Kaкой-то день. какой-то дворик, какой-то запыхавшийся Митяй беседует с какой-то Ульямоп Карагод, проездом оказавшейся в каком-то родном Иркутске.
Всем, кому по ни о чём не говорит – ПРИВЕТ!
У. показывает фотки из Москвы, на одной из них заснят в прыжке, спиной к камере, парень.
Если бы это было кино, а не фото, то через пару секунд я бы увидел, как нырялыцик с тучею брызг и одобрительных воплей падает в фонтан.
У: – …Я всем говорю, что это я. На самом деле в Москве очень жарко, на Манежной площади все прыгают, Марина сфотала чувака, который в штанах прыгает, а я была лысая и говорю: “Тут я прыгаю”, и, то есть, народ – верил! Реально! Как вообще в это могли поверить – я не знаю! Во-первых, видно, что я девчонка, видно, что он без майки, а девчонка без майки в центре города – это вообще никак… Ну, а так – народ колбасится У тебя какие-нибудь представления об этом есть?
М: (не отойдя от смеха, испуганно) – Об этом???
У: – 0 том, что мы сейчас хотим сделать.
М: – Нет. Никаких. Мне сегодня сказали – мол, приезжает такой человек, поговори, если интересно.
Мне завсегда. А о чем? О чем…
У: – 0 чем говорить – да, вечная тема.
М: – (спохватывается) Я, собственно, даже и предыстории-то не знаю.
У: – А! Вот, давай, записывай1 Предыстория, короче,
такая…
М: (диктофону, жестко) – Пиши!!! – Он пишет.
У: – В общем-то, вся предыстория началась с того, что я сидела на набережной где-то около полугода, параллельно работала в цветочном магазине и делала цветочные композиции из искусственных цветов. В то же время занималась школьной практикой, была учительницей – во втором Иркутске вела студию художественную и помимо всего этого, как бы прочего, – то есть меня жизнь колбасила. я жила и там и сям – это все неинтересно…
Знакомство с Горыном. Его я увидела в первый раз на строительстве квартиры и, когда увидела, я подумала: “Боже мой1 Какой ужасный мужик1 С бородой, громко ржет, пьет пиво в больших количествах, с таким, значит, пивным брюшком” – сейчас у него нет пивного брюшка… и тогда на той квартире меня Понт “посадил” на всю эту панковскую музыку, просто насильно. По-моему на панковскую музыку, как и на металлическую, вообще невозможно самому “сесть”, только насильно, через знакомство. Делается это элементарно: ты знакомишься с какими-то людьми, они ее слушают круглосуточно и ты волей-неволей начинаешь в нее влюбляться и врубаться “чо это такое». И вот мы оформляли квартиру, делали-там ремонт всяческий, я им помогала, в то время как они под “Sex Pistols”, под все эти известные кассеты, работали – шпатлевали, драили потолки, клеили плитку, ломали стены – под такую музыку очень хорошо работать. Это я поняла на третьи сутки. Сначала же для меня это был просто набор звуков.
Чисто с финансовой точки зрения я до тех пор вообще не могла слушать музыку, потому что у меня не было ни магнитофона, ни кассет, а знакомство с музыкой начинается именно с этого, по-моему. Радио ты, конечно, можешь слушать, но с радио ты мало что выделишь и мало что узнаешь – нужны кассеты, чтобы знать альбом, какие песни, знать название, то есть – иметь доступ к информации. Так что, информации не было и я была неподкованной в музыкальном плане.
Потом прошло какое-то время – может быть год, может быть пол, я занималась всем тем, о чем говорила выше – работала в магазине, а так как это занятие для меня, для творческой личности, очень скучное – в школе-то я расслаблялась, конечно, со своими детьми, которых у меня было там человек 25 и все они были разного возраста – а с цветами, особенно с искусственными так не расслабишься. И я заимела привычку в теплое время суток – летом, это началось с лета – ходить на набережную и сидеть на парапете, в блокнотике чё-то свое чиркать. Дочиркалась до того, что стали меня в лицо узнавать и я стала всю компанию эту местную узнавать, которая там по набережной ходит, колбасится, пиво пьет. Я сразу говорю: “Я пиво не потребляю, меня колбасит и прет и так, безо всякого пива”. Мне, в общем-то, никакого допинга вообще не нужно, кроме как хорошего веселого смеха, здоровых людей и веселой компании и от этого я бываю пьянее, чем от радости пьяных людей.
