А однажды утром мы проснулись в незнакомой стране

Константин Кинчев и Борис Гребенщиков
Константин Кинчев и Борис Гребенщиков

А однажды утром мы проснулись в незнакомой стране.

… отстранен по состоянию здоровья …
… государственный комитет …
… чрезвычайное положение …

Мы растерялись, и пока старались понять, что же произошло сегодняшней ночью в столице, на свет появились первые документы новорожденной власти, сермяжная «новая правда новой метлы»:

 

РАСПОРЯЖЕНИЕ
коменданта г. Москвы
об административном аресте

В соответствие со ст. 9 Закона Союза Советских Социалистических Республик «О правовом режиме чрезвычайного положения» санкционирую арест гражданина ___________________ сроком на тридцать суток.

Комендант г. Москвы генерал-полковник Н. Калинин
» » августа 1991 г.

 

Итак, оставалось только вписать фамилию. Святые места не надолго остаются вакантными… Одним из первых в «чёрный список» попал Гдлян Тельман Хоренович, уже к тому времени — исторический персонаж («дайте, что ли, карты в руки — доберемся до Кремля») — приказ об его аресте был подписан господином Н. Калининым аж 19 августа, ранним утром.

Костя потом рассказывал, что не стал сидеть дома, дожидаться, когда его «придут и свинтят как овцу бессловесную», а сам уехал к Белому Дому и встал в шеренгу с каким-то колом, будто Илья Муромец с палицей. А потом подумал: а что же это я, дурак, делаю? — И отправился песни петь.

Во времена французской революции, которую в своё время так часто любили вспоминать её «прямые наследники», господин Фуке (мы бы сейчас сказали «генеральный прокурор») , так вот он примерно такими же бумажками с прочерком вместо имени отправлял провинившихся на гильотину (кстати, одну из первых машин, придуманных разумным человечеством).

Воистину, незабвенный классик был прав, и мы многому научились у тех, мятежных французов… Господин Калинин, наверное, просто забыл, чем эта история кончилась:

Пришло время, и суперинтендант Фуке стал неугоден. Его имя было вписано в распоряжение подобного рода, и он отправился на гильотину по собственному приказу…

Несколько дней спустя трагедия станет фарсом.

Но пока боевая машина, кажется, была приведена в абсолютную готовность, а в городе Москве, у Белого Дома по баррикадам ночами бродил Костя Кинчев в высоких сапогах и с гитарой под мышкой, пил водку, ёжился от предрассветного холода, пел и подставлял грудь под пули. А с ним Игорян Чумычкин, Чума, стало быть, Канов Денис Алексеевич , техник «Алисы», Гарик Сукачёв … Кто-то ещё из тех, вольных, кому в первую очередь предстояло встать к стенке за наши грехи.

Г осподи, К огда Ч еловечество П оумнеет ?

— …Залезли мы на троллейбус, на крышу, поём, пули свистят. Я говорю: ребята, не волнуйтесь, если кого и скосит, то нас — первыми, — это Костя, «пока я жив, ребята, всё нормально»,- …Там, на баррикадах витал такой дух…

— Героина… То есть — героизма, конечно, — добавил Чума.

Под звёздным небом, или под проливным дождём, Костька Кинчев, как любил поговаривать Маугли, «дёргал Смерть за усы».

Не дай Бог кто-то когда-нибудь скажет мне, что он был там, у Белого Дома, ради саморекламы… Говорят, «лучшие сны о свободе в тюрьмах рождаются» (Шиллер)… Мы так тогда и не поняли, что мы могли потерять, и отчего нас уберегли они, светлые, вольные — те, кто там был.

