Типа колонка редактора

— Постойте, постойте! Подождите, давайте, наконец, разберёмся. Как — в чём? А вот в том, что происходит в нашем с вами (а если вы читаете “Осколки”, то мы в любом случае с вами, хотим мы того или нет) глубоком андерграунде. Который, в свою очередь, находится в глубокой… ну да. См. обложку этого нумера. А вы думали, это просто так, для шоку и эпатажу? Не-е, всё архиконцептуально.

Ребята, признаюсь вам честно: меня всё заебало. Четыре с хвостиком года мы вкладываем свои отнюдь не бесконечные силы в фундамент здания, которое никогда не будет построено. Ибо мало того, что строители не в состоянии и кирпича поднять (по причине ли перманентного алкогольного опьянения, или же просто — по слабости природной/душевной — результат один), так они ещё и друг друга в упор не видят. Вернее, не хотят видеть, а этого не излечишь никакими эксимерными лазерами и контактными линзами. Вот я, вот мои друзья, остальное — говно. Я не знаю, как было раньше, и было ли лучше. Но от этого не легче.

А народу подавай какую-то аналитику, какие- то детальные разборы полётов… “Орлята учатся летать — с дивана прямо под кровать», — пели мы с подружкой в пятом (кажется) классе. Провидицы, блин. Кассандры, блин. Максимум, на что хватает наших птичек — долететь до ближайшей помойки, где валяются вкусные объедки с барского стола. Да ещё подраться из-за них друг с другом. Крик. визг, перья летят… Перформенс. Правда, здорово?

Так называемые “журналисты” — ничуть не лучше. В каждом уважающем себя издании гарантированно присутствует немереный обзор самиздата; названия и имена кочуют от Иркутска до Медногорска, от Актюбинска до Питера… Ребята из “Коры Дуба” честны, но не слишком точны — изображения мастурбирующих дядь и тёть пришлись бы впору к любому’ из таких обзоров. Потому что каждый, хваля (или обсирая — без разницы) коллег по перу, сладострастно стимулирует эрогенные зоны глубины своей души: “Но мы-то всё равно круче всех!”

Аналитики народу надо. Хлеба и зрелищ. А вот фиг вам. Читайте “Fuzz” там вам объяснят, что такое хорошо и что такое плохо. А мне похуй и “хорошо”, и “плохо”. Если мне захочется послушать офигенные голоса — я пойду в оперу. Если жизнь станет не мила без виртуозной игры на музыкальных (!) инструментах — куплю абонемент в филармонию. За изысканной поэзией обращусь к томику Гумилёва. Ну, а если возникнет надобность вдохновиться чьей- либо стопроцентной отдачей любимому- делу — так вот же они, женщины в оранжевых жилетах, с энтузиазмом ворочающие шпалы и рельсы…

Почему никто не аплодирует? Почему’ никто не кричит “Долой!”? Ну хорошо, тогда я буду дальше “стебать и злопыхать”. Не верите? И правильно делаете. Не для того мы здесь собрались. Не для того холодным августом 95-го на моей даче, в инфернальности девичьих грёз среди ягод и грибов, зачинались “Огрызки”. А зачинались они как поиски мытых слонов. Большого и чистого, то бишь. И если с “чистым” (не Борисом) проблем не было изначально (вехой, от которой ведётся летоисчисление по осколошно-акустическому календарю, стал фестиваль “Редкий Заяц”, прошедший в начале июня 95 года), то с “большим” как было, так и есть глухо.

“А почему?” — спросит юный панк, никогда в жизни не слышавший АДАПТАЦИЮ (это показатель). А хуй его знает. Вроде бы все предпосылки есть: играй — не хочу. “Не хочу” — отвечает Ермен и пишет альбомы на магнитофон-приставку второго класса и крайне отечественного производства. АДАПТАЦИЮ в очередной раз запрещают в Казахстане. Я, конечно, могу- сказать, что Назарбаев — мудак, но это и так понятно. Да и не в нём дело. Вернее, не только в нём.
(Странная получается статья — автор перескакивает с мысли на мысль, возвращается к первой, вводит третью, возвращается ко второй… Да и полноте, мысли ли это? Сплошные эмоции без
намёка на логику и здравый смысл. А вы говорите — “аналитика”…)

Это Казахстан, это — где-то там, так далеко, что трудно представить (географию пехай извозчики учат). И Ермен — там, а мы — здесь. Во всех смыслах.