Это дело все продолжалось-продолжалось, у Горына в это время были какие-то свои подводные течения, он вынашивал план панковских вариантов по оформлению альбома своей группы, и тут он видит: сидит девчонка, которую в общем-то уже все знают… С моей точки зрения дело было так: идут знакомые парни и с ними тот мужик, который громко ржет, бородатый, в смешном каком-то прикиде – джинсы рваные, какой-то клечатый или полосатый пиджак – было ужасно смешно. И этот чувак видит, что я рисую и говорит: “Ты не могла бы нарисовать, типа там мне нужен панк с разбитой бутылкой, на него лезут крысы-мутанты”. Я думаю – угарно, классно! “Я тебе забашляю, деньги заплачу”. Я говорю: “Да ладно, мне и так интересно, я и так возьмусь за работу”, даю свой адрес, адрес очень простой – мастерские на Халтурина, я там какое-то время жила и зависала на полную катушку. Я говорю: “Ладно, давай, чё ты хочешь-то на самом деле, давай с тобой встретимся поплотнее”. Перетрещали так и потом работали над этим проектом, который завершился очень удачно, где-то месяца четыре. Пока обсуждали персонажи, пока
выбирали стиль графики и так далее. Закончилось все к Новому году и за это время мы придумали этого персонажа – панка, придумали логотип “ЗИНГАЯ” из сломанных костей, под пиратов – в общем сделали «фирменный стиль” Горыне. Совместными усилиями.
Попутно он просвещал меня в панковской культуре, свои теории толкал – “Панки XX века”… Потому что… не все Горына воспринимают как заявного панка Для них панк – это сидит чувак в говне полном, воняет, с ирокезом зеленым, с проколотой губой там, ничё не знает, ничё не имеет, сидит на парапете, плюет в потолок небесный – “ну нормально, панк значит!” А у Горына джинсы рваные, но почему-то они чистые. “Чо-то тут не то”, – думают люди А на самом деле панк – он же внутри, в душе. Я знаю людей, которые не носят ирокез и не носят серьгу в ухе, а на самом деле такие панки, что (смеется) многим горынам снились только – я думаю, что и Горына такого же мнения. . Ржет он громко, так же, как и я, на этой фишке мы и спелись. Была еще связь с Понтом – такая тоже, через общих наших знакомых – диски там, всякие дела и все они как-то перемешались – они меня в панковской культуре продвигали, я – в искусстве. . такие вот мои знакомства..
То было славное время сауны, – когда Горын работал в сауне и мы там колбасились Приезжали какие-то люди с ящиками пива, зависали там. Народ сначала не верил, что я не пью, потом, когда это понимал и видел, в каком я состоянии могу там быть – они вообще переставали во все верить, а мы вдвоем колбасились на полную катушку.
Проект наш к тому времени закончился, но тут у Горына созрела еще мысль – он решил не выпускать такого славного человека, (смеется) каким оказалась я, ему загорелось – “типа, ништяк, сделаешь мне татуировки”, то есть эскизы для татуировок. “Нормально, сделаем». Это тоже интересно и. в общем-то, тоже угарно для художника Вообще, заказчики делают для художника большое дело, сами того не подозревая, потому что художник – лично я – я бы многие вещи никогда в жизни не сделала, если бы мне их не заказали. Когда ты настраиваешься на какой-то заказ, на какого-то человека, ты же не копируешь ничего, не срисовываешь – Пикассо, допустим, ты просто поймал этот кайф, поймал драйв и делаешь собственную работу. Она может быть похожа на Пикассо по стилю, но это все равно твоя переработка, твой драйв Ты просто ловишь волну того чувака, кто это делал и как бы вписываешься в нее То же самое, я думаю с заказчиками. Если бы не Горына, я бы никогда этого панка с разбитой бутылкой не нарисовала… Вдобавок Горын точно знал, что он хочет. Очень сложно работать с людьми, которые не знают, чего хотят. Им приносишь, допустим, три эскиза, они – “ну-у, может быть это… а может быть это .” Когда я приносила Горыне хкизы. он говорил “Не, это не то! Это какой-то урод, культурист, а этот вообще недоделанный, п.дор Мне нужно ВОТ ЭТО!” И он показывал КАК ему нужно, я быстро ловила, делала наброски, потом спрашивала “вот так?”, он говорил “да, типа, – ништяк!” и пичкал меня какими-то ужасными фильмами с криками “зингая!”, над которыми я очень громко смеялась у своих друзей Друзья эти фильмы видели, они не понимали, почему я смеюсь, а я к тому времени давно так не хохотала, и я была рада этим всем фильмам, где всякие ужасные пожилые тетеньки плевали в супы гноем и выползали мутанты-обезьяны, кусали людей, люди умирали, становились зомби…
А тема с тэту… Я, в общем-то, принципиально не против татуировщиков и тех людей, которые делают себе тэту, но лично сама себе этого не хочу делать, а Горыне всегда говорю при случае: “я знаю кому сказать, я скажу, что из тебя можно сделать абажур, из твоей шкуры, когда ты умрешь! Какой-нибудь чувак снимет с тебя шкуру и сделает себе шикарный абажур, только побреет волосики и нашьет татуировки на видные места, и он будет светиться, и радовать кого-нибудь еще много-много лет”.
