ЕЩЁ ПАРА МГНОВЕНИЙ ВЕСНЫ…

ПЕРВАЯ СЕРИЯ
 
Весенний городской парк после субботника: прошлогодняя листва и зимний мусор собраны в кучи, которые лениво дымятся вонючей субстанцией, металлический остов гнутой карусели. Лавочки, впрочем, целы, на одной – несколько разнокалиберных бутылок с разноцветными жидкостями и нехитрая закуска. У лавочки – Костян и Ветер, оба полулысые, Костян в спортивной куртке, Ветер в чёрном плаще и при бороде.
 
В.: Ну что, можно?.. Регламент, значит, такой. Немножко поговорим, потом выключим… Я что хотел узнать. Я, вообще, задолго до знакомства с тобой был наслышан о ЛЫСЫХ ИГРУШКАХ. Ты мне о них можешь рассказать? По старой памяти, ты ведь там участвовал?..
К.: Только тебе. ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это, вообще, команда такая. Сначала называлась, я тогда там ещё не играл, ЛЫСЫЙ БОНИВУР. Придумал её, название и концепцию, Вова Тихомиров, в миру – Вовочка, автор всех основных песен команды. Вовка до этого успел отсидеть немножко – за тунеядство, в 16 лет. Там его закололи всякой хуйнёй, галоперидолом, электрошоком – забили пацана. В 94-ом году он ушёл из жизни, но для меня ещё до этого группа распалась. Сейчас она как бы ещё есть, Боня что-то там пытается…
В. (удивлённо): ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ?!
К. (не менее удивлённо): Да!.. Они выступают, прикинь, там баба поёт, костюмирование специальное… Я говорю: «Боня, ты сделал из этого просто говно». Ну, а как назвать?..
В.: Меня что сразу прикололо, когда я услышал только название. ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это чисто панковское такое название, NEW YORK DOLLS там, STINKY TOYS были… Откуда название произошло?
К.: У Вовки там был сплав нескольких стилей. Ему нравился Гребенщиков, CURE – такие дела… Там и панковые вещи были… Просто Вовке сон приснился. Увидел, говорит, игрушки поломанные в углу валяются, и все лысые. Я говорю: о, охуенно! Народ будет плеваться только при одном названии… Сейчас некоторые песни я не могу петь, имидж немного… «Снимайте трусики, прекрасные девы, я излечу вас от девственной плевы»,- прикинь, с моей рожей как это будет выглядеть. А Вовка был молодой такой, весёлый…
В.: Какие годы это были?
К.: Это был распад Советского Союза, девяносто первый – девяносто второй… В 91-ом выступали в Твери на «Индюшатах»…
В.: У меня есть одна аудиозапись, «Концерт в Китыкъявольфе». Как говорят, где-то в Москве записано, в 91-ом…
К. (удивлённо-недоверчиво): Есть? У тебя?? С Вовкой???
В.: Может быть… Там такая, типа электронщина…
К.: (безапелляционно-разочарованно): Это Боня… У нас были электронные барабаны, мы писались на «Союз»…
В.: Концертная запись, минут на сорок, может, с какого фестиваля… Сделано довольно концептуально, то есть сначала идут песни, а последняя вещь – как бы попурри из этих песен, подытожено всё…
К.: Что-то не знаю вообще такой записи.
В.: А может, это вообще не ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ? Может, мне фуфло подсунули?..
Из-за камеры возникает голос Сани, который незримо и бессловесно присутствовал там с самого начала.
С.: Может быть, это Боня писал у Бациллы, назвал всё это дело «ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ». Вообще, чтобы прекратить все эти провокации (Костян энергично кивает головой в кадре) – ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ, они тоже разные, как я понял. То есть, надо говорить о конкретных ЛЫСЫХ ИГРУШКАХ, так как группа знаменитая, и провокаций вообще существует много до сих пор, люди, которые к этой группе не имеют вообще, может быть, никакого отношения.
В. (к Костяну): Расскажи тогда о своих ЛЫСЫХ ИГРУШКАХ.
