Есть в Москве один человек — Алексей Марков, Лешка. Вообще-то он прежде всего фотограф, но я не знаю, чего он не умеет — во всем том, что обозначается общим словом «рок-н-ролл». Кажется, что все. И кажется — тут я, возможно, субъективна, но какая разница? — все, что он делает, выходит, КАК НАДО. А то, что он и разбрасывается, и часто бывает не пунктуален (динамя зачастую себя круче, чем других), и многое не доводит до конца, хватаясь за что-то другое — так это свойство любого талантливого и увлекающегося человека.
А еще Лешка — мой старый и очень хороший друг. И хотя формально поводом для этого интервью послужили несколько публикаций в Сибирской прессе, где Лешку, не разобравшись, полили грязью за выпуск компакта «Калинова моста» «Никак 406» (а мне очень хотелось, чтоб народ узнал, как все обстояло на самом деле) — по сути же часто выходит так, что, общаясь много лет с хорошим человеком, как-то не видишь в нем объекта журналистского приложения усилий. А потом вдруг осеняет. Меня осенило 29.10.94 (с тех пор кое-что изменилось, но не столь многое) в электричке на Воскресенск Московской области (там Лешка прописан и временами живет), куда мы, слегка бухие и большой компанией, возвращались с одного из концертов фестиваля «Аку-рок». Где, кстати, Лешка был звукооператором и «вписчиком» половины музыкантов. Как всегда.
И еще: это интервью было год назад опубликовано в «Рок-Фуззе», но в сильно сокращенном и донельзя прилизанном варианте — для тугодумной общественности. Ниже приводится полный вариант, который, надеюсь, понравится и Лешке (тот — категорически не понравился, тут он всегда бывает придирчив, да и не только он) и тем, кто его прочтет.
— Лешка, я считаю, что ты фотограф просто классный, так вот откуда это взялось?
— Что?
— Ну, ты ведь не только фотограф, ты еще журнал издаешь («Штирлиц» — подробно о нем можно прочесть в книге «Золотое Подполье» — прим. инт.), музыкант, звукооператор… Так откуда ты такой взялся, расскажи.
— Меня клинит на самом деле… Взялся я из мамы. Фотографом я себя не считаю, музыкантом тоже, оператором тоже.
— Из скромности, что ли?
— Да. Давай будем говорить не как для интервью, а так вот, нормально… Я знаю точно, что у меня есть мозга. Мозга мне позволяет оценивать свои собственные и окружающих способности. А поскольку я это оцениваю, я могу сравнить себя с … Понимаешь, вот беру я в руки гитару, вспоминаю Джимми Пейджа и думаю: «бля…» Беру я в руки фотоаппарат, вспоминаю нашего фотографа Валерия Плотникова — и думаю о себе тем же словом. Сажусь я за пульт, вспоминаю того же Парсона, Джорджа Мартина… то же самое слово.
— И это стимул?
— Не-а.
— А почему?
— Понимаешь, мы как-то побывали с людьми из Воскресенского рок-клуба на концерте «Пинк Флойдов» в Москве. Ехали с таким воодушевлением!.. Прошли, самое интересное — по канализации человек шел, все такое… Нас даже мент провел к сцене — там давка была, он испугался, что людей задавят и сказал: «Мужики, пошли!» Половина застремалась, а мы, как самые смелые, решили, что хуже не будет… Провел нас к сцене, метра на два от Гилмора, я там поснимал, фотка мой была в «Молодежи Эстонии»… И вот после «Флойда» ехали мы на электричке домой в Воскресенск, нас четыре человека было, и представь, по очереди, не сговариваясь: «Не, мужики, это пиздец!» И пауза. Потом другой: «Ой, бля, это пиздец… » И все.
— Ты про себя рассказывай.
— А я все это к чему: когда посмотришь на нормальную работу оператора, фотографа, гитариста, басиста, барабанщика, кого угодно — думаешь: «Ой, бля, это пиздец!»
— Но ты-то работаешь не с «Пинк Флойдами», а здесь!
