На стыке любимых многими, как в семидесятые годы, так и поныне,
абсурда, крэзовости и прикола, философии, натурализма и лирики, Восток, прорезающий Запад сквозь постижение сущего, соприкасается в точке бытия нашего. Скорей, вчерашнего. Хотя, кто поймет день сегодняшний… Время еще менее уловимо, чем мысль его пронзающая.
«Векторы Времени… Они идут вдоль окружности пространства по касательной, и в случайной точке пересечения одного вектора с другим можно соскочить со своего направления времени и исчезнуть в этом мире, чтобы появиться в ином… Это-то и опасно вокруг нас, но зато можно таким путем вернуться в свое прошлое, переходя, как по трамвайным стрелкам, с вектора на вектор, пока опять не окажешься в своем времени, но уже на десять лет раньше, и тогда не будет ошибок, сделанных за эти десять лет? Но и тебя не будет тоже? Тебя, единственной настоящей среди тех, так глупо приду манных раньше? Для чего же тогда я буду избавляться от ошибок? Прошлое ходит вокруг на мягких лапах…»
Да, оно ходит на мягких-мягких лапах, застенчиво виляет пушистым хвостом воспоминаний, и тихонько скребет коготком, жалобным, но настойчивым писком напоминая о себе.
«Наверное, не ко времени я предлагаю книгу десятилетней давности…» Ко времени, не ко времени — это знает только само Время. Ему вообще всегда все виднее. Мы же можем лишь пожимать плечами да догадываться, но не предугадывать. Ведь Время все равно капризно расставит безделушки событий так, как ему заблагорассудится.
К тому же <<на материале той эпохи». Какой — это понятно, по крайней мере, автору книги. В последующем, • и читателю — скорей всего. Правда, смотря какому. В первую очередь тому, кто приобрел, приобретет или не приобретет (в столь интимные отношения между читателем и писателем влезать было бы как-то нетактично) книгу «Седьмая степень самосознания». Автор — Игорь Мальский, его перу принадлежит ряд произведений. В числе них последующая за читаемой в данный момент вами статья, а также соавторство в небезызвестной и до сего дня «Лаже» (как правило авторство, в ходивших по рукам перепечаткам, было сильно изменено, и блуждало вдали от истины, или же считалось безвозвратно утраченным). Кроме вышеперечисленных достоинств, Игорь являлся соучастником процесса жизнедеятельности «Желтой подводной лодки» — питерской коммуны 1977—78 гг. Но об этом речь пойдет в следующих номерах нашего журнала.
А пока удалимся от прогнозов на будущее, и отойдя от голых фактов, прикроем их туманными одеяниями, в складках которых обычно и любит скрываться ее величество суть.
Итак, вернемся к сонате И. Мальского. О, Читатель, прошу прощения — я как-то совсем забыла раскрыть вторую сущность (сразу обмолвлюсь — суммарный подсчет сущностей, а также их порядковая нумерация не входят в мою компетенцию) вышеупомянутого произведения — «Соната для пишущей машинки». Само сочинение для простоты воспроизведения, как отдельными исполнителями, так и в оркестровом варианте (что-то типа объединения сознаний, настроенных на созерцательное погружение), разделено на четыре части:
I. Город Антикры. Allegro sensoriale
(con mano sinistra)
II. Трактат о звездах. Rondo cinematografico
(con un dito)
III. Этюд о сопутствующем страдании
Andante росо a росо
Stretta
IV. Седьмая степень самосозерцания
Finale subito (senza mente)
Ну, а чтобы не заблудиться в лабиринтах паутины осознания, соната делится на еще более малые части, частицы, дольки, долечки — очистишь, а там под тонкой кожицей наблюдений окажется что-то типа только за ло ые сказки мечутся с клекотом в сизом воздухе — пока и их не изловят и не обрежут крылья,— не убежали бы из зоопарка! Беспомощный мозг — серое кольцо и зелень тленная в центре. Вот оно — право на бессмертие! Апофеоз бессмертия! Круг жизни на костях смерти. Назовись же, круг-лабиринт! На какой ты странице в учебнике геометрии некоего Данте — мудрого шизоидного призрака? Где же покаяние и радость твоих невольных обитателей? И где ж тот приборчик, маленький пластмассовый, — кенотаф с окошечком, ложная истина, соразмеряющая с собой напряжение мысли, сопротивление разума разумному? А? Э-э... Ничто так не язвит душу, как вопрос, поставленный вовремя... Но — о, мир моих ощущений! Голова моя, — Вселенная,— сколь безжалостно и непрерывно она расширяется! Зеленые галактики сердец с трахеями, обрезанными, словно на картинках из анатомических пособий, сменяются кляксами незабудок на черном фоне внутричерепных бесконечных пределов... Пульс неистовствует в голове, отсчитывая вечности, и с каждым ударом Вселенная прыжками дикими, как — сиамская кошка, то растворяется в пространстве, то теснится к самым глазам. Туда — назад... ТУДА — НАЗАД...
