ВАДИМ СИГАЧЕВ: Рок – это окончательно транснациональное явление… Если пытаться русский рок делать на основе баянов, балалаек мы не придем к истине.
ВОПРОС: Когда и где произошла твоя историческая первая встреча с Шевчуком?
Ответ: Бог знает когда. Вообще это случилось на уфимском телецентре, когда я там работал – в 1980-м году. Юрка тогда учился в уфимском пединституте на худграфе – на преподавателя. У него был так называемый “ансамбль политической песни” из 3-х человек: один маракасами тряс, другой – чем-то еще, а Юрка пел про Чили и т.д. — болевые точки тогдашние. А я как раз был в академке – надо было отработать, чтобы восстановиться. Телецентр от меня был третий дом — туда и устроился: ближе ходить. Работал постановщиком декораций. И как-то раз оформлял все к празднику политической песни. На нем было понятно, что – полное недоразумение, скуление и т.п. – и вот появляется ТРИО. Я обратил внимание только на голос: гляжу, бородатый—волосатый, орет что есть мочи. Короче, я подошел пожать руку и сказал, что, мол, форма не соответствует содержанию. А у меня тогда был такой ансамбль типа “свадебно-блюзовый” – с базой в ДК “Авангард” – халтурили по свадьбам, а так играли блюз. Традиционный.
В.: Тексты?
О.: Что-то пелось на языках народов мира. Рустик Асанбаев, гитарист наш, пел на кубинском, латиноамериканском и проч. – не то, чтобы знал их, но симитировать мог. Тексты там не имели значения – главное, что БЛЮЗОВОЕ СТРАДАНИЕ пропевалось на любом языке мира — кубинском, арабском — кончая татарским… И вот, я отправил басиста: “Иди в пед и найди там такого Шевчука”. Пришел Юрка – и все поползло.
В.: Т.е. “свадебно-блюзовый” ансамбль плюс Шевчук – и есть первый состав ДДТ?
О.: Да. Главное, чтo привнес Шевчук – это бардовскую традицию. Работали мы практически только в студии. Нормальный концерт был всего один…
В.: Когда?
О.: Можно припомнить. Уже было два, нет, один альбом записан. Это было, скорее всего, в 1982… Даже в 1981… А, весна 1982! До этого репетировали программу в “Авангарде”.
В.: И где состоялся этот уникальный концерт?
О.: Действительно, уникальный. Делали все это Юркины знакомые из нефтяного института. Через комитет комсомола решили устроить такой платный концертик. Билеты продавали прямо в нефтяном. Но получилась такая история: эти билеты было легко подделать — они имели очень бледный вид. В результате народу пришло раза в четыре больше.
В.: И все шли на ДДТ? Группу уже знали?
О.: Запись первого альбома была единственной такого рода в городе и разошлась очень хорошо. Так что все, кто хотел, знали. Потом была еще такая история: один наш обкомовец в тот день должен был курировать группу немцев – Башкирия у нас побратим с округом Халле. В общем, он не знал, что за концерт, и этих немцев отправил туда 2 автобуса, а с ними – менты, гэбэшники и все, что положено. И, конечно, состоялась окончательная неразбериха. Немцы заняли ползала – институтский такой зальчик, мест 400. Но концерт состоялся. Никаких литовок тогда не было: не с чем еще было им бороться. Никто не в курсе: что такое рок-движение? И никаких листов запретительных у начальства под стеклом еще не лежало. В ту пору вокруг играли ВИА, гоняли DEEP PURPLE и т.п. Репрессий – никаких, особенно в Уфе: нечего репрессировать. Ползали слухи, что где-то есть А, УД – но все это где-то далеко, нереально.
В.: А как на концерте все были прикинуты? Сценическое решение какое—го было?
О.: Скорее в духе ROLLING STONES. Прикинуты как попало. Никакой режиссуры, естественно. Концерт шел со страшно громким звуком – благо Шевчук зал и без микрофона бы прошибал. Немцы недоумевали, вежливо хлопали, боязливо озирались.
В.: Что они, рок-концертов не видели?