 

——

27 августа умер Майк Науменко. Зачинатель русского рока, «главный консультант», к которому Костя приехал в 84-м году ещё желторотым птенцом, пел песенки и смущался, поди, а тот с достоинством оценил: «ну-у, это имеет право на существование…». А Костя потом всякий раз вспоминал его, если речь заходила о его первом альбоме — «Нервная ночь»…

Майк умер не достигнув 40 лет, от тяжкой болезни, это была уже вторая смерть, коснувшаяся всех нас, за один 91-й год (9 мая покончила с собой Янка Дягилева). Это означало, что лето кончилось. Не Лето, а десятилетие, названное «золотым веком» русского рока, ветреный закат, о котором ещё год назад Юра Шевчук прочёл свою «Последнюю осень». Стихами. Это было 24 сентября 90 г. на 40-й день со смерти Виктора Цоя. Димка Ревякин на том же, поминальном, концерте, в сентябре 90 г., удивлённый, растерянный, шальной кричал, будто исповедовался:

Осень в этом году начала листопад
Загодя.
И внутри хохотун опрокинул стопарь
Ягодой.
Он казался мне тигром,
Только в монашьей шкуре,
И голос хлёстко гундел.
А тупые, ржавые иглы,
Что ресницы, тешили гулом,
Видели днями в унде*…
Мне сказали об этом волны.

* Ундина, русалка… — от лат.unda — волна.

Костя приехал тогда к самому началу концерта, расхристанный, полуседой и немногословный. «Следующую песню мы написали только вчера… Не взыщите…» («Всё в наших руках»).

Кажется, тогда же в первый раз прозвучала ещё одна песня, «Ветер водит хоровод»…

Спустя месяц, в Москве, отбиваясь от налегавших со всех сторон журналистов, Костя сказал, что август собирает тех, кто того достоин, и Витя Цой был сорван на лету, как спелое яблоко, вовремя, благородно, красиво — и тем стяжал себе в глазах некоторых горькую славу циника, не умевшего ценить дружбу…

А они познакомились во дворе рок-клуба, и вписались вдвоём на какой-то концерт, по одному билету, на котором значилось «на два лица», пели друг другу песни на кухне, «Витька приехал, я квартирник задвинул, потом неудобно перед людьми было…», Витька, «на которого меньше всего думал», а он …»Когда друзья уходят, остаются чёрные дыры».

… Майк умер 27 августа, 30-го его хоронили… На этот день уже давно был запланирован концерт «ДДТ», здесь, в Питере, в ЛДМе, в последний момент Юрка решил не отменять своего концерта, превратив его в поминальный… Им уже стало привычно отпевать уходящих не в церкви…

Костя весь год зарекался не петь никому новых песен пока не выйдет пластинка «Для тех, кто свалился с Луны», а тут, наперекор себе самому, вышел на сцену спеть «Плач», в первый раз, под гитару.

А из зала ему кричали в ответ:

— Костя! Жар-Шугу! Новую кровь! Новую кровь давай!!!

Чьей же крови им не хватало?..

Костя сорвал гитару с плеча, так и не допев до конца, и ушёл прочь.

Константин Кинчев, Питер, 30.08.91
Константин Кинчев, Питер, 30.08.91

Той же ночью мне позвонили в Москву (я была в Москве) и рассказали, как толпа озверевших тусовщиков превратила в «стадионный концерт» поминальник, состоявшийся в день похорон. «Ко всему привыкает подлец-человек», как говаривал Родя Раскольников, должно быть, собравшиеся там уже просто привыкли к смерти, тем более — не своей… Должно быть, они по малолетству своему не потеряв ещё ни одного близкого человека, просто не понимали, насколько сейчас больно тем, кто выходит на сцену — петь…

… Остаток ночи я пыталась дозвониться на какую- то ночную радиостанцию, работавшую в режиме «концерт по заявкам», чтобы попросить их поставить «Сибирский марш» Димки Ревякина — для тех, кто пел песни там, в Питере. Так и не дозвонилась …

«Говорят, когда плачешь, то легче терпеть,
а коли нет слёз, путь один, надо петь.
Связки стянуты в узел, от бессилия — пьём,
Но сомнения «стоит ли жить», не колеблясь, убьём …»

 

