Бестолочь
Жил-был Свинья Копилка. И был он неудачник. А все потому, что его тошнило от денег. Все его предки из поколения в поколение были банкирами, а он. Свинья. — просто бестолочь. Однажды, когда Свинья был еще подростком, родители взяли его на званный обед. Оставленный без опеки среди изобилия великолепного корма, юный Свинья так объелся пирожных с кремом, что его стошнило прямо на званном обеде — на хрусталь и ковры, на свинок в декольте, на боровов с золотыми перстнями. Свинью рвало звонкими копеечками, которыми наполняли его с рождения окружающие, смешанными с полупереваренными пирожными, все это пахло как отвратительно замусоленные деньги нищих. И с тех пор Свинья не мог проглотить ни одной монетки, не говоря уже о солидных бумажных деньгах. Представьте себе какой толк от такого Свиньи Копилки в семье банкиров? Из него даже несчастного клерка не выйдет. Ведь кроме как обращаться с деньгами. Свиньи Копилки ни на что не способны. Вот так Свинья утратил свою единственно полезную жизненную функцию.
Дома Свинью не любили. Он целыми днями сидел и читал книги из семейной библиотеки. Сначала он делал это в гостиной. Усаживался с ногами в кресле под лампой и в самые занимательные моменты повествования похрюкивал. Но вскоре его родственникам стало стыдно перед гостями за то, что в комнате сидит бескультурный лентяй, да к тому же порой рыгает, если отношения в комнате начинают попахивать деньгами. Особенно неудобно было сестре Свиньи, имевшей прекрасные виды на будущее и на замужество, что для нее было одним и тем же. Тогда Свинье разрешили читать только в маленькой комнате около кухни, где он поселился совсем и почти никуда не выходил.
Но однажды, глубокой ночью, Свинье надоело только читать. Внимая описанию рассвета в одной из романтических повестей Тура Гения, он вдруг подумал, что сам-то никогда не видел рассвета. Но ведь если солнце существует (а оно порой заглядывало и в окно Свиньи), значит, в ясные дни можно увидеть и рассвет, рассуждал он, или нет, или рассвет — одна из фантазий писателей? Свинья решил пойти и поискать рассвет и жизнь, где-то же они должны быть. И хотя он шумно бродил по дому, раздумывая, а не нужны ли ему какие-нибудь вещи, необходимые для жизни, как, например, запас еды, нож, фонарик или любимая книжка, никто не проснулся. Свинья решил, что ничего такого ему не нужно, и ушел из родного дома. И только бессонная кукушка крикнула ему вслед, что уже четыре часа утра.
Рассвет
Свинья пошел по сонным улицам туда, где в просвете между домами виднелись звезды. Он обогнул памятник Змею Победоносцу, покрытый испражнениями бездомных голубей и патиной, и пошел вдоль блестящей Ослиной Экономической Академии, вдоль серой Высшей Школы Ястребов, мимо скребущего небо здания Гиена-Банка. Дома становились все меньше, и когда звезды начали гаснуть, а бледнеющее небо занимало половину пространства над головой. Свинья уже шел через микрорайон коробочек-бараков для грызунов. Город таял, словно под струей серной кислоты, льющейся пока только по окраинам, последними уцелевшими кусочками топорщились трубы Мыловаренного завода и колеса Беличьей фабрики.
К удивлению Свиньи, ожидавшего, что за пределами города будет лес, или степь, или река, он уперся в длинное бетонное ограждение, которое словно охватывало окраину, и лишь на взгорке, далеко за этой стеной. Свинья разглядел редкий лесок, прикрывающий старые могильные памятники. Он пошел вдоль стены, рассматривая украшавшие ее кое-где рисунки, сделанные лихими красками, красной и черной, какие-то круги с крестами и звездами, надписи не на языке города. В одном месте в стене была щель. Свинья без раздумий воспользовался ею, чтобы пролезть на другую сторону, и увидел нечто невообразимое. Это был не город, и не лес, а что-то среднее: множество старых и сломанных предметов из ржавого металла, бетона, дерева, стекла и картона, предназначение которых не поддавалось определению. Свинья на приманку. Хотел же е людьми интересными пообщатьея-познакомиться. Хотел журнал наш порасспросгранять — 10 экземпляров разошлись, нужно быть довольным таким успехом.
