I
Фестиваль «ПОЛНЫЙ ГУДБАЙ-II»,
г Киев, 16—17 марта 1991 года.
Организаторы — Николай и Татьяна Ежовы («Гучномовець» и пр.)
Что делать в Киеве в середине марта, если поезд пришел в полседьмого утра? Разумеется, идти на Крещатик, пустой, туманный и рассветный, обойти кругом Владимирскую горку, забрести в Лавру, потусоваться по каким-то совсем итальянским лесенкам и дворикам, и, наконец, с приятной усталостью в коленках ехать в гостиницу — вписываться и узнавать, что и как.
«Что и как» началось уже накануне, так что псе действующие лица оказались на мосте, с лицами, в разной степени выражающими энтузиазм по поводу грядущего мероприятия. В одиннадцать утра в оргкомитете неожиданно материализовался Красный Огурец. «Гудбай» начался.
ДК «Буревестник», где проходило все это, представлял собой довольно-таки дыровидное заведение, битком набитое дюжими мальчиками с суровыми лицами, призванными охранять покой и сон господ музыкантов вкупе с прессой, и засим не пускавших прочих смертных попить жалкий кофе с бутербродами. Господа сразу почувствовали себя ужасно крутыми.
По фойе бродил странный бородатый дядя, раскладывал на полу разный хлам и демонстрировал всем желающим альбом на иностранном языке, где для понимающих было написано, как дядя крут и знаменит. Позже, во время концертов, он бродил по сцене и залу в латах из фольги, колотил железякой о железяку и совершал почти перфоманс, сопровождаемый не менее странными ассистентами. Может, в этом и был некий глобальный смысл, но, на мой взгляд, без дяди было бы спокойнее.
Все три концерта перманентно открывал собой Красный Огурец с программой минут на десять-пятнадцать. Десять-пятнадцать минут Огурца — это завсегда здорово, поэтому ему никто не мешал, предоставляя свершать свое конферансоподобное дело. «О-баба-Дуня-рок-н-ролл», короче. Нормально.
КОШКИН ДОМ последние полгода много выступал в Питере и мне, положа руку на сердце, порядком надоел, но из уважения ко многим хорошим знакомым, усиленно внушавшим, что это круто и в кайф, я решила послушать их снова и как следует. Объективно сильная группа; сложная смесь из «урфинджюсовских» клавиш (вообще Силя-младший на рояле — это нечто!), «флойдовского» стучка и кинчевского вокала. И все бы хорошо, но тексты, Боже мой, тексты! Набор беспомощных красивостей. «Вянет хрусталь», блин! Вянет, вянет…
ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ строился долго до утомления, но результат все равно удручил: гитара фонит, голос скачет, слишком много баса, и т. д. и т. п., а уж кого-кого, а восточников надо слушать на звуке, близком к идеальному. Не судьба. Иногда что-то как-то пробивало, тянуло то ли в пропасть, то ли на небеса, но редко и неубедительно. Жаль.
В кулуарах было высказано мнение, что чем дольше периферийная группа живет в Питере, тем она становится слабее. И чем дольше строится… С обоими тезисами можно было бы поспорить (хотя некую вампирическую сущность Петербурга отрицать нельзя, город, где выживает сильный, город красивой смерти, а от соблазна так нелегко отказаться…), однако как ни крути, а выходит, что ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ (а возможно, и весь «магаданский блок») — группа по сути своей студийная, к употреблению живьем не рекомендуемая.
Второй день — в отличие от безумно теплого и непривычного после Питерских снегов первого дня — был очень тихим и холодным по погоде, но на фестивальном настроении это не отразилось ни в малейшей степени. По-прежнему все начиналось вовремя, четко и без накладок; по-прежнему аккуратно ходили автобусы; по- прежнему успевали всюду замученные Ежовы.
По сравнению с сумасшедшей, бардачной и мрачной рождественской «Авророй» — сплошная благодать, дзен какой-то. Было хорошо. Просто хорошо.
Дневной концерт — после обязательного Огурца — открыло ДУРНОЕ ВЛИЯНИЕ. Сильно, классный бас, английский язык вперемешку с русским — короче, то, что сейчас принято называть словом «индепендент», а по сути — нормальное такое энергичное рубилово, подчеркнуто некоммерческое и ОЧЕНЬ такое… независимое.