Пеняла мне КБ после выхода в свет №13 — мол, чё ж ты в своих заметках о Москве не рассказала ни о поездке по трассе, ни о визите в Конаково… Наверное, требовался немного другой жанр. И другое настроение. Чтобы рассказать о водиле по имени Лёша, о синеватой дымке холмов, вставшей у горизонта где-то на полпути к Колбасной Столице. О том, что на указателе, извещающем о прибытии в Конаково, изображено восходящее солнышко. О костре в лесу. О том, как я по пьяной лавочке после очередной Славкнной песни зигзагообразным шагом попёрлась куда-то далеко, дабы прорыдаться и перессать такое дело. Отошла метров на сто а там деревья, травка, птички поют… Хорошо, в общем. Так и успокоилась.

Вернулась — а там уже Ку со своими ценными наблюдениями по поводу питерской музыки. Нет у нас своих панков, Димка, нет и не будет. Город не позволит. Город не даст. Наверное, здесь рождаются эстетами. Неважно, что ни-о-чём — зато каким голосом! Неважно, что в голове только бабки — зато пальчики по грифу прыгают со скоростью, весьма близкой к сверхзвуковой. Здесь любят, чтобы было красиво и хорошо. Нет. не совсем так. Здесь не могут иначе.

Мёртвый город. Город-призрак.

Время героев прошло. А значит, кончилось время мифов и легенд… кто сказал, что это из другой оперы? Кончилось время самиздата. Боги, герои… Люди. Загибающиеся от перутнентной неспособности вырваться за рамки ‘‘человеческого”. Идущие к горизонту, как Ланселот за Граалем — вопреки невозможности.

Тоннель, сквозь который мы продирались к гипотетическому свету, оказался канализационной трубой. Я не знаю, что теперь делать. Выход 91 — торжественно и ко всем чертям закрыться. Плюнув тем самым в физиономии тех, кто считает нас своими должниками — почему-то. Но — не для того… и далее по тексту. Выход 92 — уйти в глубокое подполье… то есть, извините, двинуться вверх по прямой кишке. Выход 93 — попытаться сделать что-то на ниве “официальной” прессы. Т.е. поплавать вместе с прочим говном в унитазе. Авось не смоет.

Я не знаю, что делать. Те, кто сейчас держит в руках то, что в итоге получилось — знают гораздо больше меня, сегодняшней. В наших творческих планах уже давно не значится “выпустить 20 (30, 40, 50 — нужное подчеркнуть) номеров”. История “Осколков” — таких, какими они были с января 96 по март 2000, почти дописана. Не хватает только последних, самых главных, страниц. Их немного — всего около пятидесяти. Читайте…

P.S. 13 февраля сего года волевым решением Редактора наконец-то была восстановлена попираемая уже в течении долгих и долгих лет справедливость — две трети обслуживающего персонала последнего доблестного издания на невских берегах оказались вышвырнутыми за ворота — за трусость и мародёрство (читай: за систематическое небрежение собственными служебными обязанностями, выразившееся в неискоренимом распиздяйстве — сиречь вопиющем волоёбстве — сиречь вдохновенном игнорировании всех и всяческих сроков сдачи — ну хоть каких-нибудь! — материалов в номер). Увольнение поимело бурный резонанс среди новоявленых безработных, коие толпами ринулись алкать утешения и защиты, утыкаясь в привычные к подобным эквилибрам судьбы надёжные бронежилеты! друзей, подруг и прочих родных и близких покойных. Справедливости ради, думается, стоит упоминания тот незамысловатый факт, что спустя некоторое время Редактор, отчасти мучимый чувством вины перед бывшими соратниками, отчасти — от общей безысходности, совершил ритуальное самоубийство, подписав приказ о собственном увольнении — тем самым окончательно переведя Редакторат и состояние виртуального мифа. Всем спасибо, все свободны. Счастливо оставаться.


Обсуждение