Такое знакомство на почве моего умения – его хотения продолжается и развивается до сих пор. Он из меня даже какие-то рассказы вытащил – зачем, правда, не знаю. Но если уж поперло, так поперло. И хотя я внешне не всегда выгляжу как панк, я, в общем-то, понимаю, что в какой-то… может быть на 60… нет, кого на 60! – может быть на 98 процентов я вообще – панк, а на остальные два – художник (смеется), и когда это совмещается, получается непонятно что, и люди иногда не знают за кого меня принимать. Они видят: что-то тут не то, а понять не могут. Во-первых, они долго думают – мальчик я или девочка, потом они меня путают с известной в Иркутске личностью – Ромой Гаврилиным и очень много было вариантов, когда со мной на улице здравствовались: “О, привет, Рома!” и пока идешь, соображаешь – какой Рома? – блин, я не Рома вообще! Хотя с ним мы как бы брат с сестрой названные и я думаю: “может быть, его папа пошалил, а может быть мой?” – но это неважно на самом деле.
Когда мы весело с Жанкой, с Горыной ходили по улицам и пинали банки по городу тихому ночному Иркутску – это все греет душу мне сейчас в Москве. Тоскливо иногда становится без всего этого, такие друзья не заводятся в одночасье, такие отношения складываются долго и жизнь к этому подводит достаточно плотно, если ты на это “подсаживаешься”, то уже трудно «слезть». И, в общем, колбасит меня жизнь, но я об этом всем помню, и какое-то время информация по этому поводу утекает, ты не ловишь информацию эту панковскую, не слушаешь кассеты, но в душе этот драйв идет и ритм этот продолжается… Как я художественно заканчиваю, а?! (смеется).
М: – Да… здорово! (вздыхает) Однако, это – предыстория, а какова история – проекты всякие? Улан-Удэ тот же, из которого ты сейчас едешь?
У: – Ой, Улан-Удэ – это, наверное, лично моя какая- то история… То есть я хочу сейчас завязаться с “Оргазмом Нострадамуса”, с Углом (вокалист и генератор идей группы “Оргазм Нострадамуса” – прим. Митяя) и всей этой братией, но я на них не вышла по одной простой причине: я пыталась их в Улан-Удэ выделить, звонила один раз, но попала на Угла, который был в бессознательном состоянии, после фёста. Я поняла, что попала не в тему… то есть, попала-то я в тему, он сказал: “А чё. типа?” – я говорю: “Ну ладно, я сейчас тут буду торчать, ты меня выцепляй, типа сегодня не так важно”. Он такой: “Ага, я тока приехал, я оч-чень уставший”, но я поняла, что он не “тока уставший”, а ужравшийся-усравшийся полностью (смеется). Но я думаю, что на них я все-таки выйду и идея, в общем-то, все та же: оформление, украшательство панковской жизни, приведение в достойный художественный вид панков наших сибирских – чтоб они выглядели хорошо на фоне московской публики. Хотя… как я посмотрела – в Москве есть такие мастодоны молодые, можно так сказать, – натуральные панки, которые ходят и воняют с ирокезами, но… я как-то привыкла к нашим сибирским чистым панкам и мне как-то с теми… контакты не слишком завязываются.