О.: Так это же не выглядело, как рок-концерт. Это выглядело, как сектантское сборище в нефтяном институте… А тусовка тоже еще не знала, что такое ОТВЯЗ – что надо скакать и т.п. Основная реакция – изумление: играют рок, поют на русском, но не ВИА – такого еще не было. Но наибольшее изумление – естественно, не у тусовки, а у руководства. Ребят, делавших концерт, трясли что есть силы. Но тогда единственный пункт, по которому сажали организаторов — финансовая сторона – как Романова и пр. Литовок еще нет. А с билетами был полный ажур – так что все обошлось.
В.: Какие вещи исполнялись на концерте?
О.: “Не стреляй”, естественно, “Все идет своим чередом”, “Кинозвездный блюз”…
В.: “Свинья на радуге”?
О.: Врать не буду, по-моему, не играли.
В.: А как аранжировка привязывала бардовское начало Шевчука к року?
О.: Все под Юркиным руководством сложилось таким образом: он приносил слова и общее решение песни. А потом мы уже достаточно четко знали, в каком стиле будем все это играть – такой “жесткий рок” – помнишь, на “Рок-сентябре”: “ОНИ ИГРАЮТ ЖЕСТКИЙ РОК”. Не хард, не рок-н-ролл, а такой стиль, где активная гитара, активный рояль, четкий ритм – убойный, что называется. Так складывалась аранжировка.
B.: А по размеру ложилось легко?
О.: Не всегда… Иногда ложилось с ходу, иногда Юрка бился со словами, иногда приходилось музыку ворочать. Но опять-таки не выходя за рамки этого стиля. Я всегда знал, что целостность важнее, чем отдельные красивые места и все такое.
В.: Чем этот “жесткий рок” отличался от харда?
О.: Сейчас попробую…К 82-му году хард-рок стал несколько консервативен. Сложились клише, штампы. Я считаю, что, например, весь сольный Блэкмор – это уже клише. Все его творческое – в DEEP PURPLE, а Блэкмор – клише – композиционно, я не беру его сольные дела. А мы старались от клише отказаться, внося элемент того, что потом Юрка назвал “эклектикой” – например, народные какие-то интонации, иногда вплоть до джаза. Но сохраняя “жесткий рок” – как стилистику. Однако, было несколько экспериментальных вещей – они на разных альбомах появлялись. В основном, я их спровоцировал. Одна вещь была про рыбу – попытка джазовой аранжировки. “Три черные кошки” с “Рок-сентября” – блэк-метал по стилю.
В.: “Все идет своим чередом”?
О.: У Шевчука был замысел, что это должна быть мощная распевная песня, в которой участвует большой мужской хор. Но хора на том этапе не нашлось. Кончилось тем, что вместо грандиозной она осталась камерной, но по аранжировке тяготела к соул. Такой соул получился, но и народный элемент присутствовал распевный, традиционный. То, что вещь получилась несколько попсовой, не показательно — все задумывалось иначе.
B.: Самые бардовские вещи – “Не стреляй”, “Свинья на радуге” — наверное, выходили за рамки “жесткого рока”?
C.: “Не стреляй”, на мой взгляд, вообще не бардовская вещь. Хотя она прекрасно поется под акустическую гитару, она на самом деле такая пинкфлойдовски-симфоническая – просто не хватило технических средств… “Свинья на радуге” – просто разрядка. Не мы первые, не мы последние – у всех групп есть вещи, слегка выпадающие по стилю. Потом в ней музыкально-народный элемент — а ля кабак. Вообще, если по большому счету, то теперешнее ДДТ – там эта линия Юркина окончательно оформилась: “Ленинград”, где шансон уже идет полный… Я бы назвал ее не то, чтобы экспериментальной – а просто автор, не теряя себя, пользуется разными стилями, разной мелодикой. В программе контраст — это очень ценно: если сначала идет вещь типа SLADE, а потом – кабак, то это, что называется, не дает заснуть.
В.: Как писались уфимские альбомы?