... Т - У - Д - А ...
Пытаясь прорваться туда, мы убеждаем себя, что мы то уже оттуда. И, идя по спирали, надорванного пространством и обкусанного временем пожухлого плода с древа познания, увитого хитросплетением сознания, восприятия, реальности, иллюзий, в узоре Временных мистерий, мы идем путем непостижимого постижения недостижимого в зеркальном сне осознания чужих снов. Но сон трансформируется в игру — в нереальную игру в реальность. Метаморфоза, мутируя становится метафорой, а мифология, перерождаясь через лихо-, грехо-, теряет свою суть и перестает быть сущностью.
«...Суть вещи спрятана в точке соприкосновения конкретного с общим, на границе, где эти два понятия перетекают одно в другое, теряя надуманную противоположность».
Противоположность часто надуманна, но редко противоестественна. А что естественно, то не безобразно. Ну, а если и безобразно, то хотя бы естественно. Данная соната тоже не без этого. Но и не без того...
«Очевидно, что мудрое разделение мира на Ян и Инь нельзя понимать буквально: Ян — мужское начало, значит, положительное, Инь — женское, а значит, со знаком «минус». Разве рациональное лучше эмоционального? Как может один плюс быть достойнее другого? По мне, мужской способ познания мира — классификация — позволяет прожить жизнь, а ваше умение (дар?) жить чувствами — обрести вечную молодость. Ваше видение мира глубоко и совершенно, потому что непосредственно прикасается к Истине. А наша любовь к вам эгоистична, посколько лишь ее безумием возможно погасить нашу холодную логику, приблизиться к сути Вселенной. Дать же нам это — зависит от вашего великодушия».
Так-то оно так... А если на время, прикрутив фитилек, притушить безумие любви, которое вроде уже и не безумие, а растерянный путник, в слепом экстазе собирающий на пыльном перепутье рассыпавшийся бисер, тогда вы зажигаете в нас холодную, нет — леденящую кровь, логику. И тогда... о горе — вам, и тоска — нам. Но да обойдет чаша сия всех, кто хочет из нее пригубить.
«— Ваше хобби?
— Суицид.
— Не хотите же Вы сказать...
— Именно это я и хочу сказать, именно это!»
Чудесный эпиграф, не правда ли? Эпиграфы — явная слабость автора. Хотя в тяготение к ним может быть и его сила. «Ах, как все не прочь мимоходом заглянуть в чужую душу! Это ведь ужасно интересно — глубокомысленно покопаться с видом знатока в диковинной, к тому же бесплатно развороченной игрушке!» Нет, это не эпиграф, а лишь цитата из текста. Но она, пожалуй, могла бы стать эпиграфом много для каких изысканий — да уж. И как расплата — «...Извечная чужая мудрость — ежедневное наказание за рождение. И многое, и многое другое, непознанное и отвергнутое нами в поспешных попытках найти и оправдать поверхностные истины; но звезды плачут для нас, звезды и свечи — зачем же плакать, когда никого нет рядом? Когда уже поздно...»
Поздно, когда и не начиналось. В этом и есть наша ностальгия по тому чего и не было. Но, если все говорят, что не было — то значит что-то было. И по крупицам соединяя и преломляя, мы выходим в нечто новое и потерянное, но еще не начавшееся, и потому непонятное в своем несуществовании. А пока...
А пока заключительный аккорд сонета, прозвучавший в августе 1981 года: «Дома рухнули. Кончилось замедление времени. Бешено завихрились громады пыли, и рухнувший сквозь нее на развалины гулкий шар звука погреб под собою последний жалкий крик раздавленного человека. И когда все это потерявшее смысл месиво материи растворилось в небытии, осталось только — некогда второе, а отныне единственное во Вселенной — нетленное — наше солнце...»
После этого происходит резкое смещение в сторону финального раздела доходящего до высот седьмой степени самосозерцания. На этом этапе возникает в сознании (а следовательно, и фиксируется на бумаге) лишь одна мысль: «...Так что все ж-таки означал приход Бодхидхармы с запада?..»
Вопрос... — минута на размышление и вечность на ответ.
Что-то вроде рецензии. Екатерина Владимирова
