Чао Чоу ехал в машине. Егo глаза слипались. Если бы не спины и плечи сидящих рядом крестьян, он бы давно уже катался по днищу кузова как гнилая картошка. От борта к борту. Все сидели молча на корточках. Чао Чоу поминутно просыпаясь и снова погружаясь в сон на следующем ухабе просыпался и опускался в сон. Ему снилась его лодка.
— Вставай! — Чао Чоу сейчас видел вокруг себя, что наступил уже вечер. Кто ему сказал: «Bcтавай!», Чао Чоу уже не видел. Все вставали и куда-то или. Чао Чоу встал, его шатало. Повернувшись вместе со всеми, он побежал в сторону хижин. И там наконец он смог уснуть по-настоящему.
Рано все шли в поле. Чао Чоу трогали, пинали ногами, но он спал и не чувствовал ничего, что делалось вокруг. Далее когда его охаживали дубинками, он не чувствовал себя лучше, чем тогда, когда он спал. И не просыпался.
Его взяли с двух сторон, снесли в яму и больше не трогали.
Вннзу или наверху. Днём или ночью. Здесь или нигде. Со мной или ни с кем. Хорошо или плохо. Нужно или дорого. Дорога или жест. Манера поведения или самообман. Отречение ила замкнутость. В положении мертвого или живого. В сути или пути сути.
В понимании вечно недомогающего, семеричного, разветвлённого и уже осыпающегося Желтыми Флюидами, заснул от недомогания.
Восемнадцатого ноября в шестнадцать часов вечера, в середине циферблата.