О.: Это отдельный вопрос. Если “Урлайт” попадет в Уфу, то этот человек, который нас писал, кончит плохо. Там такого понятия, как гласность, не существует.
в.: Но хотя бы какая техника была?
О.: Допотопная. Все делалось на уфимском телецентре. Так что качество звучания первых альбомов ДДТ – не просто качество, а еще и обвинение гостелерадио башкирскому. Это ведь лучшее, что можно было выжать. Стоял пульт, и писалось все на венгерской стерео-МЭЗ на 38. С наложением: фонограмма + наложения, иногда – 2. Работа в два наложения – смерть: фонограмма или пропадает, или идет такая коррекция частот, что запись уже не пригодна для воспроизведения на бытовой аппаратуре.
В.: Остальные люди первого уфимского состава?
О.: В первую очередь, был такой Рустам Асанбаев – гитарист. Он потом записал сольный альбом “Руда” (1984) – такой ранний BLACK SABBATH – на свои же тексты.
В. : Под влиянием Шевчука?
О.: Юркино влияние сказалось хотя бы в том, что он вообще написал тексты… Музыкально это – его любимые гитаристы — Хендрикс, Клэптон, Пейдж, Тони Иомми блэк – саббатовский… В “Руде” он осуществил мечту сыграть в стиле своих кумиров. И пел сам.
В.: А в ДДТ он что играл?
О.: Лидер — гитару. А на ритму – правда, не везде – играл Шевчук. Музыкальные идеи тогда еще были общими – все пересекались в одной точке. Общие кумиры. У меня тогда – Джон – Поль Джонс, Кейт Джаррет… В раннем ДДТ все это сочеталось без проблем.
В.: Ритм-секция?
О.: Ритм-секция – это всегда была беда. Сложившейся ритм-секции до того, как Юрка в Ленинграде нашел Доценко с Вадиком, никогда не было. За все время существования ДДТ сменилось 6 барабанщиков — или 7.
В.: Геннадий Родин?
О.: Его надо поблагодарить за то, что он всех нас собрал. Он нашел Рустика, Рустик – меня, потом мы все нашли Юрку. Гена был неплохой организатор, но в дальнейшем идея ДДТ его не увлекла. На первых двух альбомах и на “Периферии” он играл на басу. Кумиров у него не было. Он любил сладкую жизнь, красивых баб и пиво.
В.: Барабанщик на первых двух альбомах?
О.: Был такой человек Борис Пустарнаков. Это была загадочная личность, полностью покрытая мраком.
В.: После записи первых двух альбомов “Комсомольская правда” пригласила вас на “Золотой камертон”…
О.: Да, это был примерно август 1982-го … “Камертон” как проходил: Филинову все слали пленки. Надо было прислать 3 вещи: одну — за мир, одну — аранжировку известной песни советских композиторов и третью – на усмотрение ансамбля. Послали “Не стреляй”, разумеется, третью не помню, а вторая была уникальная запись – если ее сейчас раскопать, многие коллекционеры, я думаю, раскошелились бы. Это АРАКС + Антонов: “А любовь, как птица, поздно или рано, к сердцу человека свой найдет полет”. Была сделана страшно крутая аранжировка и сама вещь воспринималась, как панк.
В.: И Филинов позвал вас выступить?
О.: Филинов включил в финалисты 6 ансамблей и 6 певцов. Чтобы не связываться с ансамблем, он выдернул одного Юрку – абы как-то это дело стерилизовать — и на заключительном концерте Юрка спел песню не то Пахмутовой, не то еще кого-то… Еще Гурченко ее потом пела… Ага, песню Эшпая: “Я любовь пронесу, как по льду…” Определенный шухер в Москве состоялся. Юрка потом возил по Москве фонограмму – ставил, давал…
В.: А как вы попали на стадион “Динамо” – тогда?
О.: Был такой человек – Виталий Давыденко. Это, разумеется, мажор из мажоров. Он услышал эту фонограмму – самое главное, вещь “Не стреляй” – хит. И вот Давыденко позвонил – в мае 1983-го года – и вписал эту вещь в программу какого-то гнусного митинга за мир на “Динамо”. Там кого только не было: вся эстрадная помойка, включая Беликова, САМОЦВЕТЫ и даже Ксению Георгиади. Аппарат ставили Маликов и Мелик-Пашаев.
