ВМЕСТЕ ОНИ ИЗМЕНИЛИ ЛИЦО РОКА.
ПО ОТДЕЛЬНОСТИ ОНИ НАЗЫВАЛИ ДРУГ ДРУГА РАЗНЫМИ ОБИДНЫМИ ИМЕНАМИ.
ЛУ РИД И ЭНДИ УОРХОЛ ЯВЛЯЛИ СОБОЙ
ОДИН ИЗ НАИБОЛЕЕ ЯРКИХ ПРИМЕРОВ ЛЮБВИ-НЕНАВИСТИ В МИРЕ РОК-Н-РОЛЛА.
Однажды, много лет назад… Рассказ о хитросплетениях жизней Лу Рида и Энди Уорхола должен начинаться этими словами, поскольку — со всеми ее драмами, магией, обманами, триумфами и слезами — это настоящая современная сказка. И отчасти — «мыльная опера», одна из лучших в роке. Итак…
Однажды, много лет назад в стране короля Элвиса появились два мага. Один был близорукий альбинос, сын питсбургского строителя. Он обладал силой рисовать и писать маслом и убеждать людей, что он На Самом Деле Очень Значительный. Звали его Энди. Другой был юный еврейский умник из Бруклина, который любил английскую литературу, ду-воп и свою электрогитару. Его особым талантом было писать песни. Песни о тьме и смерти, любви и коже, наркотиках и подонках, не слыханные прежде. Его звали Лу.
В один прекрасный день — эта история известна всем, поэтому опускаем подробности* — пути магов пересеклись в огнях большого города Нью-Йорка, и они решили соединить свои могущественные силы. И вот так группа рок-н-ролльных рыцарей звука (он сам, Джон Кейл, Морин Такер и Стерлинг Моррисон — THE VELVET UN DERGROUND!) стали грозными менестрелями в студии (или лучше — сумасшедшем доме) Камелота Энди — «The Factory».
В мире, где правили битловские прически и белозубые мальчики из колледжей по имени Бобби, VELVET UNDERGROUND под надзором Энди вернули року нечто забытое после первого взрыва гормонов, гитар и набриолиненных коков — чувство опасности.
Не всем они нравились, но для многих из тех, кто видел и слышал их, было уже невозможно оставаться прежними, и они стали образцом для поколений рок- музыкантов, последовавших за ними. И на три года, в середине 60-х, Энди сделал их предметом разговоров не только модного Нью-Йорка, но и всей Америки и большей части Европы.
Однако это не могло продолжаться долго. Энди и Лу были слишком разными и слишком похожими, и, конечно, слишком настойчивыми. Наркотики сыграли свою разрушительную роль, и после очередного взрыва эмоций и взаимных оскорблений они отправились каждый в свое путешествие, продолжавшееся почти двадцать лет.
Энди Уорхол стал самым почитаемым и высокооплачиваемым современным художником в мире, человеком, превратившим славу в состояние. Он стал олимпийским чемпионом по посещению приемов, его искусство принесло ему известность, и он сделал известность своим искусством.
Лу Рид, тем временем, покинул VELVET UNDERGROUND и стал профессиональным рок-н-ролльщиком, музыка которого то вдохновляла, то раздражала. Его продукция находилась в диапазоне от похвального (такие альбомы, как „Berlin», „Street Hassle», „Take No Prisoners» и „The Bells») до смехотворного («Metal Machine Music» — двойного альбома с замедленными звуками автомобильной аварии, воспевающего радости сульфата амфетамина). Эксцентричное поведение — например, он превращал каждое интервью в психотическую конфронтацию — прибавляло ему репутации неисправимого чудака.
Все это время, несмотря на то, что они по-прежнему вращались в одних и тех же нью-йоркских аристократических кругах, общение между Ридом и Уорхолом ограничивалось взглядами искоса на различных открытиях и вечерах и оскорбительными высказываниями на публике…
А потом однажды в 1987 году мрачная реальность вторглась в эту милую сказку и смыла всю накипь. Уорхол умер.
Известие стало сейсмическим ударом для Лу, который в тот момент уже претерпевал значительные изменения. Ухмыляющийся монстр, некогда шокировавший публику высказываниями типа: «Люди спрашивают: «Лу, ты интересуешься политическими проблемами?» А я отвечаю: «Дайте мне газету и идите к клозету — можете вытереть ею мне задницу!…», остепенился. Его альбом 1989 года, «New York», был провозглашен одним из значительных событий уходящего десятилетия. Он содержал песни об экологии («Last Great American Whate») и политиках с двойным дном («Good Evening Mr. Waldheim»). Летом 1989 года на своих лондонских концертах он посвятил песни студентам с площади Тяньанмэнь.
До этого было невозможно представить себе Лу Рида Из Легенды участвующим в концерте в честь Манделы. В конце концов, как он заявил на пластинке десять лет назад, он «взрослел на глазах у публики» («Growing Up In Rublic»).