К.: Вовка сочинил очень много хороших песен, ещё когда сидел в спец-ГПТУ. Потом его оттуда отмазали, люди серьёзные из города взялись. Вова был безобидный такой: нравится тебе моя вещь – забери. Блаженный человек был, даже святой в чём-то. Хотя признали самоубийство, но отпели. ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это был только он, и туда лучше никому не влазить и не пытаться что-то… Я как хотел сделать: чтобы его песни исполняли все, кто захочет, чтобы не было авторских прав каких-то. Отец у него умер, маман если не умерла – тоже алкашка, в такой семье родился. Пусть эти песни кто хочет, тот и поёт. Какие-то там авторские права… Как иной раз слышу, Риф, татарин сумасшедший: «Нет! ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это я, я запрещаю там что-то…»
В.: Я слышал, что ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это Костян, Риф, Хае…
К. (мгновенно светлея лицом): Хаич был нашим художником. Хаич сам по себе – это харизматическая личность…
С.: Ветер, это твой просто отдельный приезд в Оренбург, мы этому посвятим целый день.
В.: Договорились!
К.: Можно, кстати, прозвонить Хаичу, у него махорка есть, стакан, кстати!.. Вот… А в ЛЫСОМ БОНИВУРЕ, ещё до меня, играл Коля Сумароков. Они сейчас похоронены рядом, Колю убили… Коля, Вовка, Боня был основным музыкантом, а я на бас-гитаре только учился играть. Музыка была – волна по большей части, и тексты прикольные. Неожиданно он такое выдавал… «По полу ползут утюги, шевелят, искрят проводами…» — вот что-то такое, даже без мата у него получалось, никогда не матерился, но без мата как-то так сделает… Одну песню, бывало, три года писал, или год. Напишет куплетов двадцать, оставляет два куплета… Был хороший человек. Давай, помянем его. Ещё потом, может, как-нибудь на могилку к нему сходим…
Нагибаются над скамейкой с расставленными бутылками и разложенными пакетиками, изображение распадается на квадратики. Затем вновь появляется картинка: те же двое, между ними и камерой – дымящаяся мусорная куча.
   
К.: …У Вовки была такая концепция – никакого насилия, никакой агрессии. Свой взгляд на всё. Я после его смерти тетрадку его прочёл – на нескольких листах совмещение устава коммунистической партии и цитат Ленина, и подпись: «Владимир Крупский». Я просто охуел!.. Он стебался надо всем. Что-то увидит – начнёт с такой стороны выворачивать… Когда перед смертью он лежал последний раз в дурке, в него влюбилась его лечащий врач, она шмотки ему возила, домой его брала. Она влюбилась в него. Может, психиаторы все такие. Он жил потом с ней… Такой был – до конца и бесповоротно. Ушёл из жизни… У него был такой дьявол. Встречаешься с ним, он говорит: Костя, сегодня дьявол приходил, говорит: «Повесься, повесься…» Психиатры назвали как-то… нарушение функции мышления… из-за того, что его затравили, электрошоком забили в 16 лет… Не смог жить здесь.
В.: А ИГРУШКИ как кончились?
К.: Вовка до этого из группы ушёл. Я с Боней поиграл, в Москве мы с ним выступали…
В.: В кайф или по инерции?
К.: По инерции, скорее. Кончилось тем, что я Боню пробил один раз, конкретно, ударил очень сильно. Сказал, что я с ним больше не… Без Вовки ЛЫСЫХ ИГРУШЕК нет и быть не может. Концепцию человек сам сделал. Я не могу сказать, что ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ – это я. Я там был вообще играющим бас-гитаристом. Иногда сделаешь партию для бас-гитары – и всё. Вовки одного на всё хватало. Его нет – это всё ерунда, это одно название, брэнд, как сейчас говорят…
Далее следует одобрение QUEEN: нет Меркури – и не надо никаких КВИНОВ больше! – и порицание ремейка SEX PISTOLS, с переходом на более глубокие и отвлечённые уровни, типа: а были ли вообще SEX PISTOLS, как таковые?
К.: …Был Вовка – были ЛЫСЫЕ ИГРУШКИ, нет Вовки – нет ЛЫСЫХ ИГРУШЕК. Что стрёмно – у меня нет записей ЛЫСЫХ ИГРУШЕК. Возможно, есть записи в Израиле… Я тут однажды шёл по улице и услышал «Приступ» — хитовая такая вещь, для бандеров, для обывателей. Хорошие слова, хорошая песня – непонятно о чём. Пятиэтажка, люди бухают, и из открытого окна – эта песня…
Далее – камера в руках Костяна. Голос Сани.
