Год назад погиб бас-гитарист группы «Монгол Шуудан» Алексей Поляков.
Это случилось в «Отрыжке» – первом московском ночном рок-кафе, которое он организовал вместе с Олегом Абрамовым (нынешним Президентом Фонда «Загублянное
Детство»).
Смерть друга и единомышленника сильно повлияла на Олега. Он бросил пить, закрыл кафе, расстался с некоторыми людьми, которых раньше считал
друзьями. И вообще, по его собственному признанию, сильно изменился: стал злее, жестче, считает, что Лешина смерть не дает возможности прощать теперь некоторые поступки.
Говорить с Олегом трудно — нервничает, не находит
«нужных» слов. Я попыталась записать все, что он сумел рассказать и вспомнить об Алексее Полякове и о том счастливом времени, когда они работали вместе.
Татьяна Чернова
В свое время я открыл первый в России магазин. торгующий по негосударственным ценам. Когда их стало три — мне уже было скучно, и я решил попробовать взять в аренду кафе.
Однажды я сидел в кафе «Отрадное» (я тогда прилично выпивал) и случайно оказался за одним столом с Поляковым — мы не были знакомы тогда. Выяснилось, что он тоже думает о музыкальном кафе. Договорились на следующий день встретиться и всерьез все обговорить, но Лешка не пришел — не поверил. Потом, месяца через полтора, мы опять встретились в «Отрыжке» и тогда уже все решили.
Мы были очень похожие люди и нам хватило трех дней, чтобы начать дело. Я видел: он — человек сумасшедший, болен идей так же, как и я. Все! Для меня этого было достаточно! Когда людей захватывает общая идея, отношения становятся совсем другими. Лешку не интересовали деньги, которые будет или не будет давать кафе. Он, как и я, видел, что простаивают огромные площади, а людям негде провести хорошо время, встретиться с любимой музыкой.
«Отрыжка» славилась тогда нехорошей репутацией: кавказские народы там вечерами пили, регулярно дрались, то пристрелят кого, то порежут. Отвратительная, в общем, была репутация… А мы загорелись там все изменить.
Через две недели уже сделали сцену, поставили решетки. Мы были больны работой! Лешка делал музыкальную программу, занимался с музыкантами, ему целыми днями звонили со всего города. Он был человек необыкновенный в общении: в течении пяти минут находил общий язык с любым, нагружал так, влегкую, непринужденно, доброжелательно. За ящик пива мог кого угодно уговорить что-то сделать. Я в его дела не лез. На мне была административная работа: деньги считал, с милицией разбирался, следил за порядком — место было жутковатое, вообще-то. Нас там и били… Лелик еще говорил: «Олег, что-то все тебе достается.» Я с сотрясением мозга в больнице валялся, в милицию меня забирали — дубинами обработали и закинули в машину. Это за то, что я ребятам сказал: «Снимайте!», когда менты панков начали избивать. Провокация была.
События разворачивались так стремительно, что нам просто времени не хватало даже сесть за стол, пообщаться нормально. Веришь, мы за полгода не успели поговорить по душам, ни разу не выпили вместе — столько у нас было много работы.
И вот я улетел в Новосибирск на три дня, хотя должен был работать, — но у меня друга судили.
А Лешку зарезали…
Прилетел, подхожу к кафе и вижу: что-то там не так — афиши нет после выходных. А мне говорят, что завтра похороны…
Лешка занимался эти дни не своей работой — он делал то, что должен был делать я! Его делом была музыка, с подобной публикой в невменяемом состоянии всегда разбирался я…
Мы сами ушли из «Отрадного», нас никто не закрывал. Не смогли больше там работать.
От нового рок-кафе нас все отговаривали. Но в «Секстоне» публика другая, да и мы сильно изменились после Лешкиной смерти.
Если б Лелик увидел наш «Секстон” — он бы офигел!
P.S. Уголовное дело об убийстве Алексея Полякова закрывают. Один из подонков «погиб трагически при невыясненых обстоятельствах», а потому и второго освободили.
Наташа Полякова плачет и не может смириться с тем, что убийца ее мужа не будет наказан. А маленькая Юлька растет, несмотря ни на что, и радуется подаркам, которые приносят папины друзья из «Пого», «Ва-банка», «Секстон ФОЗДа».