Потом был ИВАНОВ ДАУН, и если понимать «даун» в его чисто английском значении, то лучшего определения и не найти — действительно «way daon», путь вниз (кто помнит цеппелиновскую «Dazed and Conuzed» тот поймет), мощно, но невероятно обломно. Физиология на уровне сеансов Кашпировского, когда кто-то темный и страшный берет твою психику в кулак и давит, давит, и слышен голос: «Подойдите ближ-же, бандерлоги! Я ПЛОХО ВИЖУ ВАС-С», и ползет что-то невидимое, и обвивает, и душит… Страшновато, хотя в этом есть свой кайф, причем свой для каждого — для кого подчиниться, для кого — оказаться сильнее наездов на подкорку. Это по желанию.
А на вечерний концерт мы не попали — поезда, знаете ли, автобусы, «завтра снова на рабо-оту»… Говорят — и говорят многие — что ничего не потеряли. Что звук ну просто очень плавал, и одинаково МИССИЮ: АНТИЦИКЛОН и ГОДЗАДВА слушать было невозможно. Ну и что ж, ну и ладно. Гораздо приятнее, честное слово, было слушать в автобусе, как Андрей Бурлака вкупе с кошкиндомцами самозабвенно орал: «Синсемилья — моййй фла-аг!». И лопать пирог с черносливом в гостиничном буфете. И трепаться с братками-журналистами, лясы, балясы… Ибо зачем мы — кроме редких и уважаемых мною до чрезвычайности энтузиастов — ездим на фестивали? Оттягиваться, господа, оттягиваться!
А «Полный Гудбай-2», если верить браткам-журналистам, оказался самым оттяжным фестивалем — после «Рок-Азии» и по сей день.
II.
Фестиваль «ИНДЮКИ-91», Москва, 26—28 апреля.
Организаторы— журнал «КОНТР-КУЛЬТУРА» (Игорь Владимирский, Сергей Гурьев и др.)
В гостинице «Останкино», куда нас определили волею судьбы и оргкомитета, было три корпуса. В первом «удобства» находились не в номерах, а на этаже, а по номерам бегали мыши и соседи. Во втором «удобства» находились уже в номерах, зато роль мышей с успехом исполняли дюжие мальчики (развелось их ныне!) из Службы безопасности, бдительно не пускавшие на входе всех, кого им хотелось не пускать. Возможно, если продолжить логический ряд, в третьем корпусе постояльцев ожидали золотые унитазы и танки. Не знаю, не была.
ДК Русакова представлял собой немыслимой модерновости зданьице с залом мест на пятьсот. Зато аппарата стараниями всех причастных хватило на все закоулки, и звук на всех концертах был шикарнейший. Не без проколов, конечно: на одной группе звука толком не было, и этой единственной группой стал, по законам подлости, разумеется, КАЛИНОВ МОСТ. Но об этом позже.
Конечно, когда задумывается не просто фестиваль, а БОЛЬШОЙ фестиваль, с двузначным количеством выступающих групп, накладок неизбежно становится тоже БОЛЬШЕ. Но, в конце концов, надоедает каждый раз после очередного феста читать в прессе дежурную порцию жалоб на отсутствие жрачки, комфорта и автобусов. Было, как все и было, родной наш хороший бардак, но если уж честно, то не это главное, а главное все-таки в том, чтобы созвать в Москву и засветить перед публикой солидную кучку весьма неизвестных, но очень убедительных в своей нестандартности групп. Соотношение — из двадцати выступавших команд семнадцать в разной степени интересных — это впечатляет, а? Вот и я о том же. Вот и я о том же. Пес с ними, с автобусами, с шестирублевым супом «жульен» и даже с ребятками из службы безопасности (чьей, интересно, безопасности). Это быт, к этому и привыкнуть пора, хотя окончательно привыкать все же не следует. Труднее привыкнуть к тому, что дежурный лозунг «рок-н-ролл мертв» если и верен, то — и чем дальше, тем больше — только для рок-столиц; Москва, Питер, Свердловск — нихт, ноу, нема ничого, есть лишь воспоминания о том, что было, и дежурное же торчание на этих воспоминаниях. На окраинах же, на так называемой периферии все живо, все движется, все идет вперед — Come on, baby! — и на «Индюках» этот хаотичный, пестрый, живой поток показал себя во всем своем многообразии.
По первому дню, обживочному и самому бестолковому из всех в плане организации, запомнились две команды из четырех: ХРОНОП и ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ. От ХРОНОПА — учитывая специфику бывшего города Горького — я почему-то ожидала большей агрессивности и — хм —злободневности, а получила очень славную порцию городской романтики, где флейта с гитарой, несложные гармонии, что-то такое… «инглишмен ин Нью-Йорк»… «Ты растворяешь меня в своем утреннем кофе, Ты топишь меня, Ты мешаешь меня…» Хорошо, елки!