С.: Направляй камеру так, чтобы была картинка. (На экране появляется рука Сани.) Видишь картинку? Чтобы это было. (На экране появляются Саня и Ветер. Камера отъезжает.) Куда пошёл, иди сюда!
В. (к Сане): Я у тебя хотел немножечко спросить, как ты оказался в АДАПТАЦИИ, как ты там был, и как ты оказался в Оренбурге – но это уже, наверное, следующий вопрос.
С.: Я с семьдесят пятого года жил в Актюбинске. Родители с Краснодарского края переехали в Актюбинск поднимать целину в своё время, и я там родился. Я актюбинский человек, я прожил там 23 года. В девяносто втором году мы встретились с Ерменом Ержановым. Мы были два человека, которые с момента основания группы её не покинули до сих пор..
В.: До того ты пытался что-то делать, на гитаре играл?
С.: Кроме «Русского поля экспериментов» ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ я ничего не слышал, и Ермен тоже.
В.: То есть, вы сошлись на «Русском поле» в Казахстане?
С.: Мы были школьниками, мы заканчивали десятый-одиннадцатый класс, и началась АДАПТАЦИЯ. Сейчас прошло 11 лет, и остались два человека: Ермен и Шиза. Ну, это так… В девяносто втором году мы начали репетировать в троллейбусном управлении, это была наша первая репетиционная точка. За эти 10 лет их поменялось более пятидесяти. Как таковой, я к созданию АДАПТАЦИИ имею самое непосредственное отношение. По крайней мере, из тех пятнадцати человек, которые основали АДАПТАЦИЮ, не осталось никого. Очень жаль, очень хорошие ребята были. Кто в тюрьме сидит, кто женился…
В.: Как пристали нынешние – Щанкин, допустим?
С.: Щанкин пристал к нам на этапе девяносто седьмого года. Он был профессиональным музыкантом, мы его приглашали, он очень долго сопротивлялся – он играл в кабаках. Была такая профессиональная группа СВЕТ в Актюбинске, типа оренбургской ДЖАЗМЫ, они лабали джаз. Мы его пытались дёргать – раз дёрнули, он отказался, два дёрнули… Потом появилась перспектива ездить по стране, играть большие хорошие концерты. С девяносто седьмого года Щанкин играет в АДАПТАЦИИ. Хотя и до Щанкина там были хорошие музыканты, и история АДАПТАЦИИ с девяносто второго по девяносто восьмой год мне более приятна, чем в последний период. Последний период заключает в себе большие гастроли. А началось всё с того, что в Актюбинске образовалась особая среда, выросшая на ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ, на ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ, на DEAD KENNEDYS. На наши концерты всегда приходили по 100-150 человек, в Актюбинске была формация. Сейчас её нет, сейчас более молодое поколение.
В.: В Актюбинском панк-клубе, кроме АДАПТАЦИИ, были ещё какие-то интересные проекты?
С.: Был очень интересный проект МУХА, Гавр там играл, Серёга Щанкин, Корней, Шиза. Очень талантливая группа была, но она не нашла продолжения по причине того, что самый главный вдохновитель и генератор идей покончил жизнь самоубийством… Ещё до девяносто восьмого года в Актюбинске проходили большие фестивали – в девяносто четвёртом был «Сасык», приезжали с Алма-Аты ребята, с Уральска, он в прессе освещался. В девяносто восьмом году «Октябрьская весна» была, очень большой фестиваль. Приезжали СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ, с Гавром играли, КАК БУДТО, корнеевская группа – даже сейчас, по прошествии лет, я смотрю записи и просто восхищаюсь, какие талантливые люди.
В.: Как ты попал в Оренбург?
С.: Я окончил самый охуительный авиационный институт, а в Казахстане авиации нет. Мне предложили работу в Оренбурге, я согласился. Переехал в Оренбург в девяносто восьмом году, начал искать здесь жильё, нашёл. Связался с рокенролльщиками – а как же с рокенролльщиками не связаться? Ты знаешь, что я такой же скотина, как и ты…
В.: Я помню, Ермен гнобил Оренбург в первом интервью «сДМ», он так ему не понравился. А потом, когда ты сюда перебрался, завязался с Суецыдом, Ермен говорит, что АДАПТАЦИЯ в Оренбурге выступает регулярно. Я так понял, что это ты делал все концерты АДАПТАЦИИ в Оренбурге?