“Оргазмам” я хочу оформить альбом, то есть придумать им какие-то свои фишки, картинки. Просто мне приятно, что я, видимо, ценюсь как художник, или как еще непонятно кто – как врубающийся в тему человек, меня, видимо, Горына везде так и представляет. Но это классно, потому что… на самом деле действительно, наверное, трудно такого человека найти, который бы нормально рисовал и еще бы угорал от этого сам. То есть, видимо, я заполняю эту нишу каким-то образом, чему я рада и почему-то мне по фиг деньги, главное, чтобы выхлоп был нормальный.
В Москве тоже были варианты работы в журнале, но так как Москва жесткая, сволочь, – приходится за квартиру башлять, то здесь себя чувствуешь как рыба в воде. В Иркутске то есть. Свои знакомства, можно там тарелку супа перехватить, здесь накормят чаем, там накормят чаем (смеется), а в Москве же этого нет. Просто, честно говоря, сейчас идет фактор на выживание. И, если в Иркутске я могла себе позволить работать, блин, по полтора месяца над оформлением кассеты, то в Москве я не могу себе этого позволить, и поэтому на какие-то там панковские дела вот (разводит руками) нету времени.
М: – (невинно) А про мультики ты чё там говорила?
У: – А про мультики я… Про мультики я тебе ничё не говорила. Это тебе Горына чё-то говорил (смеется). А вообще, проект был такой… Я просто сейчас привезла журналы, но это не от меня вообще идет… То есть, мои проекты – это мои комиксы. Я просто хочу… чисто свое развитие дальше как я вижу в творчестве – это делать комиксы. Но для комиксов нужны идеи, а как бы… я думаю, что в этом деле, если засяду за это, то будет оно продвигаться как-нибудь. Потихонечку, со скрипом, но я все равно сделаю.
Ну… я работала на студии, на “Cristmas” – это компания московская, такая маленькая студия, она завязана на английских каких-то ребят, их известный вариант был – проект Шекспира. Они заказывали нескольким студиям разные произведения Шекспира и объединили потом это в
блок. То есть, у них сама идея, своего существования в том, что они делают классику в мультипликации, чтобы детям английским было нескучно ее читать – что я думаю скучно иногда бывает, даже английским детям, – они просто делают мультфильм, находят на это деньги. Это как бы у них берется и покупается. Естественно, что в России это стоит дешево. То есть: материалы, рабочая сила стоят дешево, а сделано на очень высоком мировом уровне, поэтому им выгодно заказывать в Москве. Они что-то делают у себя там, в Англии, – есть несколько студий, несколько мультиков, а остальное делают московские ребята, и я имела честь там присутствовать. Познакомилась с режиссерами – в общем-то такие же панки (смеется), так же колбасятся, так же пьют пиво, только еще при этом рисуют, в смысле – работают.
М: – А сейчас что – не захотела, что ли. больше с ними сотрудничать?
У: – Нет, просто тот проект закончился, но сейчас начинается другой проект, с этой же компанией, в который меня уже позвали. Был у них, значит, Шекспир, Библия… “Кентерберийские истории” сейчас закончился, в котором я участвовала, а сейчас у них какие-то пакистанские сказки, что-то такое.
М: – До нас-то они доходят? Те “Библейские истории”, что по телеку идут – это ваши?
У: – Это “Уолт Дисней”… А что идет сейчас – я не знаю, я телевизор не смотрю, он меня достал совершенно этими московскими рекламами, медленными “Мириндами” (смеется). Это вообще, по-моему, реклама москвичей – они все делают медленно (смеется). Мне уже, правда, несколько человек сказали, что я по-московски начинаю говорить… Первое время сибиряки в Москве парятся. Они быстро говорят, быстро по телефону сообщают информацию и москвичам приходится просто по два раза объяснять, они “Чё-е-е? Чё-е-е? Ульяна, гавари медленнее па телефону”, а я там – “тр-р-р-р-р-р”… А мы придумали – почему. В Сибири холодно, по телефону долго не поговоришь – трубка примерзнет, писяешь быстро, какаешь быстро, секс только в шубах и вообще живем (смеется) – что Сибирь, что медведи, ездим на работу на оленях, эмалированные сани у нас – короче все, что надо, есть!., (раздумчиво) москвичи многие верят…
Вообще, у москвичей фишка – опаздывать на встречу деловую, то есть полчаса не прийти – это нормально. Поэтому, реклама про “Миринду” – не российская, а именно москвичская… Но танцуют там быстрее, чем в Улан-Удэ! (столь неожиданное завершение сего размышления вызвало у меня приступ истерического смеха).
