206 часть 2

Центр старого города. Улица Толмачева. В трехстах метрах, на Аничковом мосту, сильные люди едва сдерживают вздыбленных коней. Говорят, по этому мосту когда-то проходил покорять град Петра Есенин в валенках без галош. Куйбышевский районный суд еще Ленинграда. Последний, четвертый этаж. Четвертый зал. Подсудность; трудовые споры. Пластиковая табличка: судья — Донецкая Любовь Андреевна. 3 октября 1988 года. 9-30. Тихо и пусто. 9-35. Какой-то седоватый старик. С орденом. Возможно, по другому делу. 9-37. Три плохо вымытые ляльки. Халявный макияж, халявные движения. «Пошли, девки, в дабл, покурим». За грязным стеклом окна в деревянную клеть, на той стороне улицы техникум. Опаздывающие к звонку парни, скрывающиеся в его подворотне, не догадываются, что здесь сегодня будет происходить. И главное — с кем. Если б они знали! Но они не знают. Знают другие. 9.50. Судебный коридор, кажется, навсегда забит энергичными юными телами. Фенечки. Цепочки. Клепки. Длинные волосы. Бритые головы. Панковские гребни.. Седой старик с орденом все же по этому делу. Он держит в руках уже пожелтевший на сгибах газетный номер с грязной клеветой. Это его флаг. Старик не сжат телами. Он одинок. Он — пустое место. Для всех остальных — пустое место. Господи, когда же они наконец поймут, что для них все в прошлом?

10.00 Съемочная группа популярнейшей питерской TV-программы «Пятое колесо». Камера ТЖК. А вот и он. Мы не видели, как златокудрый поэт в начале века покорил Питер и покорил ли. Нас тогда еще и в проекте не было. Зато мы знаем, как предан сегодня юный Петербург этому человеку. Черный плащ с алым подбоем. Уже не прежний, но все еще мягкий взгляд.

— Привет. Когда приехал?

— Вчера.

— Говорить нечего. Сам увидишь.

Он торопится. У него самолет. В 15.00 его ждут на «Мелодии» в Москве. Надо сводить только что записанный альбом, потом мы узнаем его название «Блок ада». Заседание задерживают до 11.00. Надо успеть. Забитый людьми коридор разжимается, освобождая проход, и его черный свитер с такой знакомой красногорящей «А» (Этот свитер связала ему мама. Во время первого концерта в Архангельске он неожиданно пропал, но быстро нашелся — зрители вернули, уточнив фасон и посчитав количество петель. Потом у кого-то появились точно такие же) скрывается в дверях зала судебных заседаний.

Да. Это он, Константин Евгеньевич Панфилов-Кинчев (так совпало, что после этого суда началось одно из уникальнейших движений тинейджеров —«панфиловцев»), 1958 года рождения, москвич по прописке, пришел на третье судебное заседание еще ленинградского суда защищать честь и достоинство свое, группы, рок-музыки, всей рок-культуры. Вместе с Аликом, Александром Борисовичем Тимошенко, директором группы, он подал иск о защите чести и достоинства, на которые посягнул в лице корреспондента, какого-то Кокосова, печатный орган издыхающего ленинградского комсомола газета «Смена».

Дело было так.

17 ноября 1987 года «Алиса» выступала во Дворце спорта «Юбилейный». Первый концерт прошел отлично. Как всегда по спискам пропускали родных и друзей музыкантов. На втором отчего-то взвинтилась милиция. Блюстители еще без резиновых «демократизатрров» устроили тотальное обложение зала. Списки аннулировали. Не пустили и жену Кости. Минут за двадцать до концерта, узнав о том, Константин вышел ее встретить — в гриме, чуть ли не босиком (этот образ как раз и помнят десятки тысяч сотоварищей «Алисы»). Попавшийся ему мент оказался хоть и не сволочью, но порядочным трусом. Не велено пускать. И он попросил Константина выйти за оцепление и провести жену через вход, где тоже стоял мент, но с большим числом звездочек на погонах. Однако в народе давно известно: чем больше звезд, тем больше спеси. Он заявил, что не знает никакого Кинчева, и предложил Константину топать домой. Что тот и сделал. Да-да, за десять минут до начала второго концерта во Дворце спорта Константин направился по предложению туполобого мента домой. На полном серьезе. И ведь ушел бы! Но тут буквально выскочила пожилая женщина, администратор зала, и попросила не делать этого. Костя, человек вежливый, уступает просьбам женщины. Тем более что многотысячная толпа ждала через пяток минут общения с «Алисой». Она-то чем виновата, что мент со звездами тупой? Но менты оказались тупее, чем можно было представить. Они не пустили и тетку в летах в зал, где она — администратор. Между тем, и этот факт немаловажен. Костя и Аня ждали первенца. Кстати, родился сын, и малыш здоров. Узнав о том, что перед ними беременная женщина, туполобые в звездах не преминули позубоскалить, да еще и увесисто двинули находящуюся вместе с Костей и Аней Аду Булгакову. В ответ Ада абсолютно справедливо залепила крутую пощечину менту. Мент тут же «опух» и решил добить, по его морали, «зарвавшуюся сучку». Да Костя не позволил. Как жаль, что их в таких случаях всегда оказывается больше, а присутствовавшие очухиваются только после, и подлецы не всегда получают но заслугам. В ходе «шевеления» с мента слетела шапка. Ай-яй-яй, символ власти с пустой башки упал, какое горе! Началась «повязка». У пятидесятилетней администраторши Дворца спорта отрывают рукав пальто и пытаются сломать руку. Константина же с заломанными руками кидают в «воронок». Вот тут толпа очухивается, летит клич: «Костю повязали!»—и менты сразу же теряют силовое превосходство, а вместе с ним и спесь, и начинают трястись, как пакостливые щенки. Народных защитников можно понять. Если только фаны у входа могли их самих запросто скрутить, то что бы с ними сделала многотысячная толпа, вырвавшаяся из зала?! Выхода у них не было. И Костю выпустили, и жену в зал пропустили.

