Певец энтропийного апокалипсиса (Беседа с Я-хой)

Я-Ха
Я-Ха

В.: — …Я все равно рано или поздно вспомню…

Я.: — Думаешь?.. А на хрена два микрофона?..

С.: — Чтобы стерео было!

Я.: — Ха-ха-ха!

В.: — Это ж круто — интервью для журнала в стереозвуке!

/Невнятное бормотание, щелчки по микрофонам, я-хино “А-а-а!”/

Я.: — Уже на запись включено?

С.: — Угу!

Я.: — Уже мотает, что ли?

С.: — Угу!

Я.: — Ну, это ты поторопился. Ну, да ладно, чё ж…

В.: — Раз-раз!.. Ага, есть. Можно даже не наклоняться.

Я.: — Гав!

В.: — Да, и там есть. Ништяк!

Я.: — Спрашивайте, товарищ, э-э-э… э-тот, как его, журналист!..

В.: — Я не журналист, на самом деле.

Я.: — А кто?

В.: — Я — человек! (гордо)

Я.: — Ну, спрашивайте, товарищ человек!

В.: — Я не “товарищ”. Просто — человек.

Я.: — Спрашивайте, товарищ просто человек!

В.: — О чем же у Вас попросить-то? Ладно. На самом деле, у меня вопросов не так уж много, так как я с Вашим творчеством, можно сказать, не больно знаком. Слышал “Белый Свет” да вот этот, последний — “Ноябрь”… Такое ощущение апокалипсиса — это от чего идет, внутреннее такое ощущение или…

Я.: — На момент записи “Ноября” это ощущение действительно было вот такое внутреннее, вполне конкретное, то есть воспринималось все, как — все уже, кранты, кайки миру наступают. Другое дело, что данный процесс — он будет достаточно размазанным по времени, вот. Но, в конечном итоге, в общем-то, все будет примерно как в “Аккупационном Регги”, то есть там песок да ветер во всем белом свете.

В.: — Ну, это не ново, на самом деле (Я.: — Догадываюсь…) — с Салтыкова-Щедрина начиная, там мусорный ветер, откуда он и у КРЕМАТОРИЯ взялся.

Я.: — Это разве Салтыков-Щедрин?

В.: — Ну, “Историю города Глупова” Салтыков-Щедрин написал?

Я.: — Ну да, нет, там есть очень хороший момент, про то, что там вот вокруг пейзаж, изображающий собой там чего-то чего-то, сверху — солдатская серая шинель, вот, и все дела…

В.: — Да, последний момент, где ветер несет весь этот мусор по пустому городу…

Я.: — Нет, этого не помню…

В.: — Все в то и упирается, в конечном счете, все русское искусство после Салтыкова-Щедрина…

Я.: — (возвращаясь к прежней теме) …На тот момент все это действительно, в общем-то, воспринималось серьезно. Сейчас — немножко по-другому.

В.: — Луч света появился?

Я.: — Нет, луча света не появилось, но картинки апокалипсиса — они, в общем-то, несколько иные. Вот, то есть, жопа — она будет такая… менее конкретная, менее красивая. Вот. То есть, это будет скука, тоска, тоска, тоска, скука, скука, скука, скука — и все…

В.: — То есть — не немедленный апокалипсис, а медленное затухание?

Я.: — Да, к сожалению, да-да-да, очень печально, причем, потому что как-то вот когда читаешь там все эти откровения и прочие радости — там, конечно, все так классно: глады, моры. Как прикинешь: глады, — значит, голодать… долго голодать. Моры там — значит, всякие язвы, болезни, не сразу так: хопаньки! — и все, и конец света — а оно будет очень долго, муторно, мучительно, плохо и хуево.

В.: — В общем, скоро сказка сказывается, но апокалипсис не так скоро делается, как хотелось бы?

Я.: — Да, к сожалению.

С.: — Это энтропийный взгляд на апокалипсис.

Я.: — Энтропия — это то, к чему мы все должны стремиться.

В.: — А зачем?

Я.: — А шоб наступил общий покой. Абсолютный. Полный. Тотальный и вселенский.

В.: — Некоторые люди говорят: мы должны стремиться к катарсису, к очищению…

Я.: — Не знаю, не знаю. Поскольку, в общем-то, конец, как я понимаю, предопределен и законами физики и прочими радостями, по-моему, тут особо рыпаться… Ну, можно рыпаться. Ну, а смысл?