— Нo я-то вижу уровень свой и «Пинк Флойд»!.. Вот ты не была на концерте Сили, когда он рубился здесь: Сильке пофиг и «Пинк Флойд» и все, за что я его уважаю. Я тебе просто сообщаю, что оценка своего уровня исходит из … ой, бля.
— Лешка, но ведь мало клевых фотографов!
— Мало.
— А почему ты не публикуешь свои фотографии?
— А где? Вот Толя Азанов хотел издать фотоальбом, чтоб все фотографы издали свои лучшие фотографии, меня тоже приглашал… Не получилось у него, он ни спонсоров не нашел под это дело, ни издателей, это не сексуальные дела, люди просто не дали бабки под это, невыгодно.
— А в газетах публиковаться — тебя не устраивает качество?
— Во-первых, не устраивает качество, во-вторых, не во всех газетах я хотел бы публиковаться. Вот я сотрудничал с газетой «Коммунист» воскресенской — а сейчас эта газета называется, что характерно, «Наше слово»… Приезжаю с феста, отдаю редактору фотографии, он говорит: «Эти не пойдут». — «Почему? Люди сидят нормально…» — «Да они у тебя бешеные». Как после этого публиковаться. Или мое фото Сучилина в «ЭНске». Ты видела с каким качеством это опубликовано?
— Так ты что, в результате, для себя фотографируешь?
— Так людям задарил, вот Зайцу, к примеру — он тащился, в кайф, говорит.
— То есть такой тусовочный вариант получается?
— Тусовка — суть общество неврубовое. Это суть масса, рабочий класс, пушечное мясо…
— Ну а ты считаешь себя профи, как минимум, в фотографии?
— Нет.
— Почему?
— Потому что не на чем снимать, у меня нет денег купить себе профессиональный аппарат.
— Но ты ж фотограф от бога, ты это понимаешь?
— Я не знаю определения «от бога», поэтому, если я скажу «да», я совру, а если скажу «нет», то мне самого себя обидеть стыдно.
— А что дальше? Предел — что, фотоальбом? Что тебе надо?
— Фотоаппарат приличный, пленку, фотоувеличитель, свет… Вот у меня радость, я купил фотоаппарат шесть на шесть широкопленочный, так для меня это счастье, потому что человек продал мне его за 120 штук, а он стоит пол-лимона. И я могу теперь фотографировать еще более классно.
— А для чего?
— Глупые вопросы задаешь.
— Ну давай я у тебя что-нибудь умное спрошу. Скажи, как ты себя воспринимаешь в контексте андеграунда?
— Ну, сама понимаешь, что контекст андеграунда — контекст несуществующий. Есть контекст общей культуры и контекст прикладной, скажем, нумизматики, когда, скажем, человек собирает монетки-медали только из расчета продать их или не продать. Если для него это искусство, то для него представляет ценность любая двухкопеечная монета времен Николая Второго, а если он их собирает из расчета продать, то для него — ну, как у некоторый моих знакомых — только одна монета, сделанная из серебра — хорошая монета. Так же и здесь.
— Ну так эта непродаваемость — для тебя дело принципа или из условий проистекает?
— Нет, ну, скажем, опубликовали — прислали авторский экземпляр приятно? Приятно.
— А что дальше? Вот, тебе 26 лет, как ты себя видишь дальше? Да, тусовки — это классно, у тебя куча знакомых музыкантов, у тебя любимая женщина — классная певица (Оксана Григоренко, группа «Лайда» — прим. интр.), но что дальше?
— Что значит «дальше»? Это мы с тобой умные разговоры ведем, которые я вести не могу. Но мы играем в эту игру.
— Да, играем в эту игру.
— Куда «дальше»? Вдаль, ввысь, вглубь?
— Ну вот у Димки моего есть такое выражение «работать на небо». Ты работаешь на небо, как ты думаешь?
— Давай спросим у Димки, что это значит.
— Это значит, что, может, твой труд не реализуется в тусовке, в общественном мнении, но ты сам осознаешь, что сделал НЕЧТО.
