая зловещая. Антисемитизм — это такой жупел, на котором многие сжигаются. Вот сюда надо все силы бросить — и будет скандал, динамика, шум. И вообще, драйв какой-то есть в этом, конечно же, раз люди начинают кричать: «Ах вы, сволочи!» А все привыкли к тому, что если кричат «ах вы, сволочи» — значит, круто, а раз уже не пристают, — значит, надо другие пути искать.
— А почему бы не поискать их вне политики?
— Ну, наверное, им кажется, что сейчас здесь будет наибольший резонанс. Выйди, например, голая женщина на сцену, резонанс будет меньше. То, что шокирует американское общество, здесь уже никого не удивит. Народ привык ко всему, ему все равно. А политика сейчас — это мощные кирпичи в фундаменте имиджа.
Люди Жарикова издали Пруссакова, который всем объяснил, что фашизм — это нечто магическое, оккультное, идеология третьего пути, это геополитический простор и все такое прочее. Конечно же, для молодого человека, жаждущего романтизма в реальности, все это гораздо более энергетичная, манящая и присасывающая форма, чем плоская демократия. Это Лермонтов, по сути дела.
— Видел я такого «металлического» Лермонтова. Вот он выступает, а у него свастика на пузе. Это же примитивно. Даже если он увлечен каким-нибудь соответствующим оккультизмом или еще чем-нибудь, связанным с фашизмом, почему его тянет все это воспринять в комплексе с концлагерями? Или он действительно фашист, в чем я очень сильно сомневаюсь. Или уж пусть он тогда оставит политику в покое и занимается оккультизмом как таковым.
— А чистый оккультизм, он слишком эзотеричен и сложен.
— И молодой человек не может так, ему слабо?
— Да, а в форме фашизма это оказывается более доступно. Гитлер — это более понятно современному молодежному сознанию, чем Вивекананда.
Конечно, всего этого не должно бы быть. Высшей идее надо оставаться на небесах, а не в какой-то мутной форме спускаться на землю, творить там помешательство умов и понятий. Пусть отдельные люди идут своим личным, внутренним путем. Вот кто дойдет — и хорошо, а приносить на блюдце каждому в дом, так каждый обнаглеет и начнет концлагеря строить.
— Пусть с этого металлиста — с него как бы и спрашивать нечего. Видно по нему, что человек он простой, бесхитростный. Но вот, скажем, с Неумоева хотелось бы больше стребовать. А он, помнится, в каком-то своем интервью сумел поставить в один ряд Библию, Махабхарату и «Протоколы сионских мудрецов».
— Ну, это такие особые «тараканы». Сейчас он от этого стал отходить. Вообще еврей для такого дремучего, медвежьего русского сознания — это как серебряный стержень, который стоит посреди его медвежьей стихии, и медведь просто от странности такого.парадокса начинает его бояться и ненавидеть. Отсюда же — и неосознанное преклонение.
Для этого смешанного отношения есть накатанные пути, и веха на этих путях — «Протоколы сионских мудрецов». Медведи пытаются все это осмыслить, но осмыслить до конца им не дано, и вот они двигаются по вехам.
— Ну не такой уж Роман Неумоев дикий. Неужели он не может никак отрефлектировать свое отношение к евреям?
— А он не может, потому что он художник, у него должно быть более космическое сознание. Вообще космическое сознание — оно с идеологией третьего пути очень органично соотносится. А рефлексия, рассадник которой мы здесь собой являем, убивает действие и энергию.
— Однако ж ты еще полтора года назад среди причин закрытия «КонтрКультУР’ы» называл и то, что она развила такие идеи, которые находятся на грани фашизма. А это, мол, плохо тиражировать в десяти тысячах экземплярах.
— Ну, там были и более интересные вещи, в частности, на тему того, что наш журнал не порождает людей, которые с успехом достают детское питание, а порождает людей, подверженных метаниям, духовным поискам, измене себе и членам своей семьи. Отсутствовала какая-то конструктивная линия, которая только и может явиться хребтом продления рода, таким, на прочных быках стоящим, мостом в будущее. Верность женам своим, и прочее… Таких людей наш журнал не воспитывал и поэтому должен был уйти.
— Ну, прямо непрошенная слеза…
— Журнал наш хотел как бы оборвать эволюционную нить. Он был — напомним всем — провозвестником суицида как последней ступени свободы. А жизнь продолжается, но уже без него.
— И как же она, по-твоему, продолжается, если мы говорим все о тех же немногих творцах? А они и песен-то новых почти не пишут.
— Да, это так. Но тем не менее они становятся актуальнее. Вперед они не двигаются, но осмысление их роли в истории нашего андеграунда, громко говоря — русской культуры, заходит все дальше. Артефакт стоит на месте, а субъект восприятия движется, как зверь. Именно здесь суть процесса.
— А вот, помнится, в первом номере «КонтрКультУР’ы» была статья, в которой говорилось, как это будет неадекватно, если у Янки выйдет пластинка. Как ты относишься к этому утверждению сейчас, когда пластинка вышла?
— Тогда — это был сентябрь 1989 года — андеграунд бежал от коммерческой формы демократии и еще иллюзорно демократизированной коммерции. Все, что было демократическим., покупалось все лучше и лучше. Тогда казалось, что этот окрашенный в демократию шоу-бизнес — страшное зло. Андеграунд, который только заявил свою автономность от всех этих ужасных процессов, должен был от них держаться подальше.