М: – (отхохотавшись) Я слышал что-то там про оформление клуба в Улановке…
У: – Да, у меня есть знакомые – подружка, ее папа сейчас там работает и у него ночной клуб, он видел мои работы, ему понравилось, как он сказал, – как я мыслю (смеется). Из Москвы меня выдернул, оплатил мне дорогу, поэтому-то я тут оказалась, на эти три счастливых дня в Иркутске после полуторагодичного отсутствия (смеется). Всех хожу сейчас жамкаю, целуюсь и радуюсь жизни!
М: – Вопрос о шаманах, которых у тебя нарисовано достаточно много. Откуда это идет в твоих работах?
У: – Ну, естественно – я же жила в Иркутске все это время, я же иркутянка.
М: – Ну и что?
У: – Как что? Да ты что! Да ты посмотри…
М: – Да мы в Иркутске далеки от этого шаманизма и от эвенков тем более! (прим: хотя, по правде говоря, у меня один дед был наполовину эвенк).
У: – Да ни фига! Ты просто не учился в художественном училище. Там эта тема муссируется, приходится стилизовать шишки, сосны, бурятов – постоянно. То есть, – там это поддерживается. Я это не в укор говорю, а просто – надо же на чем-то народном выезжать, а чё у нас тут народное в Сибири, самое интересное? – конечно же, шаманы с бурятами! И шишки. Царственно, все начинают их стилизовать, создавать орнаменты, всякие раппорты делать с омулем там, с кем еще? – с лосями какими-нибудь, с тюленями – любимая фишка, нормально. Это просто естественно среди художников, я думаю это не плохо и не хорошо, это есть – и всё. Поэтому у меня это в работах тоже присутствует.
И вообще – это угарно, если бы я жила в Африке, я бы, наверное, африканские какие-нибудь штуки имела и развивала бы.
М: – А в Москве это интересно?
У: – В Москве это есть, на это люди западают, потому что (смеется) там очень много иркутян и сибиряков. Ну и вообще как бы – интересуются этой культурой.
М: – Еще немного про проекты: обложечка для альбома Чайковского.
У: – А Чайковский… То есть, вообще у меня своя фишка идет такая, я уже говорила. – о том, что у меня раньше не было возможности иметь свои кассеты и магнитофон, и как бы не было надобности в оформлении кассет. Но это всегда привлекает. Во-вторых, потому что это своего рода
мини-плакат. То есть, кассету оформить – это нужно еще уметь. И когда у тебя там коробка кассет, – сумка целая, – нужно, чтобы у каждой было свое лицо и чтобы его можно было найти, автора этого, – тут достаточно сложно. А мне это угарно! Потому что это сложно! Если б это было просто (смеется), как вот это – создавать цветочные композиции, три года я их создавала, это для меня просто, – я не хочу этим больше заниматься! Я хочу заниматься тем, что сложно. Тем, над чем можно подумать, поскрипеть.
И вот когда у меня стали появляться свои кассеты, а так как по причине, той же самой – отсутствие денег, не покупаешь их в магазине, а переписываешь – Горына там составил сборник панков, еще кто-то там чего-то записал, – кассета должна иметь свой вид А так как я – художник, то есть – “сапожник без сапог” – это стыдно. Поэтому оформляю свои кассеты сама, и у меня уже вполне такой веселый набор получается.
