1. «Вещи»
Сообщение о том, что где-то намечается рок-фестиваль, встречается всеобщим ликованием в предвкушении новых тусовок и приключений. Начало мероприятия обычно откладывается организаторами несколько раз, и за это время план поездки тщательно продумывается. Несмотря на это, объявление о начале всегда внезапно и вызывает нездоровую суету: что хватать, куда бежать?
Во-первых, надо что-то брать с собой. Дэйв, собираясь в Череповец, лихорадочно собирал «вещи»: «Надо ведь брать какие-то вещи!» В конце концов, он напихал полный рюкзак одежды, которую никогда не носит, и потом заставил всех несколько часов мерзнуть в Домодедово, пока получал свой багаж. Дэйвовские «вещи» были единодушно прокляты и послужили нам незабываемым уроком.
Возможность брать только самое необходимое заставляет писать список. За несколько дней составления перечня придирчиво отвергается все, что идет за предметы роскоши. И тем не менее оказывается, что самое главное все равно остается дома. «А главное в поездке — это тапочки!» — заявил Леня Бородин, обувшись в купе поезда в новые кожаные шлепанцы. Всю несостоятельность своих ехидных улыбок по этому поводу я осознала довольно быстро, задравшись каждые пять минут снимать и натягивать сапоги. Несомненно; тапочки — это самая главная вещь на фестивале, особенно зимой.
Ну, дальше: фотоаппарат… пленка… (не забыть расческу!), вспышка… Бумагу для заметок лучше не брать — все равно там писать ничего не хочется и некогда, и пачка бумаги выполняет роль подставки для горячих стаканов, после чего выбрасывается.
Индивидуальная зубная щетка — это пошли туалетные принадлежности — носовой платок, паста, МЫЛО!!! Однажды мы очень опозорились с этим мылом, вернее, без него. Собирая «вещи» в Лесозаводск, я не нашла места для мыла в своей сумке и решила обойтись без него, пребывая в уверенности, что девчонки непременно возьмут эту святую принадлежность. В поезде я с ужасом узнала, что другие о мыле даже не подумали. А ведь известно, что руки, лицо и прическа загрязняются в дороге гораздо скорее, чем дома… Нет, не дай Бог еще раз забыть мыло!
Туалетной бумаги надо брать много, потому что ее, как правило, не берет никто. И если возьмешь только на себя, все растащат в первый же день.
Сигарет надо тоже по возможности брать на всех — курится на фестивалях в десять раз больше, и к последнему дню все слезно клянчут друг у друга бычок.
Непременно взять капли от соплей — как ужасно я заболела в Бигстоне! — или хотя бы луковицу. Вообще, об аптечных принадлежностях мало кто заботится. А потом бегают, истекая кровью: кому одеколон, кому пластырь… Ладно, отнесем это к «излишествам» и возьмем при наличии свободного места в багаже.
Еда. Кипятильник — чай — железная кружка. Это завсегда. Обязательно чайную ложечку и вилку. Я всегда беру вилку, и это оказывается единственная вилка на всю тусовку. Как правило, все набирают с собой консервов и потом корячатся, выедая их из банок согнутой консервной крышкой. В лучшем случае, находятся под ногами две-три гнутых и замызганных алюминиевых ложки. И ни один дурак не догадается взять консервный нож! Я однажды взяла, но его упер Сдвиг, и теперь я тоже не беру.
Что до обыкновенного ножа, то это в поездке такой же парадокс, как в походе соль. Нож либо берут все, либо вообще никто. Чтобы ножи были через одного — такого не случается. Их или нет совсем — и тогда приходится кромсать хлеб руками и вскрывать консервы ключом или шипом. Или они есть у всех: каждый хвалится своим ножом, проверяют, у кого острее, и ими же все едят.
Количество еды не ограничено, учитывая тот факт, что почти вся еда уметается прямо в поезде. И это то, что набиралось на три дня! Я всегда считала себя самой хозяйственной, потому что имела кипятильник. Чудеса запасливости проявил Бородин, который взял с собой как-то банку паштета и банку сгущенки. Но судьба не дает человеку долго заблуждаться, и однажды она привела мне пример истинной хозяйственности. Настоящее потрясение я испытала при виде запасов ВОСТОЧНОГО СИНДРОМА. Известно, что магаданцы любят поесть дома и в гостях, но для меня было новостью, что они, вероятно, боятся остаться без еды на несколько дней, потому что на фестиваль в Комсомольске-на-Амуре они привезли: чайник, кастрюли, концентрированные супы в банках… — короче, кухня в их комнате занимала весьма почетное место. Кроме того, они всех подряд зазывали к себе покушать. Но, хотя и было голодно, многие стеснялись и, отрезав кусочек хлеба, убегали к себе. М-да… Мы со своей мнимой «запасливостью» рядом с ними не садились (как это?) ничего делать. После этого я, конечно, не могу давать никаких рекомендаций относительно набираемой в дорогу пищи.