B.: Дорогу-гостиницу они вам, разумеется, сделали.
О.: Само собой. Я приехал из Ленинграда, из Уфы – Юрка, Рустик Асанбаев, Гена Родин и левый барабанщик. Это было 2 дня. Сыграли 2 раза. Вокруг – скопище пэтэушников и всякой советской молодежи. Все прозвучало очень убедительно – никто и не заподозрил, что выступает какая-то подпольная команда.
В.: А потом уже первый уфимский состав стал распадаться…
О.: После “Камертона” третий альбом ДДТ – “Рок-сентябрь” решили записать с группой череповецких барыг – с собственно РОК-СЕНТЯБРЕМ. На телецентре работать уже не возможно, а там у них – СТУДИЯ. Надо уезжать в Череповец на неопределенный срок. Рустик кончал институт + жена, и Гена не смог – поехали мы вдвоем с Шевчуком. Тут ДДТ дало первую трещину.
В.: И кто в результате с вами писался?
О.: Появился соло-гитарист Слава Кобрин — сейчас он в Прибалтике, у него там свой КОБРИН БЛЮЗ БЭНД. Рустик мне нравился больше: традиции нес в игре + вообще творческого склада, а Слава – типичный филармонический деятель. Хотя играет неплохо. А ритм-секция — это вообще кабацкие музыканты, которые совершенно не представляли себе, что они играют. Но то, что говорили им, делали нота в ноту.
В.: Альбом вышел тяжелее, чем предыдущие…
О.: Тут с одной стороны что получилось: как раз хэви метал в моду входил. И это не мы утяжелили альбом, а вот эти три музыканта. Они играли попсу – в их понимании – а тогда “в попсе” был металл. Они играли, как представляли себе, что такое рок – что надо ДОЛБИТЬ. Но я, видя, что такое дело получается, вставил туда эти “три черные кошки” – самые тяжелые – чтобы поставить все точки над i. В результате мы записали в январе 1983-го настоящий “металлический альбом” – до АРИИ, до всех, когда в Москве не было еще ни одного металлиста.
В.: “Башкирский мед”?
О.: Опять-таки разрядка. Она сыграна с первого раза. Такой музыкальный экспромт.
В.: А как Шевчук относился к “металлизации”?
О.: В общем, отрицательно. Было невозможно этих людей заставить сыграть что-то светлое и большое. После этого альбома с металлом было покончено раз и навсегда … Стоял январь 1983-го – прекрасно помню, как Новый Год встречали в этом Череповце… Я сразу поехал в Ленинград, Юрка – В Уфу, а потом уже все съехались на “Динамо”.
В.: А в Ленинграде—то что делал?
О.: В тюрьме сидел. За нарушение паспортного режима.
В.: И поэтому пропустил “Периферию”?
О.: Нет, “Периферия” была много позже. “Периферию” я полностью отрепетировал, а потом был неопределенный момент: где будет писаться, когда. Потом я уехал, а тут и подвернулся вариант со студией – и они сразу все записали. Там Родин играл на бас-гитаре, на гитаре играл некто Резванов, а клавишника я знаю только кличку – Синчилло.
В.: Как бы ты его оценил в сравнении с тем, что отрепетировал сам?
О.: Аранжировка была соблюдена – ноль в ноль. Но я бы не стал играть на “ПОЛЬ-61-КОРГ” – потому мне трудно судить. Зато получилась такая волновая окраска с элементами попса, и в целом все вышло довольно успешно.
В.: О концертах все это время помышлять не приходилось?
