Отследить общие темы в шедеврах «русского року» — дело нехитрое. В общем-то, все поют об одном и том же. По большому счёту. От слащаво-изящного БГ (Макаревича и ВОСКРЕСЕНЬЕ моё поколение уже не застало в живых) через всевозможных трибунов и «прожекторов перестройки», алчущих перемен, до сибирского экзистенцианального андерграунда и пост-дэд-панка (ничего себе определеньице, да? Прям какая-то «культура зомби» получается). Все они, наши ёбнутые свидетели небес, рассказывают о любви — такой, какая она у них есть, проповедуют «высокие истины» и прочую нетленку, сокрушаются по поводу несовершенства мира, доморощенно философствуют, наконец, просто стебутся. Да, все они разные. Люди. Но вспомните — две как-бы противоположности: БГ («Сны о чём-то большем»), и Егор («…но мне придётся выбирать/ кайф — или больше/ рай — или больше/ свет — или больше»).
Это не просто похоже.
И дело совсем не в «преемственности поколений». Чёрт с ними, с этими поколениями — почитайте Франсуа Вийона, умершего недоброй смертью… допустим, в 1463 году.
Допустим. И дело даже не в том, откуда ты и кто ты такой. Дело в том, куда ты идёшь.
И это главное в том, что я для себя считаю творчеством. Вообще на такие темы писать что-либо очень трудно — уж больно тонкие материи приходится затрагивать, чтобы сыграть на железной флейте без отверстий. Потому что этот вопрос выходит далеко за рамки музыкальной журналистики, да и за рамки музыки как таковой. Но — здесь другой расклад: я только сформулировала вопрос, ответ на который дан уже давным-давно.
В волосатом 1984 году Гребень (ещё живой, не картонный) спел:
Ты знаешь, сестра, как будет славно,
Когда мы вернёмся домой.
Услышала я эту песню значительно позже, году этак в 90-м, когда янкино «Домой!» уже прозвучало со сцены БКЗ «Октябрьский», опалив всех присутствовавших холодом чего-то потустороннего, не хочу говорить «запредельного», скорее действительно по ту стороннего, нездешнего. И для меня между этими двумя вещами протянулась ниточка некоего сродства. Потом был Ревякин, запись с какого-то то ли квартирника, то ли акустического концерта:
Утром расцелую Ваську в мокрые губы
Высмотрю, как парень девку ласками губит
Я хочу домой…
…и стало понятно, что это — не случайное совпадение — ибо не бывает таких совпадений. И речь идёт вовсе не о конкретной стране/ городе/ улице/ доме/ квартире, а именно о той, далёкой и непонятной родине, о которой тоскуют герои Гессе…
Когда я писала статьи для этого номера, мне постоянно казалось, что всё это уже где-то было. У меня, не у меня — не суть важно. Было. Поэтому писать было тяжело. В конце концов, выбор «предвечных» вопросов просто не так уж велик.
Чернецкий:
Домой — просятся вены,
Домой — ноет спина…
Ермен:
В тот миг, когда мы очнёмся
По дороге домой…
ЛАДОНЬ:
Тянет домой
Свободным падением…
Я ни в коей мере не претендую на лавры причастности к Прозрениям и Откровениям, посетившим перечисленных персонажей (хотя есть некая закономерность в том, что именно эти авторы плюс ещё два-три имени в разное время являлись для меня наиболее почитаемыми), но и собственная деятельность на околомузыкальной ниве воспринимается мною как своеобразная «дорога домой». Причём «дом» — понятие надпространственное, надвременное, в какой-то мере религиозное, но лишь настолько, насколько религиозен сам человек. Небо? Вечность? Рай? Нирвана? Валгалла? Шамбала? Тёмная сторона? Безначалье? Собственная внутренняя суть? Я не знаю. Я опять не знаю.
Совсем недавно я поняла, как мало на самом деле меня интересует музыка как таковая. Заявление несколько странное для человека, почти вся сознательная жизнь которого прошла за описаниями этой самой музыки. Но — мне жутко интересно то, что стоит за зачастую корявыми аккордами и отнюдь не высокопоэтичными текстами. Другое дело, что что-то стоит за этим весьма и весьма редко. Господа! Чтобы писать картины, как у Ван Гога, нужно быть Ван Гогом. Иначе в ваши холсты будут заворачивать селёдку.
Вполне возможно, что и в «Осколки», и, конкретно, в эту страницу, кто-то будет заворачивать селёдку. Не стану говорить, что мне это совсем безразлично — я ещё не настолько близка к просветлению. Но по большому счёту — да. Дело сделано, нужно идти дальше.
Вперёд. Домой…
Домой.
С.С.
Те, кто в середине 80-х тусовался в «Сайгоне» или рок-клубе, должны помнить Сержанта — Сергея Горина (Сырцова). Должны помнить его песни — удивительно красивые по мелодике, наполненные странными, фантастическими образами. Сергей умер 9 февраля 2000 года, в возрасте 33-х лет. Осталось до обидного мало — запись пяти песен, сделанная с электрическим составом, десятка три стихотворений, несколько рисунков.
На чёрном небосклоне погасла ещё одна звезда, ушёл ещё один не востребованный нашей проклятой страной талант.
* * *
Любовь, ну что тебе ся блажь?
Смесь хлорки с выкройкой свободы.
Ну да, вокруг одни уроды
И мелкой водоросли стаж.
Фланируя простой форелью,
И цели никакой, но параллелью Рождается лихой кураж.
Всё плутовство!
99 г.
* * *
И пришедший ответил на зов
И глаза запрокинул на свет.
И вода налилась до краёв,
И неслышно пришёл рассвет.
И на клятвы наложен запрет
И у мёртвой земли нет сил,
И звезды долгожданной привет
Выльет пламя из серных горилл
И над смертной землёй десять лун
И не стонет над пашней день,
И не душит злословье струн,
И дожди проливают хмель.
Но, пророча народам беду.
Разыгралась на небе гроза.
На непрочном измученном льду
Засыпает двойная звезда.
96 г.