С.: Да, но, наверное, в ближайшие год-полтора больше делать не буду… Да, перебрался я в Оренбург, играл тут с Суецыдом в команде ГСЛ, два с половиной года. И потом как-то на одном фестивале познакомился с группой ХА-МЫ, меня прикололо, и я решил связать свою судьбу с ними. Но так и остался актюбинским человеком, продолжаю ездить с актюбинскими пацанами.
Было предложено ещё накатить, и свет на экране погас.

СЕРИЯ ВТОРАЯ, ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
 
Какая-то контора, где Витя служит сторожем. Жалюзи на окнах опущены, за окнами – ночь. Камера вновь в руках у Сани; Костян сидит на диване, Ветер на стуле справа от Костяна, производит пьяные пассы руками с распальцовкой.
 
В.: …Анаша анашой…
С.: Ветер, ты смотри просто, хочешь сейчас спросить о чём-то?..
В.: Я с вами двумя хочу поговорить. В плане творчества. Это всё пишется?
С.: Конечно.
В.: Твой голос тоже там… заметен?
К.: Однозначно.
В.: А как вы встретились?
К.: Ну, как… Мы писали с ХА-МАМИ кассету у Суецыда, там встретили Саню, и он сказал, что можно всё реально записать. Начали контачить. Ну, и нормально…
В. (к Сане): У тебя такой же вариант встречи?
С.: Да, примерно. Я играл в АДАПТАЦИИ последние десять лет, и когда Костю увидел на одном фестивале, я решил, что можно сотрудничать как-то. Костя мне импонировал – не только он, вообще группа его. Я посмотрел и подумал, что, наверное, это самая лучшая группа в Оренбурге.
В.: То есть, ХА-МЫ до Сани были?
С.: Да, они немного существовали.
К.: Там было немного другое. Группешнику я дал название ХА-МЫ, потому что было хамское отношение к музыке. То есть, я сидел один, играл на бас-гитаре, рядом были два микрофона: один с ревером, другой простой. Ещё стояли человек пять, барабанили по ударным – все такие укурившиеся в хлам. Представляешь: такой барабанный оркестр, а я на бас-гитаре делал такие… (Широкие жесты руками.)
В.: Такая провинциальная ПОП-МЕХАНИКА, да?
К.: Хуй его знает, что было там. Там такой клёв шёл: бам! ту-ту-ту-ту! вау! Два-три слова в микрофон, бешеный ревер, — и понеслось дальше всё, и ещё на барабанах играют. То есть – хамское отношение к музыке. Отсюда ХА-МЫ пошли. Сейчас ХА-МЫ другие, сейчас они более цивилизованные стали…
С.: Я тебе потом насчёт ХА-МОВ расскажу, всю их историю.
В.: Потом не считается, ты сейчас рассказывай.
К.: Ну-ка, расскажи!
Камера качается, переходя в руки Ветра, который из поля зрения исчезает. Возникает Саня.
С.: История основания группы ХА-МЫ была интересная. Начали собирать группу – а собирать её было вообще не из чего. Костян как таковой особо рок-музыкой не занимался и не занимается до сих пор. Я перебрался в Оренбург, а в Оренбурге нет ни одной хорошей группы.
В.: То есть, желание поиграть было, но не было, с кем?
С.: Конечно! Желание было дикое играть. Приехал в Оренбург – а тут такой бардак в плане рок-музыки. А надо же с кем-то играть. Так складывалась ситуация. Ну вот, два года назад мы собрались, отыграли концерт в Оренбурге, в Саракташе мы играли… Я думаю, что, может быть, это один из самых талантливых проектов в Оренбурге, которые были когда-либо.
В.: Не ты один так думаешь.
