Yesterday…
All шу troubles seem so far away…
…Вполне готов согласиться с теми, кто критикнет: не надо бы ставить этот материал на первую полосу первого номера — слишком невеселенький он для этого, этакий ностальгический заряд. Сами посудите, засел Робби-редактор за стол, подпер кулаком седоватую уже дурную голову и пытается вжиться в образ того тринадцатилетнего паренька, что впервые «выловил» битлов из папенькиной «Ригонды»…
Любовь накатила мгновенная и демоническая. Да и то! По сравнению с «хитами», которые крутили Всесоюзное радио и ЦТ, это было… О! Это было…
1966-й год. «Жил да был черный кот за углом…», «Ай-лю-ли, ай-лю-ли — это новый танец…», «Под крылом самолета о чем-то поет…».
И вдруг: «Деньги не могут купить мне любовь», «Катись отсюда, Бетховен», «Рок-н-ролл Мьюзик», «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера»… Слов на чужом языке тогда почти никто не понимал, да и не особо этим обстоятельством печалились. Поражала прежде всего новизна — ритмов, гармоний, неожиданных всплесков перед проигрышами и сами проигрыши, звучавшие в совершенно неведомых нам тогда электрических тембрах. А главное, что ощущалось неосознанно, по наитию, — абсолютная раскованность, свобода и веселая бесшабашность этой четверки английских парней, поставивших к тому времени на уши половину земного шара. (Кстати, потом, увидев однажды фрагмент выступления «Битлз» в документальной хронике, мы убедились в правоте своих догадок: битлы не только «исполняли» номера — они жили, танцевали, веселились на сцене так, как и не снилось в шестидесятые нашим «вокально-инструментальным ансамблям», стоящим на концертах чуть ли не по стойке «смирно»).
Даже на Западе их лохматые рожицы воспринимались как вызов (там только-только притерпелись к аккуратно подстриженным, набриолиненным американским рок-солистам), а что уж говорить про нас — маленьких советских пионериков, всех на одну колодку — остриженных «под бокс», застегнутых в одинаковую мышастую форму и уверенных как один в том, что уж наше-то поколение будет жить при Коммунизме — всем врагам назло!
И кто наши враги, мы знали абсолютно точно: английский, французский, западногерманский и т. д. империализм во главе с самым тухлым — американским империализмом. Империалисты в то время то и дело показывали свое гнусное рыло — то Пауэрс, сбитый аж над Уралом; то Джон Кеннеди, угрожавшем маленькому Острову Свободы (из-за чего мы весь 1963-й год провели в хлебных очередях); то Линдон Джонсон, напустивший орды янки на крохотный Вьетнам…
И вдруг мы поняли, что у Запада есть другое лицо, сразу четыре лица — не полюбить которые, на наш взгляд, могли только кадровый завучи и военные.
Началась повальная эпидемия: пионеры пошли на протест. Шли безоружными — как пехотинцы на танки. Самым доступным средством оказались… волосы. Их стали втихаря отпускать. Не сразу врубившиеся педагоги в один прекрасный день обнаружили, что даже самые тихие, законопослушные мальчики превратились в ужасно заросших заговорщиков, которые вместо того, чтобы носиться на переменках за девочками, поодиночке пробирались в школьный радиоузел, где со старенького казенного «Айдаса» слушали нечто ужасное, непонятное — а значит, опасное!
Танки пошли на таран. Волосатиков выводили перед строем на школьных линейках и в упор расстреливали жесткими рублеными фразами; вызванных родителей в ультимативном порядке обязывали немедленно (через полчаса после разборки) привести свое чадо к общешкольному знаменателю. Затем можно было наблюдать, как разгневанные мамаши с красными пятнами стыда скулах тащили упиравшихся и брыкавшихся джордано бруно на костер (в ближайшую парикмахерскую). Но война еще только-только разгоралась…
Эпидемия, разрастаясь и углубляясь, затронула святая святых — незыблемость наших идеологических устроев. Самые отпетые троечники стали делать немыслимые успехи в английском — после первых нетребовательных восторгов захотелось узнать, О ЧЕМ ЖЕ поют Джон, Пол, Джордж и Ринго. Попутно с радиоприемников ухватывались отрывочные фразы из политических комментариев, где выражались мнения, не соответствующие представлениям Политбюро о событиях в мире…
Подошло время и нам — уже восьмиклассникам — сколачивать поп-группы…
Слушайте, а стоит ли расписывать, как оно все было дальше? Ведь так или примерно так пробивалось к року все наше поколение — через дебри чужого языка и чащи неведомых септ-аккордов, через неумные, кажущиеся сейчас смешными запреты…
Тогда бы нам и в голову не пришло, что мы осуществляли элементарное право человеческой личности — слушать, танцевать, петь то, что мы хотим. Мы осуществляли свое право на протест.
С тех пор в ряду синонимов слова «РОК» первым для меня всегда стоит это — «ПРОТЕСТ».
Что ж, удачи, рок-партнеры!
Ваш Робби МАКСВЕЛЛ.