Наученная опытом пребывания в пионерских лагерях и больницах, я вношу в список необходимостей иглу и нитки. Ограниченность свободного места ставит перед выбором цвета катушки. Если возьмешь черные нитки — обязательно порвется что-нибудь белое. А если возьмешь белые, то что-нибудь черное треснет на самом видном месте. (Кстати, почему про катушки говорят «нитки»? Ведь на ней намотана всего одна нитка!). Однажды, решив перехитрить закон подлости, я взяла и черные, и белые нитки — но, видать, не на того напала: не успев приехать в Лесозаводск, я прямо на вокзале уселась на гвоздь — в красных штанах! Хорошо, что у горничной оказались красные нитки, и мне не пришлось играть в панка на фестивале. Теперь я подозреваю, что если набрать ниток всех цветов одежды, то просто ничего не порвется, или, в лучшем случае, лопнет по швам раздутая сумка. Иголок уж точно надо брать две. Потому что в первый же день одна кому-нибудь понадобится, чтобы, скажем, выковырнуть занозу. После чего ее с легким сердцем теряют или просто забывают отдать.
Что еще? Спички, косметика, маникюрный набор — вот, пожалуй, и все. Можно взять барабанные палочки — их вечно ни у кого не оказывается. Вот так. А потом вернешься домой и думаешь: зачем было таскать с собой все это барахло — самое главное ведь все равно осталось дома.
2. Поезд
Фестивальщики договариваются встретиться под часами за полчаса до отхода поезда. Я обычно прихожу пораньше и страшно переживаю, что вдруг все уже собрались и уехали без меня. Мне кажется, что я выгляжу нелепо в своем одиночестве и, спрятавшись за колонну, в панике ежеминутно поглядываю на часы. Спустя некоторое время я вижу, как по площади, вытягивая шею и щурясь по сторонам, бредет Барабашка. Но как только я вздыхаю с облегчением и принимаю важный вид, Барабашке присписывает купить пирожок. Она снова ставит меня в угол, забаррикадировав для надежности своими сумками, и теряется среди кооперативных ларьков. Я, не имея возможности покинуть свой угол, наблюдаю, как мимо проходит ДИОНИС. ДИОНИСЫ обычно приходят вовремя, но никогда не ждут в условленном месте.
Значительно позже прибывает шумная толпа, состоящая из ТУМАННОГО СТОНА, Марины, БАСТАРДА и ТЕЛЕХРАМА. Самым последним появляется человек, у которого находятся все билеты. Чаще всего это бывает Дэйв. Так вот, когда до отправления поезда остается ровно 5 (пять) минут и буквально у всех начинается кондрашка, Давыдов прибегает с видом человека, потерявшего вчерашний день, и «делегация», подхватив сумки и инструменты, устремляется за ним.
Затем, с трудом найдя свой вагон и наскоряк перекурив с тоскливыми провожающими, все занимают индивидуальные полки и чинно беседуют в ожидании процедуры сдавания билетов и раздачи постелей.
Когда сборную везет Дэйв, мы обычно оказываемся в плацкартном вагоне. Бородин предпочитает распихивать фестивальщиков в купе. Мне часто достается боковая полка и притом верхняя. На ней я совершенно не могу заснуть: сначала от навязчивой идеи, что у меня стырят багаж и обувь, а потом из боязни, что я во сне упаду.
Но до сна еще далеко, и примерно через час после отправления у людей начинается зуд фестивального общения. В ячейках вагона происходит непрерывное перемещение пассажиров, групповые походы в тамбур и доставание проводника просьбами о стакане или «где попить водички?». Наконец, каждый находит для себя подходящую компанию. Через некоторое время все загадочным образом веселеют и чем дальше, тем веселеют все больше.
Частенько по вагону маячит человек, так и не приткнувшийся ни к какой компании, и проверяет: не веселятся ли где без него? Я от нечего делать посылаю его в другой конец вагона спросить у Дэйва, не слышал ли тот японскую группу ПИНК ЛЕДИ? Дэйв возвращает мне гонца с раздраженным ответом и не менее важным вопросом. Совершив несколько рейсов туда-сюда, маяк-шатун исчезает, а я упиваюсь сознанием, что сумела вконец замучить Дэйва, не покидая своей полки.
