Я патриот своей страны, на мне зеленые штаны,
Я головой проламываю стенки.
Мой френч из кожи сатаны, я в ожидании войны
Пока еще сражаюсь на военке.
Как ангелок себя веди, всегда по струночке ходи,
Ведь здесь не любят лишних разговоров.
Тебя за шкирку за порог, под зад пинок и отбыл срок.
Придешь опять, когда смиришь свой норов.
Вчера полковник говорит: “Нам Рейган бомбою грозит,
Того гляди на нас пойдет войною!”
И вот тогда дай бог смекнуть, куда бы пушку повернуть
На недруга — стволом или казною.
Эти веселые куплеты сочинил почти двадцать лет начал мой однокурсник, с которым мы на втором курсе попали на военную кафедру Иркутского универа. По иронии судьбы мы были течками, и фамилии почти одинаковые — его звали Игорь Перевалов, и во взводе нас. филологов, было только двое, остальные — журналисты. Остроумный майор с говорящей фамилией Харин быстро окрестил нас Бобчинским и Добчинским. Я до сих пор вспоминаю о майоре Харине с душевной теплотой. Ему я обязан тем, что с 1984 года ношу бороду В первый же день моего появления на кафедре я угодил дневальным на тумбочку моей обячанностыо было козыряние всем проходящим офицерам-преподавателям Харин всмотрелся в меня и выдал «А почему это у нас дневальный небрит? Шагом марш в парикмахерскую!” Мне едва стукнуло восемнадцать, и я еще ни разу в жизни не брился. Майор углядел в моей юношеской физиономии светлый пушок, и я впервые познакомился с бритвой. После этого бриться пришлось регулярно. Зато с тех пор каждые каникулы я отращивал бороду, а после скончания военки не сбривал ее никогда. Харин пробудил во мне инстинкт противоречия.
В те годы военная кафедра была важнее учебы по специальности. Если студент заваливал зачет или экзамен по военке, его просто не допускали до экзаменов на факультете. Из-за нее отчисляли из университета, и кто его знает, сколько учителей литературы, истории, географии потеряли сельские школы, куда нас должны были отправлять по распределению, из-за того, что студент-гуманитарий не смог правильно решить артиллерийскую задачу на приборе управления огнем. На отделении русского языка парней раз-два и обчелся. До диплома дотянули только мы — Бобчинскнй и Добчинский, а все парни с бурятского отделения вылетели, у журналистов тоже были потери. хотя многие из них уже отслужили срочную службу и прошли рабфак. Мы мрачно шутили, что учимся в артиллерийском училище, при котором существует литературный кружок.
У меня с точными науками никогда не было взаимной любви, а вылетать из универа и идти в несокрушимую и легендарную на два года мне не хотелось. Поэтому два месяца в году — в декабре и в мае — я жил на пороге военной кафедры. Получив двойку на экзамене, я брал майора Харина измором. Приходил на кафедру раньше его и занимал пост у дверей кабинета. Майор, видя меня в десятый раз, в десятый же раз неизменно спрашивал: “Че пришел?” Я так же неизменно отвечал: “Экзамен сдавать”. На двенадцатый или тринадцатый раз терпение майора лопалось, и он ставил мне заветную тройку, после чего я мог спокойно сдавать экзамены по языкознанию и зарубежной литературе 18 века.
Экзамены мы сдавали по-разному. К примеру, на экзамене по автоделу мне попался билет про задний мост грузовика ЗИЛ-130. а Перевалову — про передний мост. Преподаватель майор Воронцов приказал нам вымыть эти детали в автопарке военной кафедры что мы с удовольствием и сделали. За руль мы ни разу не садились, впрочем, и из гаубицы ни разу не стреляли. Даже на сборах не довелось.
Анекдоты про военную кафедру знает каждый студент. Всем известно, что для того, чтобы ввернуть в патрон электрическую лампочку, требуется пять офицеров — один стоит на табуретке с лампочкой в руке, а четверо вращают ее — табуретку — по часовой стрелке Студенты-историки подарили военке картину Шишкина “Дубовая роща» — это уже не анекдот, так и было. Был у нас майор Кастандян — живой персонаж этих анекдотов. Он действительно говорил: “Здесь вам не тут! Я вас отвыкну водку пьянствовать и беспорядок нарушать!” Почти все офицеры-отставники учились на заочном либо на историков, либо на географов, чтобы получить очередное звание за высшее образование. Угораздило Кастандяна попасть на экзамен к бывшему студенту, который успел стать преподавателем. Говорили, что майор сдавал экзамен семнадцать раз — бывший студент отомстил за всех курсантов — бывших, настоящих и будущих … Получив диплом и подполковничью звездочку, Кастандян преобразился. На следующий же день после повышения к нему прибежал студент.
— Товарищ подполковник! Майор Воронцов просит журнал четвертого взвода.
— Хе! Какой-то засраный майор! Невелика птица — сам придет! — ответил
новоиспеченный подполковник.
После пятого курса мы попали на сборы в ЗабВО — забудь вернуться обратно. Отбывали срок на станции Мирная в гвардейском шестиорденоносном полку. На поверках выкрикивали звания, которые парни получили на срочной службе. В нашей роте были пехотинцы и моряки, саперы и десантники, авиационные технари и морские пехотинцы. На поверке: «Гвардии сержант Иванов! Главный корабельный старшина Сидоров!» Впечатление такое, что часть сформирована из осколков разбитых подразделений и способна воевать на суше, на море и в воздухе.
Через две недели мой однокурсник-журналист по кличке Гера подсуетился у командира полка и предложил мне составить компанию — оформлять комнату боевой славы. Между полковым начальством и кафедральными офицерами сразу же возник конфликт. Кафедрал требовал, чтобы мы на общих основаниях ходили на полигон, слушали лекции и занимались тому подобной ерундой, в противном случае грозились, что мы не получим офицерского звания. Полкачи приказывали оформлять комнату и грозили тем же. Я был свидетелем беседы командира полка, кстати, подполковника с кафедральным полковником Мельниченко. «Товарищ полковник! — орал комполка. — У вас на плечах голова или пеньковый шар?” В конце концов полкачи нашли выход. На
развод мы становились вместе со всеми, а по дороге на полигон отставали от взвода и с автоматами наперевес пробирались к клубу, где запирались изнутри, а комполка приходил и стучал в дверь условным стуком. Так и получили лейтенантов с характеристикой “Делу КПСС и Советского правительства предан”, которую писали под копирку.
Единственный раз мы выезжали на боевые стрельбы. Я попал в отделение наблюдения, к гаубице даже близко не подходил. И слава богу! Лил дождь. Гаубицы поставили на зимние сошники прямо в слякоть. Ко всему почему оказалось, что у орудия нет спускового шнура и резинового наглазника на артиллерийской панораме. Одного курсанта сбило щитом при отказе и колесом переломало коленные чашечки, другому повредило ступню. Когда парни отказались продолжать стрельб), к орудию подошел пьяный майор из кафедральных — показать “этим щенкам”, как нужно стрелять. Вся рота молилась про себя, чтобы его шарахнуло. Молитва была услышана. Прицел без наглазника при выстреле угодил майору в лоб. Стрельбу тут же прекратили. На следующий день герой щеголял в пиратской повязке на глазу, а одного из студентов привезли в Иркутск на носилках — он получил звание и белый билет.
Игорь ПОДШИВАЛОВ.