К.: Я говорю, пацан, который всё сделал для ХА-МОВ – это вот он. (Указывает на Саню.) У него энергия такая вот хорошая…
С.: В плане будущего группы ХА-МЫ – я не знаю, очень тяжело. Столько трудов положили ради того, чтобы записать диск… В провинции такие дела очень тяжелы. Чтобы вытянуть куда-то группу – в Москву надо ехать, по крайней мере. Это очень тяжело, на всё нужны деньги… С барабанщиками у нас полная непонятка…
К: Пидарасы! Кругом одни пидарасы! Говорят: “Ритм-машина – это хуйня!” Я говорю: “Ты сыграй.” – “А я не могу…”
С.: Просто – целостность группы какая-то должна быть…
В.: А что – нету целостности?
С.: Тяжело очень…
К.: У меня какая целостность: Саня, и то он иногда туда-сюда (тонко намекает на поездки Сани на гастроли в составе АДАПТАЦИИ), и Олег, наш басист, который что-то ковыряет. А нет обоснованной, как Саня называет – ритм-секция, что ли, да, Саня?..
   
С.: Зачем?.. Я о другом хочу сказать. Дело в том, что идея какая-то должна быть определённая. Группа должна существовать зная, что вот она – хорошая идея. Надо записывать диски, надо издавать кассеты. Это очень тяжело.
В.: Это идея – издавать кассеты? Или идея – это что-то…
С.: Хорошее!..
В.: Нет, ты мне объясни. Должна быть идея, ты говоришь. Издавать кассеты – это же не идея, это путь…
С.: Вот смотри, у тебя хорошая идея – ты издаёшь журнал…
В.: Нихуя я его уже не издаю!..
С.: С хуя ли?.. Это мазёво, ты последние десять лет хороший журнал издаёшь. Один из лучших журналов в стране ты издаёшь…
В.: Я в курсе.
С.: И мы его читаем. Я был ещё школьником, когда его читал, и я восхищался тобой…
В.: Да ты п…
С.: Я даже не думал…
В.: Да ты п…
С.: …что встречусь с тобой…
В.: Да ты пиздишь!..
С.: Нет, ты снимай, снимай!..
В.: Да я снимаю, снимаю…
С.: Никогда не думал, что я с тобой познакомлюсь. Я последнее время, когда читал…
В.: Я щас покраснею настолько, что эта камера расплавится просто, превратится в кусок такого жидкого шоколада…
Костян начинает отбирать камеру.
С.: Да подожди, Костян, пусть снимает!
К.: Не, может, вас вдвоём снять?..
В.: Ага. Чтобы я его обнял, а он мне рассказывал, как в школе читал “совсем ДРУГУЮ МУЗЫКУ”.
С.: У меня было такое желание, например, написать в редакцию. Как мы в Актюбинске когда издавали журнал, была рубрика «Нам пишут в редакцию». Я хотел тебе написать. Когда жил в Актюбинске, я хотел написать тебе в Медногорск. В Оренбург приехал – хотел тебе написать. Потому что мне твой журнал нравится, классный.
В.: Хули мне писать – в гости приезжай.
С.: Не надо, подожди!..
В.: Надо!
К.: А вдруг ты будешь не рад?
В.: Я?!!
К.: Прикинь, что щас здесь было – и что будет там?..
С.: Тебе надо почаще приезжать в Оренбург, и всё будет нормально.
В.: Я приехал!..
С.: Давай, выключай…
Камера наклоняется в пол, пристально разглядывая ботинки Ветра, затем меркнет. Следующие несколько фраз слышатся при погасшем экране.
К.: Серьёзного разговора не получается, вы расслабленные какие-то…
С.: Да, это какая-то труба просто…
В.: Дай мне эту трубу!.. Сядьте на диван вдвоём, я вам задам пару вопросов, и все дела будут сделаны…
Проявляется картинка: Костян сидит на диване.
В.: У нас осталась заключительная часть.
Рядом с Костяном усаживается Саня.
В.: Расскажите, как вы встретились. Вы, кажется, уже рассказывали, но это не было записано, кажется… Или было не записано… Рассказывайте, как вы встретились.
С.: Мы встретились в магазине «Витязь»…
К.: Дешёвый магазин пивной хороший. Представительство фирмы «Витязь».
С.: Вот там и встретились.
Костян и Саня выглядят нашкодившими двоечниками в кабинете директора школы.