Когда за окном начинает смеркаться, народ достает запасы. И с этого момента создается впечатление, что эти люди перед поездкой нарочно голодали дома несколько дней. Со всех сторон доносится чавканье, шелест оберток и характерный колбасный запах. То и дело кто-нибудь приходит за ножом или хлебом. Когда все съедается, поезд тормозит в Уссурийске, Дема выскакивает на перрон и возвращается с охапкой бутербродов. Моментально все слетаются на резиновые вокзальные котлеты, не подавая виду, что они только что уписали трехдневный фестивальный запас продовольствия.
Наконец, переговорив обо всем и относительно наевшись, пассажиры затихают. Одни укладываются на верхние полки, другие напряженно вглядываются в черные окна, уверенные, что сейчас самое время для появления НЛО, третьи идут курить по последней…
И как только приходит подъем самый сладкий и хрупкий сон, в соседнем купе БАСТАРД начинает дурным голосом горланить свои корявые песни. Вообще-то днем я отношусь к ним со спокойным безразличием, но в эти минуты я их ненавижу всеми фибрами души. Когда проорется БАСТАРД, заводится ТЕЛЕХРАМ. Эти юные медики начинают бухать свой спирт, когда все засыпают. В процессе распития они пошло шутят, заливаясь гомерическим хохотом. («Так мог хохотать только Гомер!» — А. П. Чехов).
Таким образом, засыпаю я в муках, и в ужасе просыпаюсь через несколько часов от резких воплей проводницы. Проводница (с вечера, клянусь, была другая!) за полтора-два часа до конечного пункта визжит, что поезд прибыл, и считает своим долгом устроить скандал из-за неполного комплекта постели. Поэтому с утра все ходят грустные.
Но, выйдя из поезда, фестивальщики вновь начинают проявлять живой интерес друг к другу и окружающей местности. А потом нас встречают…
3. Гостиница
Гостиница обычно заселяется с боем. Портье уверяет, что у нее заказам мест ровно вдвое меньше, чем приехало народу. Но против организации не попрешь, и пустые номера изыскиваются в срочном порядке. А вообще — процесс заселения в гостиницу идет по одной схеме: обязательно кто-нибудь забывает дома паспорт, а кто-нибудь селится третьим в двойной номер. Ко мне стоит очередь за единственной ручкой, и каждый не преминет спросить, что писать в графе «цель приезда». Я неизменно отвечаю очень мне нравящееся: «организация диверсий и убийств». И вот счастливые обладатели ключей с кувалдообразными брелками убегают наверх, забыв всем сообщить свою комнату. И когда я оказываюсь в своем персональном номере в одиночестве, эйфория сменяется ужасом: где кого искать? Но долго бояться мне не приходится, потому что уже через час в дверь стучатся гости (что значит иметь кипятильник!). Со временем мой номер приобретает статус штаба фестиваля, и я этому очень рада. Я ведь панически боюсь потеряться или заблудиться. А так мне и в голову не приходит, что меня могут забыть, уходя на какое-нибудь мероприятие.
В гостинице вдруг начинают проявляться какие-то совершенно нехарактерные повадки. Безумно нравится класть ноги на тумбочку, командовать, нести по телефону всякую чушь, смотреть по телевизору все подряд (особенно испанский язык и зарубежные новости), а также включать радио на полную катушку, чтобы в шесть утра проснуться в холодном поту и потом весь день ходить как в тумане. В первые дни я ору на горничную, почему она в девять утра возюкает туда-сюда свой дрянной пылесос, а в конце скандалю, что из моего номера ни разу не выносилась урна. Очень люблю жаловаться дежурной по этажу, что у меня душ фонтанирует мимо ванны, а в унитазе — свистит.
Вообще, жить в гостинице очень интересно. Интересны интуристовские лифты, постоянно приезжающие не на тот этаж, и радио, продолжающее говорить после того, как у него отрезали шнур. Интересно читать объявление о том, что буфет на 2-м этаже откроется на 15 минут позднее «в связи с остановкой лифта». В ресторане висит грозная табличка «Не курить!», а ниже — ласковая: «Ноу смокинг, плиз!». В комнатах — бесформенные стеклянные светильники, шедевры советского дизайна. Иногда в номерах топят так, что из обоих кранов течет горячая вода. Мокрая рубашка, повешенная на батарею, к утру становится в три раза меньше, а с пачки сигарет, положенных туда же для просушки, стекает на поп расплавленный целлофан. В то же время колбаса, положенная на ночь на подоконник, замерзает так, что ею можно убить человека…
Я очень люблю жить в гостиницах, чувствуя себя командиром всего этого свинства!