В 90-м году появился проект «Songs For Drella», названный так по одному из прозвищ Уорхола в 60-е годы (среднее между Дракулой и Синдереллой — Золушкой). «Drella» — это попытка запечатлеть характер, жизнь и время покойного художника. И она фантастична.
«Drella» называют претенциозным, но на самом деле он всего лишь стремится быть всеобъемлющим. В 15 песнях альбома прослеживаются главные события жизни Уорхола его собственными глазами и глазами Рида. Что касается структуры, то он более обязан «серьезной» классической американской музыке (в голову приходит Сондхейм), чем року; с точки зрения звука, он такой, как будто Рид и Кейл никогда не расставались друг с другом.
Пластинка наводнена призраками — музыка THE VELVET UNDERGROUND, отношения между двумя музыкантами, переплетенные судьбы Рида и Уорхола и, наконец, призрак самого Уорхола. Беспощадно несентиментальный там, где иной не избежал бы тошнотворной приторности, „Drella» — это памятник огромной силы и красоты. В роке нет ничего подобного!
И вот теперь, когда время интервью приближается, я, э-э, жду своего человека. Меня прошибает пот. Так чувствовала бы себя Красная Шапочка, если бы ее вдруг предупредили о надвигающейся опасности. Причина моего сердцебиения не только в пресловутой враждебности Рида в подобных ситуациях (хотя и это не утешает), но также в сознании того, что он для меня значит.
У меня никогда не вызывали чрезмерного восторга ни Уорхол (гениальный аферист), ни THE VELVET’S (конечно, значительное явление), но сам Рид — другое дело. Лучшее в его сольном творчестве время от времени освещало мое отрочество и взрослую жизнь. Лу Рид — не тот человек, которого держат за героя, но были времена, когда ландшафт белого американского рока был таким скудным, таким стерильным, таким отвратительно AOR-комфортным, что он казался куском хорошего бекона, хранителем огня, единственным сохранившимся ковчегом некогда жизненной традиции. То есть ничто иное, как последний великий американский плач…
Он окопался, что характерно, в одном из тех лондонских отелей, которые предоставляют — за определенную плату — крепостные бастионы скрытности. Снаружи это большой — анонимный городской дом, однако внутри каждый номер — кладезь заботливо хранимого великолепия, мебели любой эпохи и лавандовых ароматов тщательно ухоженной privacy. Именно в один из таких дорогих, тщательно охраняемых «пузырей» меня, вспотевшего от волнения, в конце концов пригласили. И там, у каскада кружевных занавесей — рок-н-ролльное животное, легендарное сердце Лу Рида.
Он невысокого роста, одет в черные одежды и кроссовки „Reebok»; он курит сигареты одну за другой и то и дело отпивает минеральную воду (вот вам и „Heroin»!). Лицо загорелое и бескомпромиссное, эти глаза с тяжелыми веками за проволочными очками по-прежнему излучают то, что в человеке помоложе сходит за „cool», но здесь нечто абсолютно иное. Это человек, который любит быть хозяином положения. Однако дни, когда он с нескрываемым презрением отшивал журналистов, кончились. Даже он едва ли мог исповедовать разрекламированный гуманизм последнего образца и продолжать вести себя, как бесчувственная свинья…
Несмотря на это, я не уверен, что в конце беседы мы с Лу обменяемся почтовыми индексами. На вопросы, которые ему нравятся, он отвечает вежливо и внимательно, другие он просто игнорирует. И все время посматривает на часы, регистрируя, сколько наших строго рационированных минут уже утекло. Часть этих драгоценных минут уже позади, так что пора переходить к Энди Уорхолу, главному предмету нашего разговора, ради которого Рид, собственно, и согласился на интервью.
…— Вы говорите об Уорхоле так эмоционально и вдохновенно — однако ваши с ним отношения в последние 20 лет его жизни кажутся отношениями взаимного антагонизма…
— О, знаете, между людьми бывает разное, но самое главное — и это, должно быть, прозвучит странно — он хотел, чтобы я ему позвонил. По телефону — я иногда сталкивался с ним, но не звонил ему…
— Но почему!
— По многим причинам, но главное: я хотел, чтобы у нас с Энди был нормальный человеческий разговор, а это было невозможно. Он абсолютно все записывал на магнитофон — все свои разговоры — и я не хотел, чтобы наша беседа оказалась в каком-нибудь журнале, а это бы непременно случилось. Он хотел говорить со мной на своих условиях. Всегда все было на условиях Энди.
— Последнее упоминание о вас в его дневниках звучит следующим образом: «Я все больше и больше ненавижу Лу». Это вас не беспокоит]
— Нисколько не беспокоит. Я же знал Энди: он как дети: «Я тебя ненавижу!» Это не настоящая ненависть.
— В „Hello, It’s Me» вы упоминаете «обиды, которые никогда не загладить» между вами и ним. Что это было?
(Проверка времени).