Роль ведущего на фесте исполнял Гурьев; плохо ли он это делал, хорошо ли — Бог весть, но при этом не мог отказать себе в удовольствии припечатать каждую группу при объявлении собственным определением. И, надо сказать, почти всегда попадал в точку; про иркутский ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ он сказал, что это «самая монументальная группа Западной Сибири», и, знаете ли… Внешне, правда, ничего такого: мелкий, курьезный вокалист, труба, клавиши… монументальность поперла, когда дядечка открыл рот и выдал что-то такое по типу Шевчука. Выступали они долго, и Гурьевская формулировка под конец обросла некими архитектурными излишествами, так что результат получился вот какой: ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ — МАШИНА ВРЕМЕНИ с шевчуковским вокалом и закосами под НАЗАРЕТ (!!!). Ну а что делать, если это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО так? Но вообще группа крепкая, серьезная, работает на совесть, и принимали их тоже неплохо. Все в кайф, родная. Пусть бесятся наши штампованные враги. Я был вчера в огромном городе. Они похожи друг на друга. Эх, жандармерия, моя жандармерия! Кентакки фрайд блюз…
Дневной субботний концерт все из-за тех же накладок получился довольно коротким, но милым; начинался он ЧИСТОЙ ЛЮБОВЬЮ, по сцене сытым рыжим котярой выхаживал вокалист-многостаночник Гурьев. По ощущению и прихватам группа чем-то напоминает того же Красного Огурца: десять минут очень здорово, а на одиннадцатой начинает немного затрахивать.
Московский ВХОД ЧЕРЕЗ ВЫХОД Гурьев припечатал фразой «пауэр-попс»; на большем группа и не настаивала.
Дальше в программе стояло нечто харьковское, абсолютно незнакомое, под названием ТИХИЙ УГОЛОК. Я нежно люблю харьковский рок и всегда ожидаю от тамошних групп чего-то такого, хорошего. Но тут уж сверх всяких ожиданий! Акустическая гитара, бас, скрипка, в общем-то узнаваемые все дела — чуть КРЕМАТОРИЙ, чуть АДО, но с текстами намного более изящными и профессиональными. Плюс вечная, неизбежная, чисто харьковская затравленность и обреченность, та, что в полный голос у Чернецкого, а у Кочи завернута в мягкую, мудрую печаль… Из тех групп, что хочется слушать дома, ночью, под дождь и свет желтого фонаря за окном. Что и буду делать.
Вечером все ждали КАЛИНОВ МОСТ, бережно настраивали себя, трепетали в предвкушении… И — эх, бля, занесли…— началось с поганейшего звука и продолжилось на нем же, плюс пяток пьяных урлаков в партере, что-то оравших, предлагавших Ревякину водку, кидавших на сцену разное барахло… Учитывая Ревякинскую репутацию хрупкой, чуть капризной знаменитости, можно было ожидать иного — кроме того, что происходило: благостной, светлой до запредельности улыбки, с которой Дима принимал кружку с водярой, и пел, не обращая никакого внимания ни на дерьмовый звук, ни на полностью порушенную атмосферу, ни на облом слушающих — как будто что-то невидимое окутывало его чистым, сверкающим, но совершенно непробиваемым ни снаружи, ни изнутри облаком. Хорошо, конечно, что Ревякину было хорошо, но…
А КАЛИНОВ МОСТ стал странным, противоречивым. Старый, «подольский» по составу, с заездами в хард и ДОРЗ, МОСТ был гармоничен; новый, акустический, языческий, изысканносложный Ревякин — тоже. Попытка же совместить то и другое, создать нечто среднее мне лично показалась не слишком удачной.
ЛОЛИТУ слушать было просто невозможно — БЛЭК САББАТ из подворотни,— облом ширился и крепчал, так что очередную «темную лошадку» — томские НЕКИЕ СТЕКЛЯННЫЕ ПУГОВИЦЫ — мы приняли сначала без всякого энтузиазма. Однако потихоньку зацепило, и чем дальше, тем больше, Бог знает, чем — то ли старательностью, с которой играли ребята, то ли зыбковатым, немного трогательным саундом, а скорее всего дело было в девочке-вокалистке по имени Юля Шерстобитова; серенький такой воробушек, статичный, не сценичный абсолютно, но с хорошим — в духе «что- то между Настей и Инной Желанной»,— голосом и, в общем, неплохими, умными текстами.