Концерт задерживается на полчаса. Причину задержки Костя честно объясняет в микрофон. И все еще раз убеждаются, что это за защитнички — милиция города, еще Ленинграда, образца 1987 года. Но милиция не унимается и во время концерта «работает» вовсю даже перед сценой. И получает: перед одной из песен Костя говорит в микрофон: «Следующая песня посвящается иностранцам, находящимся в зале… ментам и прочим гадам!». Толпа подхватывает мощное: «Эй ты, там, на том берегу». Толпа хорошо знает эту вещь. Наизусть уже знает! Однако в зале сидит некий Кокосов, кто этого не знает. И хоть со слухом у него все в порядке, но слышит он не то, что все, а нечто совсем иное: «Хайль Гитлер, на другом берегу!». И пишет пасквиль «Алиса» с косой челкой». Наверное, очень хотел именно это и услышать, и именно это написать. В воскресенье, 22 ноября, пасквиль пошел в тираж. С тех пор минуло много не то что месяцев, но и лет, а газета «Смена» у тинейджеров только и известна, что этим пасквилем. Навеки прославилась грязная старушка.

И вот — суд.

Уже все ясно: Кокосов — клеветник. Суд это доказал. Извинилась перед Костей и «Алисой» облажившаяся «Смена». Но обвиняемый и его двухметровый белый адвокат по-прежнему тупо называют сне производственной ошибкой. Да бросьте вы, все же ясно! Облажались, так хоть не лепечите и не скулите, будьте мужиками, принимая поражение. Но третье заседание еще не началось.

11.00 Открыты двери. Толпа еле вдавилась. Эта старомодная судебная мебель в жизни не видала подобного. Она привыкла, чтобы на ней сидели. Эти же сидят друг у друга на коленях. Что поделать — скамеек не хватает. Звонок. Входит суд. Казенная процедура представления. Иск по делу о защите… Защищается честь и достоинство «Алисы». От «Смены» устами Кокосова.

Судья: — Истец, вы поддерживаете иск?

А. Тимошенко: — Нет. «Смена» опубликовала опровержение своей статьи. Мы удовлетворены, но хотим знать, как именно наказан автор.

Кокосов: — Я долго думал, как мог ошибиться не только я, но и другие люди. Это все потому, что была такая атмосфера в зале.

Мама Пети Самойлова: — Он ничего не понял.

Ее сосед: — А эти кокосовы и не в состоянии ничего понять.

Судья: —Так все же наказан ответчик Кокосов?

Адвокат (мнется): — Понимаете, срок давности… 6 месяцев… перевели на нетворческую работу… уволить нельзя. (Кстати, сейчас фамилия Кокосов мелькает в московской «Рабочей трибуне» — уж не тот ли?).

11.40. Суд удаляется на совещание.

11.41. Костя удаляется в машину, которая доставит его в аэропорт.

11.45 — 11.58. Программа «Пятое колесо» берет интервью.

«П. К.» — Как вы оказались в этом зале?

Н. X. — Самолетом из Архангельска. На Русском Севере обеспокоены исходом этого дела. В нашем регионе очень любят «Алису». Ей дано быть голосом многих людей, которые не в состоянии сами так точно оформить свои чувства, ощущения, как хотели бы. И сегодня «Алиса» бросилась на амбразуру, защищая не только свою честь. Это честь нашей музыки, рок-культуры… Нельзя больше позволять, чтоб печатно поливали и секли как хотели. Кто они такие по сравнению с рок-культурой, чтобы позволять им всяческие поношения рок- музыки? С «Алисой»-то ничего не случится — сотни тысяч по всей России не дадут, чтобы случилось — будем слушать, как слушали. Но Костя и ребята сейчас доказывают, что в этом измученном государстве есть закон. Нам всем — и вам тоже доказывают.

«П. К.»: — А будущее «Алисы»?

Н. X.; — Предсказать каскад триумфальных концертов — дело нехитрое. Хотел бы сказать о другом. Так получается, что сегодня мэтры первого рок-эшелона еще в состоянии разговаривать с ребятами 13 —16—20 лет. Но уже есть точки, когда они не совсем понимают друг друга. И говорят- то вроде об одном и том же… Мне кажется. через 2—3 года это непонимание усилится. Не будем сейчас о причинах. Только факты. И вот тогда с теми 13—16 -20-летними ребятами из сегодняшних смогут говорить на одном языке разве что Константин и «Алиса» да Виктор Цой и «Кино».

12.00. Суд идет.

Судья: — Дело прекращено по письменному заявлению истца.

Николай ХАРИТОНОВ.
Город все еще Ленинград. 1988 г.

P. S. Когда готовился экстренный выпуск «Кайфа», мне позвонил среди прочих человек, судя по голосу, уже немолодой, но еще и не в преклонном возрасте. «А не боится ли господин Харитонов, что эти самые «алисоманы» и «панфиловцы», эти гопники несовершеннолетние, обалдев от разрушающей музыки приглашенной им в Северодвинск «Алисы» пойдут не только крушить-ломать, но и бить-резать примутся?»

Ну что тут скажешь… Да не боюсь я, не боюсь. И никогда не боялся за поклонников «Алисы». «Алиса» и ребята говорят на особом языке. Кому не суждено, тот его и не узнает. До августа 1990 года на нем еще говорил Виктор Цой… Теперь Константнн Кинчев остался один, кого понимает большинство в 13—17 лет.


Обсуждение