А сейчас действительно возникла другая ситуация: тотальный шоу-бизнес стал реальностью, он потерял в какой-то мере преемственность со старыми тоталитарными структурами: монополия фирмы «Мелодия» исчезла. Сейчас фирм масса. Собственно, Янка и ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА выпущены на совершенно независимой фирме «Тау продукт» (это один из осколков первой независимой фирмы грамзаписи «Эрио»),
Когда демократия пришла к власти, она перестала восприниматься в связке с шоу- бизнесом (это серая масса только сейчас дозрела до осознания данной связки). Есть экономическая реальность, а бегство от экономической реальности нарушает органику жизни. Это было бы позерством и попыткой противостоять историческому процессу, что всегда органики, по большому счету, лишено. Нормальная взрослая, скажем, несколько стоическая реакция на движение времени.
С другой стороны, в этой ситуации Егор Летов проявляется как человек, который оперирует своим имиджем. Теперь это просто бросается в глаза: в свое время он нажил себе славу некоммерческого человека, который пишет некоммерческий звук любой ценой, лишь бы это не пошло в коммерцию. И когда миллионы стали перед ним за это преклоняться, он спокойно выпустил этот некоммерческий звук на виниле. В принципе, в духе Летова было бы заявить, что он все это не контролировал, что это вышло пиратски, он страшно зол, все это гнусность. И это не означает, что он гнида или подонок, это означает, что человек очень талантливо занимается мифотворчеством и регулировкой обращения своего -«Я» в масс-медиа. Это интересно.
Мое видение Летова — такое. Для кого-то оскорбительное по отношению к Летову, а на самом деле совершенно нормальное. Вот Летов составил пластинку Янки. Там разные кусочки из альбома «Не положено», из фирсовских записей, мне кажется, из концерта в Череповце. Для этой пластинки, по-моему, Летов выбирал самое непрофессиональное, самое искреннее, самое детское исполнение, какое только можно. Шел в этом до конца, как бы принципиально наперекор идее винила. Концептуальный акт, совершенный Летовым при впутывании в
винил, это как бы очередное проявление его декоративного нонконформизма квази- человеческого толка.
Вот и у Сили пластинка скоро выйдет на том же «Тау продукте». КОМИТЕТ не прочь выпустить пластинку, но просто КОМИТЕТ — это концертная группа. И тем не менее пластинка, видимо, будет. Ник Рок-н-ролл был бы счастлив выйти на виниле. Возможно, если у него возникнет удачная студийная версия, она и выйдет. Вопрос в том, чтобы кто-то поставил себе целью взять и выпустить.
На самом деле против винила сейчас может выступать только человек, которому действительно удобнее сейчас выйти на магнитоальбоме, или бездарность, которая кричит, что винил — это продажа, что только лишний раз подчеркивает, что это бездарность. Винил на сегодняшний день — это уже не страшно. Как бы такое победившее зло. Еще Генри Миллер в своем «Тропике рака» говорил, что живая жизнь с ее гноем и разложением стоит выше, чем остановка жизни, ее отсутствие, бегство от нее. Молодое поколение выбирает гной.
— Почему, как Ты считаешь, Летов с 1990 года не давал концертов?
— Ну, видимо, это вписывалось в миф, что когда в зале один нормальный человек и девяносто девять — это плохо. А может, ему действительно было неприятно видеть зал. Даже скорее всего так. Он стал более сокровенно-интимен. Да и действительно, зал на Летове — зрелище не из приятных.
Русский андеграунд существовал для более углубленного, экзистенциального восприятия, а эта аура может существовать в зале не более, чем на 500 мест; чем зал меньше, тем она более отчетлива. Стадионные концерты — это как раз эпоха синтеза шоу-бизнеса с демократией. АЛИСА, ДДТ, ТЕЛЕВИЗОР — вчерашний день. Это все пустопорожнее, одномерное мифотворчество.
— И в каком смысле андеграудная культура является теперь андеграундной?
— Сейчас наступило нечто похожее на стабилизацию. Еще год назад недалеки были известные потрясения, очарования и разочарования, полемика на эту тему. А сейчас стал наступать период здорового отвисания от социальных процессов. Люди перестают болезненно к ним относиться, пытаться себя с ними, отождествить или противопоставить им. И это правильное положение по отношению к социуму, забытое с брежневских времен. Если представить себе, что сейчас та брежневщина, только с коммерсантами, то жить становится хорошо, легко и спокойно. Люди начинают, наконец, жить сегодняшним днем. Чего бы им и хотелось пожелать. Это самое простое и самое сложное.
— А что они при этом будут творить?
— Ну, не знаю, музыку неангажированную.
— А какую?
— Какую-то метафизическую, проникнутую оккультным мистицизмом. То есть, безысходность должна превратиться в стоицизм сегодняшнего дня. Ростки этого интуитивно ощущаются.
А фашизм здесь будет присутствовать как некое марево. Манящее, но, так как русский человек вял, довольно безопасное. Нечему там оборачиваться зверем. Это все равно, что тигр в валенках — не бывает так.
Статья опубликована в московской газете «Панорама» (главный редактор — Александр Верховский) в июле 1993 года.
Передана в оперативный архив редакции «Энска» Сергеем Гурьевым.