——

В год Обезьяны обратила глаза к Луне, да так и замерла, зачарованная, собирая в ладони лунные кольца. А вокруг дрожали в степи ночные костры, к которым стягивалась Армия, готовая шагнуть и в огонь и в воду — по её единому слову. А принимали бойцов на круги своя те же Кинчев, Самойлов, Шаталин, Нефёдов, Королёв и Чума. А над ними опрокинулось глубокое небо в звёздах, а под ноги им растекалось рек серебро, да от безумства хмельного ветра согревала их на лунном пути костров горячая медь… Так и несло налегке Кибитку, лихое братство, только Алиса всё смотрела на небе, собирая в горсти тонкие блики…

… «Алиса» записывала «Луну» на бывшей даче Берии, в Сокольниках, где теперь находилась студия «Видеофильм». Ребята приезжали туда практически ежедневно, разве что не в полном составе — питерцы вряд ли могли навеки поселиться в Москве, а работа над пластинкой затянулась уже больше, чем на полгода… Сегодня Андрюша Королёв привёз Косте гитару, которую они по-братски делили на двоих — двенадцать-то медных струн — неделю она жила дома у Кости, а неделю — у Королевича, благо тот поселился в Москве… На гитарном чехле почему-то было написано слово «Трест». Откуда оно там взялось, никто так и не объяснил… Я искренне расстраивалась по поводу этой гитары: гитара — она как конь, которому нужен один властелин и всадник…

Я приехала на «Видеофильм» вот уже второй раз и никак не могла понять, что я здесь делаю, и зачем? «Алиса» пишет новую пластинку, ребята целиком, с головой — в работе, и, находясь там, становятся пронзительно светлыми… А я, будучи совсем рядом, окончательно теряю ощущение причастности… У Кости есть такая старая-старая, полузабытая нами песня — «Посторонний». Жаль, Костя её практически никогда не поёт в последнее время…

А Наташа Маркова, мой друг, мой Ревяка, однажды сказала мне: «А всё, считай, что это — Двуречье. На то оно и Двуречье, исток один, а дальше две реки разбегаются в разные стороны… Ты теперь от «Алисы» будешь только дальше и дальше, река не возвращается к истоку…»

Не хочу.

Заглянул Чума:

— Кэт, пошли мы тебе болванку поставим…

… Теперь Костя сидит в аппаратной, прислонившись щекой к своей же коленке — так, в одной позе. Говорят, что с ним что-то странно? — обычно такой живой и общительный, а тут — сидит, вот, или играет в «Арканоид». Кто-то звонил, Костю долго искали, потом вытянули из «арканоидной», Костька был зол:

— Ну, чё ты звонишь?!. Мы тут все в работе, все в записи!.. — в работе он весь…

На болванке гитарной партии не было. Чума взял гитару и что-то играл… Должно быть, то, что и звучит сейчас на пластинке.

Потом спросил:

— Тебе понравилось?

Я не посмела сказать, как меня испугала «Кибитка», которую Костя тогда не допел. В самом конце вместо уже привычного «нам ли с тобой не петь?» оставлено было «нам ли с тобой…» — и всё… Потом у Кости спросили, почему он решил закончить «Кибитку» именно так, Костя ответил : «Ну, так получилось, не знаю…»

Да охранит тебя солнце …

… Костя вошёл вместе с кем-то, сказал: «мы можем поговорить здесь…». Те двое, что заходили следом за ним, уселись за стол, а мы ретировались на улицу. Пашка* кивнул в сторону двери: «Вот чем отличаются ихние журналисты от наших… Говорят: «мы представляем такое-то издание, будем помещать о вас материал. Сколько у нас времени?» Костя ответил: минут 15-20…»

* Пашка Марков, техник «Алисы», кажется, недавно настаивал, чтобы его имя не употреблялось на страницах печатных изданий, а тем более — Панфиловского переулка». Но это уже история, и от неё никуда не деться…

Выглянул Костька:

— Паш, чай сделай! — и Паша, сломя голову, бросился делать чай. Кто-то сказал: Костя сегодня не в духе.

Потом вернулся «сделавший чай» Пашка. «Я, — говорит, -ставлю перед Костей две кружки, а тот сопротивляется мол, им сначала. А я думаю — фиг им! Специально ещё два стакана нашёл.»