Но вообще создается впечатление — и чем дальше, тем большим количеством примеров оно подкрепляется — что вся наша сибирская рок-область поголовно и погруппно лежит под Егором. Один большой такой коврик. Исключения: пожалуй, Магадан — ну, тут-то просто все лежат под КИНГ КРИМСОН,— и Новосибирск с Владивостоком, старые гнезда, где всего понемножку. Сие явление можно расценивать как угодно, но оно есть. И с ним, уж раз так, приходится считаться.
А еще есть Барнаул, неведомый Барнаул, экзотический Барнаул, эх… Очень милые, хорошие молодые ребятки в ожидании автобуса тихо и красиво порепетировали в гостиничном холле, потусовались два дня по ДК — а потом вышли на сцену и оказались группой ДЯДЯ ГО. Время было позднее. Группа почти неизвестная. Что делать в данной ситуации профессиональному рок-потребителю с десятилетним стажем слушания всякого разного? Лениво слушать очередной группешник, прикидывая, на кого это опять похоже (ведь всегда но кого-то похожа, это правило!). Ага, вот это ироде бы ДЖЕТРО ТАЛЛ… нет, не то… а вот цыганщина, почти блатняк, да не совсем… а вот джаз-рок, но чуть- чуть… В общем, песни с третьей вдруг стало как- то ясно, что это НИ НА ЧТО не похоже. От такого ошеломляющего открытия я сразу проснулась, встряхнулась и остаток Гошной программы дослушала, тихо повизгивая от восторга. Тем, кто когда-либо писал, что это очередная модификация АКВАРИУМА, горячая просьба больше так не делать: при чем тут АКВАРИУМ? Группа уникальна, группа эклектична до безумия, но эклектичность каким-то левым образом переходит в цельность, как нежная буддийская мелодия — в сюрный текст про мух, как абсурдистское шоу со шлангами — в русскую народную песню. Парадокс на парадоксе, вышка, слов нет! Номер первый всего фестиваля, и замордованный субботним нон-стопом народ проводил их овациями, и смертельно усталый Владимирский гордо сказал: «Да, не зря мы две тысячи на билеты грохнули!» Не зря, истинный крест.
Потом была МИССИЯ: АНТИЦИКЛОН, совсем-совсем под завязку, поэтому с четырьмя всего песнями, браво и заводно, и разноцветно, но баюшки хотелось, баюшки… да и вообще при всем моем уважении к МИССИИ — НЕДОПРОБИВАЕТ как-то. Будто смотришь на цветок сквозь стекло: вроде и видно хорошо, и близко, а не дотронуться, запах не вдохнуть, рукой не погладить, к сердцу не прижать и к черту не послать.
Дневной воскресный концерт предполагался как пиршество рок-гурманов. На первое обещали остренькое: шизовую, по слухам, группу со стриптизом. С ним, однако, вышел некоторый конфуз: по пресс-бару (громкое название дохлого кооперативного кофейника) бродил некто Журналист Боря Суранов и предлагал всем желающим девушкам совершить оное действо; причем остаться нужно было в «курьезном нижнем белье». В качестве такого Суранов предлагал свое. Судя по тому, что в результате обещанная группа обошлась в своем шоу вообще без стриптиза, перспектива появиться на сцене в сурановском нижнем белье (даже за обещанные им «деньги и славу») не прельстила никого. И слава Богу.
Группа называлась ДО МАЖОР. По словам вездесущего Гурьева — очень старая, от которой в своем время отпочковался НИКОЛАЙ КОПЕРНИК, а то, что не отпочковалось, так и осталось крутым андеграундом. Особенно крутого в них ничего не было, этакая микро-ПОП-МЕХАНИКА: народу на сцене поменьше, шоу поскромнее, но принцип похожий: навороты — выход на тему — навороты… Попадались очень классные куски.
Потом был СЕЗОН ДОЖДЕЙ, медитация, буддизм, Рерих, Клаус Шульц, Пинк Флойд в Помпеях… Бешено красивая музыка, и вызывали их — единственных за весь фестиваль — на бис, а я испытала приступ Питерского патриотизма. Ветер-то и вправду дует из-за Урала, по жизни дует, но все же теплеет на душе от остатков былой роскоши…
РАББОТУ ХО я частично продремала (третий день все-таки на ногах), частично протрепалась в фойе с народом; общее впечатление хорошее, но не мое, что ли. Позволю себе процитировать одного из врубившихся: «Достойно по концепции, крепко по звуку и узко по образу». Наверное, так.