В.: — Конец чего же опять — вот этой культуры, или…

Я.: — Всего, всего! Вообще, это физическая тепловая смерть вселенной, и все.

В.: — Вселенной — то есть не только, скажем, нашей там этой… цивилизации, а вообще…

Я.: — Нет-нет-нет! Это частное приложение, а это вот — все, когда электроны, наконец, опустятся на свои самые нижние энергетические уровни, всяческое движение прекратится во Вселенной, вот, абсолютный ноль наступит и прочие кайфы — ну, полный покой, абсолютный уже.

В.: — А чем это обусловлено, на твой взгляд? Не рассказами же этими в Библии…

Я.: — Нет. Меня учили, что в конечном итоге все остановится, энергия кончится, то есть она истратится на эти вот традиционные потери: трение там…

С.: — А тебя не учили, что эта же энергия — она как бы восстанавливается?

Я.: — Нет, нет, она никуда не девается, она…

В.: — Извините, она никуда не девается, когда движения нужные. При ненужных фрикциях она исчезает совершенно.

Я.: — …Она идет на разрушение…

С.: — Существуют антиэнтропийные процессы, которые, наоборот, ведут к уменьшению…

Я.: — Про это меня не учили. Это пробелы в моем образовании.

В.: — Следовательно, антиэнтропийные процессы существуют не для всех.

Я.: — По-видимому, да.

С.: — В частности, человек является антиэнтропийным элементом.

Я.: — Ну, он столько энергии вообще понапрасну расходует…

В.: — Человек — это вообще такое создание, на самом деле… Он может быть не только антиэнтропийным, он может быть на самом деле совершенно энтропийным.

С.: — Понимаешь, человек как биологический вид, существо живое, по факту своего рождения уже является врагом энтропии… Точно так же, как кошка, дерево, бактерия…

Я.: — Ну… Не знаю, не знаю. Это все трата энергии, она в общем-то не восполняется.

В.: — Я, так вообще человека не воспринимаю как биологический вид.

С.: — У человека есть биологическая оболочка.

В.: — Оболочка-то есть, я не сомневаюсь, но в первую очередь разум ценен человеческий…

С.: — Человеческий разум — он тоже, смотря как его рассматривать…

В.: — Ну, не как полкило мозгов, в самом деле.

Я.: — На самом деле, вот сейчас, на текущий момент, как мне кажется. конец света — он грядет, но он грядет, к сожалению, не так скоро, как я, в общем-то, предполагал.

В.: — Это радует?

Я.: — Это похуям!

В.: — То есть пофигу, что ты там ошибся в расстояниях, главное — что это произойдет?

Я.: — Ну, ошибся — так ошибся, в первый раз, что ли? В конечном счете — когда-нибудь все это остановится, что за этим последует — очередной большой взрыв или как это там называется — я не знаю. Я не физик и не этот самый…

В.: — Лирик?

Я.: — Нет, я не лирик… Знаешь, среди лириков я физик, среди физиков я лирик. Так вот получается, к сожалению.

В.: — Нормально.

Я.: — Это не нормально, это…

В.: — Нет, это вполне нормально.

С.: — Несчастный человек!

В.: — Свой среди чужих, чужой среди своих… Значит, такая вот картина мира. На самом деле она происходит от чего — я вот тебя не спрашивал. христианин ты, или кто?.. О вероисповедании, так сказать.

Я.: — Понимаешь, я себя, в принципе, самостийно причисляю к христианам, хотя на практике, наверное, с ортодоксальным христианством у меня точек пересечения довольно мало.

В.: — Вера без церкви?

Я.: — Получается, да. Я не люблю очень вот всякие эти красивые теории про то, что “вот, храм должен быть внутри, а вот эти вот внешние отправления культа и все остальное — это все туфта, херня” — я так не считаю, потому что если человеку лень сходить в церковь, то грех это оправдывать какими-то внутренними ощущениями, что это все внешнее — не настоящее.

В.: — Ну, сам-то ты в церковь ходишь?

Я.: — Очень редко, потому как церковь меня, можно сказать, отторгает.

В.: — То есть по праздникам бываешь — на Пасху там…

Я.: — Нет-нет-нет, ни по каким не по праздникам. Так иногда забредаю… Куда унес, жопа! (К Славику, забравшему чайную чашку.) …Иногда забредаю, но чувствую себя там довольно неуютно и по-дурацки, если честно. Возможно, это просто следствие светского воспитания. Я, в конце концов, советский человек, воспитанный на доктрине атеизма, — может быть, это какие-то последствия этого.