— Опять умные-умные беседы, противно. Я, по-моему, тебе рассказывал, что как-то Мишка Тимофеев меня попросил у Сашки Чернецкого интервью взять, когда он еще в больнице в Питере лежал… Говорили, говорили, потом он спрашивает: «Что ты все опрашиваешь… Леха, тебе это надо?» Я говорю: «Нет». Он говорит: «Вот мы с тобой сегодня замок в комнате заведующего починяли — вот это рок-н-ролл. А умные слова — это не рок-н-ролл».
— А так как ты живешь — это рок-н-ролл?
— Я тут тоже могу процитировать — заметь, как я люблю цитатами говорить: «Это только потом оказывается, что я живу отчасти концептуально». Наумов. Из «ДВР». Ну, живу как живется, ну че ты спрашиваешь? Ты опрашиваешь, как человек незнакомый — будто сама не знаешь, как я живу.
— Знаю.
— А зачем спрашиваешь?
— А я хочу, чтоб все знали, какой ты клевый.
— Есть такая притча: когда Марк Твен женился, он сымитировал падение с повозки — как бы нерадивый возница не вовремя поводьями стегнул — он выпал из этой повозки и протусовался в доме своей возлюбленной недели две. Его за это время успели узнать бабушки-дедушки, мама-папа, оценили и сказали типа «Все хорошо», только вот отец говорит: «Вы дайте адреса ваших друзей, которые могли бы написать нам рекомендательные письма». Твен подумал и дал адреса двух своих злобных врагов. И когда тесть будущий получил от них письма, он спросил Твена: «А почему вы не дали адреса своих друзей?» — «Друзья-то вам опишут такие кайфы, от которых вы будете на небе от радости, а эти хотя бы описали то, что они видят реально”.
— А что реально касается тебя? Кем ты себя видишь в контексте отечественной рок-культуры, например? Лешка, ты можешь не считать себя музыкантом, но тебя зовут играть в разные группы и ты играешь. Ты фотограф — и пусть это не всегда публикуется и не в нужном качестве, но ты снимаешь…
— Вот был сейшн в ДК МАИ, меня там не было, был Калька, его пригласили поиграть, он сыграл там песню «Оттяг” (песня-междусобойчик, посвященная дружеским попоечкам Леши и Николая Грибкова, хорошего московского музыканта (прим. инт.)); он сказал: «Лешка — универсальный солдат рок-н-ролла».
— Вот теперь вопрос серьезный, я его еще не задавала: легко ли быть таким добрым человеком в наше время?
— … (Пауза)… Ну ты вопросы задаешь! Класс!
— Ты самый добрый человек, которого я знаю.
— (со смехом) Знала бы ты, как меня жаба давит, когда я вспомню про гитару! (незадолго до интервью у Леши сперли гитару в электричке. Кстати, незадолго до сегодняшней даты случилось то же самое еще раз — прим. инт.) Ты бы меня добрым не назвала — расстрелял бы их из пулемета! Нет определения «доброго” и «злого»…
— Добрый человек всегда беззащитен…
— Я беззащитен?? Нет, я могу и послать кого-нибудь и нахамить, ты не слышала как. И не видела. Если наезжают, можно человека так обломать двумя-тремя фразами, что если он не совсем тупой, он заалеет, покраснеет и больше никогда не подойдет.
— А ты считаешь себя каким-то открывателем талантов, что ли?
— Не открывателем, а продюсером, который может помочь в записи, в игре объяснить что-то, помочь опубликоваться — вот это самый кайф.
— Ты это делаешь, исходя из общих черт своего характера или как профессионал? Бывает так, что человек тебе лично нравится, но как профессионал ты знаешь, что это говно?
— Нет. Если я знаю, что это говно, то я к этому человеку даже не подхожу.
— А если тебе нравится сам человек?
— Такого не бывает. Ни один кайфовый человек никогда не играет заведомого говна. Взять Бредихина — я просто врубаюсь, из-за чего он это делает. Я могу сказать, что его песни мне не близки, они меня не задевают, но я же слышу, что это не говно! Я знаю, что кому-то они что-то открывают… Во, классная мысль: наверное необходимый профессиональный уровень обеспечивает необходимый культурный уровень слушателя.