Самый жестокий облом ожидал меня на ВОСТОЧНОМ СИНДРОМЕ. Помня мощнейшее впечатление от студийных альбомов и выступлений где-то 1989 года, я постоянно ждала от них чего-то адекватного, и, постоянно не дожидаясь, оправдывала это то плохим звуком, то плохой атмосферой на концерте, то чем-то еще. Выступление на «Индюках» расставило все на свои места: это было не просто плохое выступление, это была полная, абсолютная деградация, распад, бардак и пьяное безобразие. Страшно жаль терять группу такого класса, ведь какая группа! Была…
Дневной концерт плавно перетек в вечерний, пространство стало равномерно заполняться кожей, клепками и «ирокезами» — за неимением Летова (а на дверях сначала оргкомитета, потом самого ДК с самого начала висел огромный плакат «ЛЕТОВА НЕ БУДЕТ») означенная публика решила удовольствоваться суррогатом — ИНСТРУКЦИЕЙ ПО ВЫЖИВАНИЮ. А перед ИНСТРУКЦИЕЙ был еще ВЫХОД (очень неудачное положение), бедный мужественный Силя, которого накануне фестиваля жестоко избила урла в Волгограде, но спел он, несмотря на швы на лице, хорошо, спокойно и твердо, очень достойное выступление.
Еще перед ИНСТРУКЦИЕЙ был ИВАНОВ-ДАУН, формулировка Гурьева — «экзистенциальный хард-кор». Клепки и «ирокезы» просекли в этом словосочетании только родное «хард-кор» и рванули к сцене — тащиться. Минут через десять они полностью увяли и растерянно топтались возле сцены, не понимая, почему же так: со сцены прет такая круть, а вот тащиться под нее — не выходит. А ДАУНЫ показали себя в полном блеске, на отличном — не сравнить с «Гудбаем» — звуке, и если все же задаться себе целью выяснить, что общего между экзистенциализмом и хард-кором, то в приложении к ДАУНАМ это будет одно — беспросветная, жуткая смурь, мрак, черный гнилостный туман, кладбища, черепа и зомби. Возможно, это самая профессиональная группа в Союзе, высочайшего класса — и самая ЧЕРНАЯ, дыра в космосе, пропасть, в которую и заглянуть-то жутко…
После них страстно ожидаемая урлой ИНСТРУКЦИЯ с ее родными тремя аккордами показалась легким дождичком — и оставила наиболее противоречивое впечатление. Вопрос заключается в том, понимает ли Неумоев — человек наверняка неглупый — тот факт, что все сумасшествие, происходившее перед сценой на протяжении всего их выступления, относилось совершенно не к нему и не к группе, а все к тому же Летову (которого, тем более, НЕ БЫЛО) — к тем песням ИНСТРУКЦИИ, которые он записал на одноименном альбоме. Странно выходит: в общем, и голос у мужика хороший — хотя и не роковый совсем, ему бы что-нибудь такое народное петь — и энергия, и все дела, но не рокер он по сути, а имидж так и вообще блатной, «Мурка» какая-то. Нет впечатления, что человек сам писал то, что поет, или даже что врубается в то, что поет (парадокс! тексты-то все его). Либо нет привычки работать на сцене — просто не чувствует себя со стороны, поет мимо микрофона и т. д.— либо какое-то раздвоение личности, черт его знает… В общем, рано им выступать публично, чревато для группы, которую все — от маститых критикесс до последних урлаков — воспринимают как угодно, но только не так, как она того заслуживает. А заслуживает она внимания гораздо менее пристального. Эх, Егор, Егор…
А закончилось все это трехдневное безумие на диво хорошо — КОМИТЕТ ОХРАНЫ ТЕПЛА своим (странно, но реггей воспринимается у нас почти как наша народная музыка, куда более, чем насаждаемая эстетами — и правильно, в общем, насаждаемая — «гитарная волна» и прочее) хорошим, щемящим, гармоничным, как гармоничен сам Олди — при всей кажущейся неестественности белого растафарства — как гармоничны больные, горькие тексты со светлой высотой реггей, нашего реггей, с роковыми проездами, с несостроенностью, с усталостью чисто совковой, но… но…
И оказывается, что «Икарус», битком набитый пьяными уставшими сонными рокерами — очень уютное место. И вечерняя Москва не так непереносима, как дневная. И весна подступает потихоньку. И мыши в гостинице так и не съели за три дня тортик. И есть еще на белом свете хорошая музыка. И значит — как говорил когда- то на сейшенах Жора Ордановский — «мы едем еще несколько дюймов». Come on!
Е. БОРИСОВА.
Фото Н. Лапицкой.