4. Организация
Организатором или инициатором проведения фестиваля выступает, как правило, отдельный любитель рока (например, Женя Колесов — Череповец) или группа энергичных молодых людей, которые однажды в процессе распития спиртных напитков вдруг открывают, что в городе давненько не происходило славных тусовок. Далее организатор стремится воплотить свой замысел в жизнь, доказывая властям и богатым организациям необходимость проведения этой затеи. Если это удается, городские власти становятся учредителями акции, а фирмы — спонсорами. Эти организации формируют из своих членов оргкомитет, и в дальнейшем заботятся о плане проведения фестиваля. Об инициаторе все сразу забывают, оставляя ему право исполнять самую нервную и неблагодарную работу, а именно:
— круглосуточно мерзнуть на вокзале, встречая делегации, прибывающие из разных городов;
— скандалить в гостинице, добиваясь непременного расселения несметных толп;
— устраивать перестановки в программе, учитывая прихоти команд;
— умолять аппаратчиков продолжать концерт после выступления группы КОБА;
— убегать от журналистов с криками: «Я аккредитацией не занимаюсь!»;
— разыскивать группу, которой «восемнадцать секунд до занавеса…»
К концу фестиваля физическое тело организатора представляет собой удручающее зрелище: трехдневная щетина на лице, блуждающй взгляд ввалившихся глаз, общая изможденность и недостаточность, отсутствие всех рефлексов, истощение и страстное желание покоя. Так, в то время, когда оргкомитетчики в присутствии спонсоров торжественно вручают победителям почетные грамоты, наш боец невидимого фронта отъезжает в пампасы, равнодушный даже к прилету марсиан…
Функция оргкомитета заключается в изыскании средств, рекламе и претворении в жизнь следующих пунктов:
1. Размещение всех участников в гостинице.
2. Оплата проезда и выдача суточных (либо кормление).
3. Аккредитация всех музыкантов и журналистов.
4. Культурная программа.
5. Сопутствующие мероприятия для зрителей (буфет, выставки, распродажа всяких фестивальных дел…).
6. Выявление лауреатов путем изучения общественного мнения с привлечением присутствующей прессы.
7. Раздача призов и лауреатский концерт, либо джем.
Но все это, конечно, в идеале. Понятно, что для выполнения всех этих пунктов нужна очень тщательная подготовка, врубающиеся люди и богатые спонсоры.
Так, для мелких, локальных фестивалей более характерны пункты 1—3 и 7. А крупные, всесоюзные акции проводятся, как правило, в виде гигантских концертов, поражая размахом воплощения пункта 5. Наиболее святые 1—3 выполняются здесь со скрипом и распространяются только на музыкантов. 6 и 7 на подобных праздниках не фигурируют в принципе.
Бывают и исключения, скажем, Арсеньев-91. Тамошние организаторы то ли с перепугу по неопытности, то ли угрохав на фестик всю городскую казну, заделали такую насыщенную культурную программу! До сих пор мы с трепетом вспоминаем автобусную экскурсию к Дерсу Узале, плотный обед и выпивку в ресторане, богатые книгами и пластинками магазины, гостиницу — сплошной люкс, заключительный банкет и теплую публику. Правда, нельзя не отметить, что мы, дорвавшись до бесплатного, вели себя просто по-свински. И если нас еще раз туда пригласят (что вряд ли), можно будет смело присваивать Арсеньеву титул «город-герой». Воистину, это был сказочный фестиваль.
5. Собственно фестиваль
Несмотря на то, что концерты везде проходят по-разному, свои закономерности имеются и тут.
Если организаторы не додумаются насытить мероприятиями дневное время, то фестивальщики заполняют его походами в коммерческий магазин за компутером, попутно посещая промтовары. Наконец, заполучив искомое, мы распиваем его в своих номерах либо непосредственно в концертном зале.
Концерта мы, как правило, не слушаем, потому нам заранее ничего не нравится: весь вечер тусуемся из курилки на улицу и ругаем всех, кто в это время музицирует. В лучшем случае обсуждаем выступающих, подпирая сценический занавес, и в конце единодушно устанавливаем, что мы не любим рок-музыку.
Зато после концерта с удивлением узнаем, что мы упустили самую крутую группу и не увидели какого-то прикола. А потом, произведя тщательный опрос очевидцев, пишем замечательные статьи, вставляя в чужие мнения свои «я считаю» и «мне понравилось».
Когда фестиваль заканчивается, мы возвращаемся домой, проклиная по дороге буквально все, что происходило в эти дни, и зарекаемся в будущем даже думать о подобных поездках. А дома, собравшись за пивом, с нежностью разглядываем фотографии и, осознавая, что это было лучшее время в уходящем году, ждем — не дождемся следующего феста…
Лина («ШТУЧКА», Владивосток),
«ЭНск» 5/17 (Новосибирск).