В.: Просто, как чужие люди? Или ты уже знал, кто такой Саня, а ты уже знал, кто такой Костя? Да?
Саня многократно кивает головой.
К.: Да, я тоже не знал, кто такой Саша, и мы после сессии, ёбаный в рот, ну, компакт-диск там…
С.: То есть, как у нас часто бывает, встретились – и встретились.
К.: И решили поиграть.
В.: Костян, а ты до того момента АДАПТАЦИЮ вообще слышал?
К.: Ермен приезжал сюда, в акустике выступал один раз, пел песню «Не пойду на выбора», был весь в лисьих хвостах, фурор там произвёл, на акустическом фестивале. Ермена я слышал. В пединституте было дело. У нас там случился такой казус. Мы спустились вниз, в туалет, покурякать с Хаичем – я, Хаич и ещё одна девушка…
С.: Ну, это уже подробности…
К.: Выходит мудрец такой, профессор, и говорит: «Что это такое?» Тут женщина местная заходит, преподаватель, решила зайти поссать, и мы тут хуярим. (Характерный жест кистью руки к губам.)
В.: Вы что, все в один туалет зашли?
К.: Ну, женский закрыт был… Там всего два туалета на два этажа… Мы говорим: «Извините». А тут ещё этот мэтр с палочкой: «Что это такое? Молодые люди, вы как могли зайти в туалет», – там, честь, достоинство… Мы ему: «Иди на хуй, свинья!» А Хаич вышел к охраннику, там мент стоял у стенки, говорит: «Здесь сегодня будут курить анашу, здесь будет гемор – ты, самое главное, никуда не лезь!»… Ермен там очень хорошо спел, мне понравилось. Там ему со второго этажа всё «бис!» кричали…
В.: Cань, а ты слышал ХА-МОВ, или там что-то, ты понимал, вообще, куда ты лезешь?
С.: Ну, труба… Куда я лез? У меня такая жизнь была, что я уже залез в эти дела по уши. Когда я приехал в Оренбург, то я искал себе более-менее подобный коллектив, который бы отвечал моим требованиям. В Оренбурге особо рок-музыки нет…
В.: Расскажи, как ты в ГСЛ играл? Ты с кем, вообще, раньше познакомился – с Костей или с Суецыдом?
С.: С Суецыдом… Он больше дел сделал для оренбургского рока, чем, скажем, Карпеев Костян. Он один здесь заправлял всеми делами, классный парень. Конечно, если бы он не был пидаром…
В. (подозрительно заинтересованно): А он пидар?
С.: Ну, он бисексуал …
Саня встаёт, подходит к камере. Камера наклоняется, изображение начинает раскачиваться из стороны в сторону.
В.: Нет, не надо ничего выключать. Это же всё будет вырезано. Или нет.
К.: А может, поехали?..
В.: Сейчас все поедем. Я хочу про вас узнать на сегодняшний момент. Ты, вот, Саня, с АДАПТАЦИЕЙ выступаешь до сих пор…
С.: Да, конечно, у нас с АДАПТАЦИЕЙ глобальные такие дела. Мы поедем во Владивосток, у нас на зиму запланированы концерты… Кошмар, труба…
В.: То есть, ты сейчас в двух группах играешь?
С.: Я играю в одной группе – АДАПТАЦИЯ. Меня эта группа регламентирует в плане работы, в плане того, что мне надо отпрашиваться на работе, туда-сюда… Я бы хотел с ХА-МАМИ ездить, но не получается по той простой причине, что ХА-МЫ никуда не ездят…
К. (вылезая из-под стола): Короче, так. ХА-МЫ ездят. Как будет – так и будет. Короче, масса организационных причин, например, отсутствие барабанщика нормального. Все барабанщики в Оренбурге – как минимум пидарасы, или мне не нравятся. В последнее время я уже думаю, что всё кончится акустическими делами… Музыка будет, и музыка будет всегда. Главное – чтобы была идея, а идея есть. Идея есть, и очень много идей. Воплощаться можно не только при помощи гитарной музыки, допустим, а при помощи обыкновенного шума. И всё равно получится хорошо. А если идей нет – хоть ты повидлом намажь…
Изображение темнеет. Поехали!..
 
КОНЕЦ ФИЛЬМА


Обсуждение