В это время «ихние» (импортные) журналисты задавали свой первый вопрос: «Вчера, присутствуя на концерте, посвящённом памяти Виктора Цоя, мы спрашивали пришедших сюда людей, для чего они все пришли. И они говорили: мы пришли сюда не на Цоя, а на «Алису»…»

Мы так и не узнали, как Костька тогда выкрутился …

— А о чём они говорят перед «Республикой» и перед «Камикадзе»? Там, 0.6, 0.4…

— Они оставили на пластинке рабочий момент записи, — сказала я, — знаешь, когда микрофоны отстраивают, там устанавливают разные уровни, Ну, скажем, Косте на голос — 0.6, Чуме на гитару — 0.4, так, чтобы гитара голос не забивала. А когда все выверишь, зажигается лампочка такая красная, — «контроль», называется, — значит, всё отстроено, и можно писать…

 

——

Презентация «Луны» состоялась в Питере в феврале 93 — го года… Перед самым концертом мы обратили внимание: в переднем ряду, в ложе какой-то мужик показывал соседу свой пистолет — в открытую, и, кажется, даже хвастался при этом:

— Смотри, вот, меня на входе шмонали, а пушки-то и не заметили…

Надо ли говорить, насколько мы испугались… Двое наших ребят сели с обоих сторон обладателя незамеченной пушки и в течение всего концерта смотрели скорее на него, нежели на сцену… В какой-то момент «оруженосец» полез в боковой карман и достал эту штуку оттуда. Один из нас, тот кто сидел по правую руку, дёрнулся, уже готовый принимать крайние меры. Но мужик протянул ему пистолет и сказал: «На, посмотри, ты и не видел, поди, игрушки такой…» На том наши страхи и кончились… А пистолет оказался газовый.

На презентацию «Луны» приехала французская «делегация» — ребята, которые слышали «Алису» ещё в Париже в 1989 г., а теперь оказались в Питере как раз-таки в дни концертов.

Французы старательно разучили, как поётся «всё это рок-н-ролл», и потом подпевали » «Алисе», радостные, а на последнем концерте подарили Косте подарок: бутылку коньяка «Наполеон» — в картонной коробке, на которой было написано — неуверенно, зато по русски — «Я СЛУШАЮ — и дальше шёл длинный список импортных групп, — И «АЛИСА»».

Должно быть, Костя порадовался. А?

Константин Кинчев
Константин Кинчев

«… Летим, брат, по жизни, на земле спим, небом укрываемся — вместе…»

Итак, от «Шабаша” в Питере, которым закончил свою «историческую работу» Костя и до презентации «Для тех, кто свалился с Луны», прошло чуть меньше двух лет…

И это из тех десяти, что отпраздновала «Алиса” в ушедшем году… Год 94-й — это уже не история, раз уж история по нашим меркам начинается минимум через четыре года. Поэтому мы продолжим — на пороге нового века, а Костя Кинчев к тому времени допишет «Краткое жизнеописание Алисы» года до 95-го, а?

Как и всякому юбиляру — мы желаем «Алисе» долгих лет жизни!.. История продолжается… А мне под конец — мне остаётся только заглянуть в ещё более далёкое прошлое, скажем, года за 4 до презентации «Шабаша», тем более, что я обязана 87-му «импульсом начала»…

Была зима, декабрь 87-го. Горько-скандальной памяти концерт уже состоялся, но до наших спальных районов докатились лишь отдельные отголоски в виде: «Всё. Я не слушаю больше Кинчева. Он — фашист», «Кинчев — дурак, в «Смене» написали…», ”Он-то думает, его весь Союз должен знать»… Или даже так: «Кинчевская жена пришла на концерт в шиповых браслетах и перчатках и ударила милиционера по лицу»… И однако же, каким героем оказался тот самый милиционер, который выстоял против такого разъярённого Кинчева, а тем более — Костькиной жены!

Бог мой, ты слышишь голос Истории?

С юбилеем!
С праздником!

Спасибо вам!

«Панфиловский переулок”.


Обсуждение