Горыну было проще, он своим появлением хотел поддержать выступления панков. Хотя мое мнение: поддерживать было некого и незачем. Но Горын думает и верит, что если он. подобно мичуринцу, будет обрабатывать наших панк-карликов, то это изменит их умы, а дальше новые Роттены. Кертисы. Ники Рок-н-роллы… На самом деле после стычек с гопниками можно было наблюдать, как младо-панки меняли свои красивые прически на изящно побритые головы, а в день ВДВ не было видно никого неформального внешне. Накануне Горын гоже уехал, программа выполнена, да и мотор в профилактике нуждается, поработай-ка пять дней на водке-портвейне.
Меня, когда я провожал Горы на. чуть не забрали в органы, из-за того, что в моих внутренних органах было поболе литра портвейна, а министерство внутренних дел я не выношу.
Очень интересно смотреть на мир трезвыми глазами. Только тошнит еще больше, чем от сильного перепития. Вокруг серые, опухшие лица, кое у кого с разноцветными расскрасками. Группы все гак же на сцене, но есть потери, пытаются играть без гитаристов, басистов, кто-то ищет замену из других коллективов. Тут бы помощи «Лукичей» попросить, там музыкантов на всех хватит.
РЕЗУЛЬТАТ ОДИН — СЛУШАТЬ НЕЧЕГО.
На бардовскую сцену занесло, может там есть кто интересней. Набор печален: геологи, туристы и два Деда Мороза, Сэм и Сенокос. Их в Байкальске любят, приглашают, интервью берут. в единственной своей газете о них пишут. Очень уж колоритный внешний вид. Один местный, просидев весь концерт, подходит к сцене и говорит: «Сенокос! Спой ту-то песню!» Ему в ответ: «Я не Сенокос, я Сэм. И эту песню я только что спел». Хрен их разберет, песни одинаковые (завтрак туриста), да и внешне — два обожравшихся Деда, кто настоящий?
Прошелся по городу, обнаружил книжный магазин, где продается все от мебели до нижнего белья. Книги тоже есть, детективы, мыльные романы, боевики. Нет ни одной книги классиков, исторического или специализированного содержания.
Библиотека не найдена. В киосках видеокассеты повторяют книжный репертуар. Для горожан фестиваль привнес хоть какое-то разнообразие в жизнь. По вечерам все собираются на стадион семьями как будто в цирк. Мне этот цирк и клоуны разнообразные поднадоели порядком. Ну не смешно, тоска. По ночам заснуть в лагере нельзя до утра, пьянки, драки, крики. Чаша терпения переполнена, надо уезжать. Прощай. Байкальск. навсегда.
И что же ты хотел увидеть?
Толпа будет всегда. И у нее свои герои, которым могут рукоплескать стадионы. Век коммерции, чем больше зал. гем больше касса. В прошлом остались квартирникн. маленькие зальчики. Раньше я воспринимал панк как идею противостояния толпе и серости, сейчас положение по нашему сибирскому тракту совершенно противоположное. Толпа.
Я не верю в идею панка, его просто нет и не было (речь не о музыкальном направлении). Всегда были личности, ярко противопоставлявшие себя и свое творчество серой массе. Они никогда не будут собирать стадионы. Но пусть их услышит еще сотня-другая человек, может изменится у них что-то в головах, а мы с Горыном это. дай бог. услышим. «Каждый из нас должен стать выстрелом». Это Ник Рок-н-ролл, от него я получил свой выстрел в голове.
А о музыке, самое последнее… В обычный будничный день, проходя по улице Урицкого, я увидел мальчишку лет семи, в руках у него детская игрушечная гармошка, перед ним — пустая коробка. «Я играю на гармошке, у прохожих на виду», — это пел он, неумело ударяя по кнопкам своего инструмента. Страшная песня, похожая на вой сбитой машиной собаки, а гармошка издавала звук клаксона. И глаза маленького мальчика, прямо смотрящие на тебя.
Нечеловеческая музыка.
Больше я его не видел.
Александр ВЛАДИМИРОВ
P.S. «Ночь…средневековье., и горит городская свалка…» (засиурневшая редакция).