О.: Естественно, какие там концерты … 84-й год – совершенно мрачный период. В “Ленинце” (уфимская комсомольская газета) тогда выходили подробные статьи против Шевчука – “Менестрель с чужим голосом”, “Когда падают маски”. (“УРлайт” писал об этих событиях в номере 4 (1985) – прим.ред.). Примерно в тот же период стали давить хиппи. Еще в начале 80-х в Уфе была тусовка хиппи – человек 100 – подпольная, про которую толком никто не знал. В погромный период многих выявили и пересажали. Был скандальный судебный процесс, сняли фильм – то ли “Зараза” называется, то ли “Чума”… Показали, какие они люди растленные: наркотики жрут… На самом деле была чистейшая провокация: когда в милиции скопилось досье на всех, решили припугнуть, а кого получится – посадить. Был настоящий провокатор, который якобы приехал из Средней Азии – с травой или с чем-то еще. Ну, и дальше он находил “пиплов”, предлагал что-то взять, тусовался с ними какое-то время – разнюхивал, разведывал. Кое-кто застремался, кое-кто – нет – забили стрелку, передал, тут же на месте всех свинтили — никто не успел, естественно, ничего спрятать. Потом – открытый судебный процесс, снимало телевидение. И вышел этот фильм. Вставили туда кусочки BEATLES, LED ZEPPELIN – показывали, откуда зараза вся ползет…
В.: По уфимскому хиппизму все это серьезно ударило?
О.: Люди серьезные тусовками с травкой не занимались. Посадили, в основном, молодых.
В.: Как получился московский альбом ДДТ?
О.: Московский – его практически можно назвать джазовым альбомом. Не по музыке, а по духу. Дело было так: возникла возможность записаться в Москве. Это был 1985 год – из первого состава остались только мы с Шевчуком – Родин (последний из могикан) совсем уже откололся. Но на басу еще играл уфимский человек – Нияз Агдюшев, потомок древних башкирских или татарских князей. Он всю жизнь играл в кабаке, а вообще он художник. В Уфе была проведена ОДНА репетиция всего альбома. Репетировали втроем: я, Юрка и Нияз. Посидели у Нияза, что-то набросали. Решили уже на месте найти барабанщика и гитариста. Не нашли, но, тем не менее, все удачно сложилось: Летов с Рыженко как раз были в Москве, были свободны. Второй удачный фактор: мы трое – я, Юрка и Нияз — успели записать болванки, и нам ввиду безвыходного положения (барабанщика нет) подбросили RX—11. Я с горем пополам плюс владелец RXa набрали программу, а потом, когда подключились Летов с Рыженко, дело пошло, и все обошлось даже без соло-гитары: Юрка что-то доиграл – и все. В результате получился, так сказать, “рок-свинг”: все его признаки на лицо – ритмические пульсации, импровиз, а потомок татарских князей играл на басу чистый свинг. Дописывали мы все это дело на кухне в 3 часа ночи. Летов играл на тенор-саксофоне – тенор очень громко свищет – и оператор – а писали у него дома – был на грани инфаркта.
В.: “Дорога”?
О.: Ритмически все это была чистая – термин такой уже сложился – “русская волна”. Мы из этого уже и исходили – из “русской волны”, а для большей остроты были добавлены не вполне традиционные партии саксофона и рояля. Такой здоровый элемент сумасшествия на железной дороге. Говорят, там в вагонах очень много людей сходит с ума.
В.: Как бы ты определил “русскую волну”, кто ее еще играет?
О.: Вообще, наверное, ЧАЙ-Ф играет… Волна — почему: волна, как ритмическая основа, а русское – слова и напевы, близкие до боли русскому народу. Взять, скажем, группу РОНДО – ее нельзя назвать ни русской, ни волной – термин должен все-таки отражать сущность. Потом – может быть, зря в дебри забираюсь – в металле, например, всегда наличенствует элемент пафоса. А волна – другое, там элемент пародийный, игровой, самоирония всегда и ностальгия – вот четыре кита, на которых держится волна.
В.: А потом Шевчук стал перебираться в Ленинград…
О.: Да, уже непосредственно за этим альбомом он стал туда перебираться.
* * *
Вышеприведенное интервью с некоторыми сокращениями перепечатано из московского журнала “УРлайт” N 3 (1989). Спасибо “УРлайт”.