В.: — Карл Маркс и Фридрих Ницше сделали из нас… то, что сделали.

Я,: — “Как жаль, что марксово наследие попало в русскую купель, где цель оправдывает средства, а средства обосрали цель”… Но в принципе, идея христианства — она мне близка, хотя, наверное, я ее понимаю не совсем правильно.

С.: — То есть, это как бы принципы нагорной проповеди?..

В.: — Нет, некрофилия просто в чистом виде…

Я.: — Тема самопожертвования, причем при достаточно таких…

В.: — Отягчающих обстоятельствах…

Я.: — Нет, нет, нет.

С.: — Отдача без воздаяния?

Я.: — Да, примерно так. Возможно. что это пожертвование абсолютно бессмысленно.

В.: — Бессмысленно для тебя — или вообще?

Я.: — Вообще, вообще, вообще для человечества. Жертва ради жертвы.

С.: — Соответственно, ты готов жертвовать просто ради жертвы?

Я.: — Понимаешь, опять же в физическом приложении к жертве я абсолютно не готов. Что, в общем-то, наглядно и демонстрирую всей своей жизнью.

В.: — Но морально жертвуешь?

Я.: — Поскольку вот все эти внутренние процессы, которые происходят в сознании человека, они, к сожалению, не тестируются никак, их невозможно измерить и все такое прочее, говорить об этом, я не знаю, имеет ли смысл.

В.: — Допустим, не имеет.

С.: — Ты как бы сказал, что ты христианин по идее, соответственно, ты как бы готов к этому?

В.: — К самопожертвованию.

Я.: — Когда ко мне придут и скажут, там, “Я-ха, пройдемте на Голгофу”, — тут конечно реакции могут быть неадекватные, абсолютно: “Да вы чё, чуваки, да я пиздел там, отстаньте, отстаньте от меня!” Вот, то есть, насколько это фактически приложимо — я не могу сказать.

В.: — Значит, это неискренне? Все твое христианство — это… как называется… чисто…

С.: — Декларативное?

В.: — Декларативное… Хорошие слова знаешь, я его так долго искал. (К Славику.)

обложка кассеты альбома Я-ха "Ноябрь"
обложка кассеты альбома Я-ха «Ноябрь»

К.: — Почему — вот это твое посещение церкви можно же рассматривать как некую жертву?

В.: — Это я могу рассматривать свое посещение церкви как жертву своей религии. Если человек говорит, что он — христианин, и посещает церковь хотя бы иногда… Кстати, то, что он не посещает церковь по великим праздникам — там Пасха, Рождество — это доказывает то, что он на самом деле христианин, а не крещеный новый русский там и прочее…. Ладно, такой вопрос хотел тебе задать. У тебя вот этот вот последний весь альбом “Ноябрь” — практически весь в регги записан. Или псевдо-регги, там.

Я.: — Да-да, псевдо-регги российской сборки.

В.: — Можно сказать, музыка-то она на самом деле светлая, такая вот, солнечная, а в сплаве вот с такими текстами, с таким настроением — это стеб или…

Я.: — Нет, это никоим образом не стеб, просто ритмические основы регги — они мне как-то… очень хорошо ложатся на меня, вот. Потом, злые языки утверждают. что когда я регги играю, я меньше лажаю по ритму… Не знаю, мне это просто нравится. С растафарианством и прочими замечательными явлениями это, в общем-то, никакого пересечения не имеет. То есть, регги — он используется чисто как музыкальная гармоническая структура.

В.: — То есть, пестрых тюбетеек ты не носишь, траву не куришь?..

Я.: — На халяву — курю, целенаправленно — нет.

С.: — Шерифов не убиваешь?

Я.: — Да, да. Зачем шерифов убивать? Я — простой советский человек, я — милитарий, я — тотал и все такое прочее… Ритмически мне регги близок. Притом эти вот псевдо-русско-народные стихотворные размеры — они очень хорошо ложатся на регги. Очень удивительно так, но ложатся. Почему бы не воспользоваться, если мне это нравится?..

В беседе принимали участие: Я-ха (Я.), С.Ветер (В.), Славик (С.) — человек, “имеющий опосредованное отношение к журналу “ОСКОЛКИ”, и на чьей квартире, собственно, и творилось все это безобразие, а также говорящая Кошка (К.).

Фото — С.Ветер.
Питер, 24 мая 1998г.


Обсуждение