С Антоном мы познакомились по той же манере – он знал меня заочно, с моей внешностью меня очень много знают в Иркутске заочно, а у меня клаустрофобия… Нет, не клаустрофобия (смеется), вру. У меня проблема, в общем-то, как я тебе уже рассказывала, – насчет того, что я помню в лицо, но не знаю как зовут и могу рассказать сюжет фильма, но не знаю как называется этот фильм, причем, не зная актеров, которые там играют, а вот сюжет – расскажу, и историю расскажу, и как это все было классно и весело – тоже расскажу. Антон меня уже знал заочно, мы с ним познакомились, и он, в общем-то, меня специально выцепил для этого, приходит и говорит: “Вот, типа, у меня выходит альбом, я составил такой альбом на кассету, я хочу, чтоб ты мне нарисовала ее такую-то такую, сможешь это сделать?” А я там! – как обычно все дела делаются, – какой-то был запар, мне надо было куда-то ехать, то ли на дачу, то ли еще чё-то, я такая: “ну ладно”, то есть – буквально он приходит ко мне в четверг, мне в субботу уезжать, какие-то дела доделываешь, – как обычно. Он говорит: “Ну ладно, завтра приходи, нарисуем чё-нибудь”. И вот то, что у Антошки там на кассете, – это он мне принес свой эскиз – раскрою такую фирменную тайну – причем, я не стыжусь, потому что мне она нравится – приносит свой эскиз, ручкой нарисованный, и, в общем-то, я там ничего не изменила – то же дерево стоит синенькое… Я говорю: “Слушай, то что ты мне раньше говорил – какой- то твой портрет на кассету – это лажа, –
говорю, – ерунда это, ты сам это понял”. – “У меня тут есть, – говорит, – такая фишка”. Я говорю: “Классная фишка, давай я тебе эту и сделаю, мне нравится”. Мы с ним договорились на этом, я ее сделала-отрисовала, чуть-чуть скорректировала композицию, хотя у него все нормально было. Так мы и зазнакомились.
Потом у нас еще одна была фишка: я присутствовала на репетиции, там нарисовала маркером всю компанию чесную и как-то тут в Иркутске эти плакатики даже висели. Моя сестра тоже участвовала как певица в этой группе, то есть,
в общем-то, группа “Все пропало” на моих глазах и рождалась.
М: – А с татуировкой дальше двигать не хочешь, в
Москве?
У: – Ты знаешь, в Москве – там очень много тэтуировочных магазинов, где такие стопы бухгалтерские этих татуировок и я там со своими несколькими работами – просто капля в море. То есть, там чуваки – они знают свои ходы, я могла состыковаться, но мне это – в Москве, по крайней мере – не было интересно. По той простой причине, что мне интересно делать для кого-то, лично, а вот, чтобы иметь это для кого-то – нужно его знать. Упирается все в это.
А в салоне татуировочном я работать не хочу, чисто из этих соображений.
М: – А чем ты хотешь заниматься больше всего?
У: – (раздумчиво) Вообще, по-жизни у меня цель такая сложилась – работать в графике и во всех ее направлениях, но ближе всего к книжной графике.
То есть: комиксы, книжка и тому подобное, общем- то – промграфика. Я не хочу сказать, что мне интересно делать упаковки день и ночь, но раз в жизни я могу придумать угарную упаковку. Потом, допустим, могу фирменный стиль сделать. То есть: я знаю, что это такое, я знаю, что я не супер в этом, но для кого-то я могу это сделать, для каких-то заказчиков, которым покатило то, что я делаю. Кого- то это вперло, они такие: “Во, сделай нам это!” – Пожалуйста, делала – “Ботанику-центр”, для чайной фирмы там шрифт разработала. То есть, в общем- то, (грустно) – сложный я человек. И режу, и пилю, и… А это классно! Вот я говорю, заказчики – это классно! Когда приходит человек, говорит: “Я хочу то-то и то-то, ты это можешь?” Я говорю: “Не знаю. Но попробую”.
Иногда приходится себе оставлять что-то, но у меня это с детства, у меня родители художники и меня это не парит ни в коей степени. Я знаю, что художники – они всю жизнь так: пока работу не сделаешь, деньги не получишь, и все это не постоянно. Иногда бывает, что ты сделаешь работу, сделаешь огромное панно, а заказчик приходит такой: “Чё за лажа?” и деньги не платит. А ты уже вбухал времени там, сидел лапу сосал, назанимал уже, и всё – облом! Но я такие фишки с детства знаю и меня они не тревожат…
Потом мы еще много о чем говорили: как Ульяна по заказу небезызвестной Маргариты Пушкиной рисовала две хипповских открытки “С Новым Годом!”, как оформляла первый сборник “Вост-Сиб панк”, еще о каких-то акциях да проектах. Я разглядывал Улины альбомы и вздыхал, что нет возможности – вечер, а наутро ей уезжать – отксерить для журнала некоторые из работ… Лавочка… Диктофон… Счетчик ленты застыл на отметке “700”, замерз и утух.
Це кончилась пленка.