— Мне не хотелось бы в это углубляться… Видите ли, „The Factory» — это было очень странное место. Люди входили и выходили, использовались и уходили. Режим постоянно менялся. Кто-то один начинал какое-то время доминировать, а мне просто перестало нравиться происходящее там и я перестал туда ходить. Энди звал меня, но я просто не мог там находиться.
— Вы читали дневники Уорхола!
— Да, читал когда был на гастролях; это лучший способ через них продраться. Не могу представить себе человека, который читал бы их в нормальной обстановке, если он не полностью очарован личностью Энди. Если ты очарован, тогда ты найдешь там замечательные истории об Энди, но… они не подходящая эпитафия этому человеку.
— Вы никогда не ощущали опасности стать лишь частью уорхоловской индустрии, которая возникла после его смерти)
— Нет, я не ощущал этого, и вообще меня не беспокоило, что думают или говорят по этому поводу другие. У нас были чистые мотивы. Я лишь старался всегда быть честным…
(Я еще об этом не знаю, но я вот-вот беспечно ступлю на тонкий лед души Лу Рида. Все начинается с невинного, на мой взгляд, вопроса).
— Вопрос на 64 тысячи долларов: это на самом деле честно!
(Он смотрит на меня с выражением жуткой законченности. Тон не повышен, но голос исполнен гнева).
— Что вы хотите этим сказать? «Это на самом деле честно»?! Спрашивать меня об этом — это настоящее оскорбление! Если бы я не был честным, к чему бы мне все эти переделки? Почему вы ставите под сомнение мою честность?!
— О, давайте не будем об этом! Вы сделали карьеру, заводя несчастных журналистов в дебри ваших мотивов и текстов. Кроме того, 99 процентов музыкантов несут в интервью всякую чушь.
— Я не 99 процентов музыкантов, как и вы — не 99 процентов журналистов, и я не могу поверить, что вы могли задать мне такой оскорбительный вопрос…
(Он смотрит на часы).
— Извините, ваше время истекло.
Я покидаю отель-крепость почти припрыгивая. (Может быть, это и был мой экзамен на высший разряд?).
Все заинтересованные лица имеют причины быть довольными. Я могу улыбаться, потому что Лу Рид — тот самый Лу Рид! — пожал мне руку и подписал пластинку „The Bells». Мир может улыбаться, потому что он приобрел достойного художника и прекрасную музыку. Лу Рид может улыбаться (возможно, имея на то больше оснований, чем все остальные) потому, что он помирился с Энди Уорхолом, одолев, наконец, призраков своего прошлого.
Может быть, теперь — после всего, через что он провел себя — он завершит сказку, которая началась для него четверть века назад.
И будет жить долго и счастливо…
Дэнни КЕЛЛИ, „New Musical Express».
Перевод А. Ипатовцева и С. Чернова.
* Впервые Энди Уорхол увидел THE VELVET UNDERGROUND в Cafe Bizarre — клубе Нью-Йорка, это немного восточнее Макдональда в Гринвич Вилидж.
Произошло это в декабре 1965 года. VU были уже достаточно известны, главным образом по участию в хэппенингах, организованных нью-йоркскими художниками. Уорхол прибыл в клуб в обычном сопровождении помощников и сногсшибательных суперзвезд, включая знаменитую красавицу Эди Сэджвик. Энди был потрясен, его заворожила атмосфера выступления группы, прекрасный хаос, музыка, приверженная наркотикам, ее вера в шум, как самый лучший наркотик. Особенно его очаровали Джон Кейл — скрипач группы и 23-летний гитарист и певец Лу Рид. И Уорхол присоединился к группе как поклонник.
Однако управление Cafe Bizarre было напугано звуковой бомбардировкой VU, их визжащим сопровождением и громыхающей бесформенностью, в особенности их апокалиптическими зарядами на „Еиго- pan Son» и „The Black Angel’s Death Song». Было заявлено, что если один из этих номеров будет когда-либо исполнен еще раз, то дорога в Cafe группе заказана. На следующий вечер VELVET’S открыли свое выступление именно этими песнями. Немедленно они стали безработными.
Надо сказать, группу это не очень заботило. Они быстро были приняты в «команду» Энди Уорхола и стали чем-то вроде «домашней» группы на „Factory», студии Уорхола на 54-ой Улице. Это было время наивысшего подъема Уорхола, который окружил себя галереей абсурдных персонажей, модников, отщепенцев и красавиц. (Начало их увядания Лу Рид описал в „All Tomorrow’s Parties»). VELVET UNDERGROUND стали также частью „Exploding Rlastic Enivitable» — универсального объединения Уорхола, чьи выступления в 1966 году в Polish National Social Hall на St. Mark’s Place сделали из THE VELVET UNDERGROUND легенду и неразрывно связали их имидж с Энди Уорхолом.— Прим. Ред.
Слева:
«ДЕТИ ПЕТРА»,
Справа:
«ПАЛАТА НОМЕР ШЕСТЬ»