— Поясни.
— Элементарно. Если ты врубаешься в какие-то контексты… Вот группа «Йес” есть такая… лирическое отступление черт его знает какое: музыка для музыкантов. Когда только необходимо подготовленные люди могут оценить… импровизации, композиционные построения. Так же и здесь: обладая необходимой подготовкой, можно оценить уровень исполнителя независимо от личного вкуса. Определишь, что это круто, и это поневоле начинает, не то чтоб нравиться, но хочешь что-то сделать для этого человека.
— То есть тем не менее ты ощущаешь себя профессионалом.
— В этом плане — да. Продюсером — да. Вот то, что мы с Чернецким делали альбом «Насрать!» — я как оператор ни фига не работал. Надо понимать, что такое “Разные люди» вообще и лично для меня… Нашли и студию, и барабанщика, выпустили и скоро это дело выйдет… я тебе экземпляр задарю, а ты рецензию на него напиши. (Альбом вышел на компакте, с рецензией я долго тормозила, вроде будет в «РФ» №32 — прим-инт.)
— А зачем ты вообще занимаешься выпуском компактов?
— В кайф.
— Есть такое мнение, что люди, которые способны финансово покупать компакты, зачастую не способны въезжать в эту музыку.
— Во-первых, сейчас покупают просто для того, чтоб иметь. В надежде на то, что они потом купят компактер и будут слушать. Во-вторых, большую роль играет реклама простая-примитивная, когда пишут: «Вот, у такой-то группы вышел компакт». Все думают «Это класс!» Люди покупают, потому что это модно, потому что выпущено в 1994 году, и они могут потом знакомым похвастаться, что крутую запись приобрели.
— Давай ты прокомментируешь ситуацию с компактом «КМ» «Никак 406», потому что мне очень не нравится, что даже уважаемые люди пишут про тебя всякие гадости (вкратце телега сводилась к тому, что CD выпущен пиратски и без ведома Ревякина, который донельзя оскорбился — прим. инт.)
— Это без комметариев, потому что если люди уважаемые… кстати очень уважаемый мною Гурьев по этому поводу вообще не высказывался. А Мурзин (бывший директор «КМ», журналист и пр. — прим. инт.), мною не уважаемый, не дал себе труда просто проверить сведения — даже не спросив никого, опубликовал эти заметки… Я даже не знаю, у кого он вообще все это узнал. Если только у Ревяки, то Ревяка соврал, потому что никто никуда не приходил и ничего не изымал… Люди, которые продают CD в Горбушке, лично продавали компакт Ревяке.
— Там было написано, что он скупил весь тираж…
— Если бы он скупил, то это значило бы, что он дурак. Ревяке предлагались конкретные авторские деньги, он их не взял. А то, что Мурзин и прочие… Мне вообще никто этих статей не давал читать, только ты…
— Это «Молодость Сибири».
— По-всякому было, и «Никак 47» и «Никак 408». В какой-то газете, в «России», по-моему, написали, что это «сольный проект Дмитрия Ревякина», на основании того, что музыка и слова написаны им. Прикинь.
— Лешка, а зачем ты в принципе выпустил этот компакт?
— Ну как, классный концерт, кайфовая запись, вообще первый концертник на носителе… Тем более — вот прикинь, вот с Чернецким у меня на словах договоренность была и с «КМ». Чернецкий вообще не лезет ни в какую бутылку, а там…
— Слушай, а вот ходят записи типа «Чернецкий на радио» или «Чернецкий в больнице», это твои? Интервью августа 94-го.
— Нет. А в больнице я Чернецкого писал дважды, но концертом не называл ничего. Ты бы у него спросила… Если там есть «баллада о белке и журавле», то наверняка моя запись, потому что он этого практически не пел нигде. Это для жены подарок, и на записи этого в принципе нет… Давай пойдем покурим…
29.10.94 — 7.06.96 Москва — Воскресенск — СПб
Е. Борисова