ИНТЕРВЬЮ С ПЕТРОМ ЗЕМЛЯНЫХ

Петр Земляных… Малыш Пит… Иой сегодняшний интерес к жизни этого человека отнюдь не праздный. В далеком уже 1986 году пы вместе начинали делать «АНДЕРГРАУНД». потом наши пути-дороги разошлись… И вот, спустя время, передо мной сидит совершенно другой человек, назвать которого Малышом питом не поворачивается язык. Очень изменившийся внешне, еще более контрастно изменился этот человек внутренне. Нынешняя сфера интересов Петра православная церковь, в которой он служит старостой.
Когда Петр Земляных переступал порог моего дома, он и не предполагал, почему я так настойчиво приглашал его на чай. Узнав же о моей цели, явно засомневался. Долго сидел в раздумьях, но так и не решился разговаривать в присутствии диктофона.
На свою память я не полагался, тем более в таком сложном вопросе как церковный. Так что, смирившись уже с тем, что интервью не получилось, я заварил чай и … тут пришла с работы моя жена. Обрадовавшись редкому в последнее время гостю, Ирина предложила отметить «по чуть-чуть» это дело. К моему удивлению, Петр не отказался и, пригубив заморского джина, вдруг сказал:
— Ладно, давай неси свой дитофон…
Таким вот чудесным образом интервью состоялось. Правда, начало нашего разговора осталось по ту сторону магнитной ленты… Там ему и место.
МИХАИЛ ЗУЙКОВ

ПЕТР ЗЕМЛЯНЫХ (П): — … По поводу Бердяева, Флоренского и прочих философов, которые занимались богоискательством, я тебе вот что скажу. Эти люди родились и выросли в православном государст ве — ЧЕГО ЖЕ ЕЩЕ ИСКАТЬ-ТО?1 Все зти искательства как pas привели к тому, что следующие поколения были уже напрочь отлучены от церкви. Потому что все мудрствования ведут к отходу от Истины. Поскольку люди эти в силу своих незаурядных данных являются властителями дум, — их идеи получают широкое распространение особенно среди интеллигенции. Это было и раньше — в прошлом веке, и при Петре…

МИХАИЛ ЗУЙКОВ (М): — Ты хочешь сказать, что люди, которые еани- маются богоискательством, во все времена сеют зерна смуты? Получается, они — еретики?
П: — Конечно! Я тебе скажу, что и Булгаков, и Флоренский пригнаны еретиками. Это в свое время произошло и со Львом Толстым — его отлучили от причастия.

М: — До того, как он написал свое Евангелие?
П: — Нет, после того. Его, наверное, из-за этого и отлучили. Ведь есть КАНОНИЗИРОВАННЫЕ Евангелия, трактовать которые по- своему очень опасно, в смысле искажения содержания и заключенных в нем мыслей.

М: — В свое время ты сам был человеком, который не терпел каких- то рамок, ограничений… Канон — это рамки. А ведь Евангелий не четыре, их было написано гораздо больше, причем, по времени написания они максимально приближены к описываемым историческим событиям. Есть еще та называемые Апокрифы, наконец, — неканони- зированные слова Христовы, которые иногда идут вразрез с тем, что сказано в Библии. И их практически прячут от людей. Кто-то решил, что вот это можно, а это — нельзя. Такие же люди и решили. Так?
П: — Нет, решила Церковь. Решения были приняты соборно.

И: — Ты излагаешь мне опять каноническую версию. А мне интересно прежде всего твое личностное отношение к тому или иному вопросу. Ведь даже в церкви каждый человек — прихожанин ли он, священник ли — индивидуален. Или я ошибаюсь?
П: — Ошибаешься. На каждой службе звучит молитва, в которой говорится, что Господь дал ЕДИНОМЫСЛИЕ. У митрополита Антония сказано, чем отличатся православная церковь от всех иных церквей и сект, которых сегодня очень много. Если иные, неправославные вероучения пытаются подстраивать священное писание под условия жизни, которые постоянно меняются, то православная церковь требует, чтобы человек ЛОМАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ в соответствии со священным писанием.

М: — У тебя такая ломка идет?
П: — Идет. Самым сложным было понять, что ВОТ ТАК и должно быть А сейчас мне даже хочется, чтобы эта ломка происходила более стремительно.

М: — К каким-то своим конкретным делам у тебя есть сожаление? Я имею в виду твое прошлое творчество: писательство и т.п.
П: — В моем прошлом есть редкие островки, которые вспоминаются очень светло, радостно; например, поход с отцом в лес, какое-то удивление от пейзажа… Такого вот характера… А все остальное
покрыто мраком. В сером цвете…

M: — Какой ты видишь сегодняшнюю жизнь?
П: — Это какой-то дикий шабаш! Мне грустно.

М: — Никаких светлых событий?
П: — Вне церкви — никаких.

M: — А дом, семья?
П: — У меня и дом сейчас воспринимается через церковь.

М: — Насколько я знаю, ты в церкви проводишь много времени…
П: — Это не значит, что я перерабатываю. Приходится, правда, много ходить по хозяйственным делам — работа старосты. Но на самом— то деле, я как был лентяем, так и продолжаю им оставаться. И мне от этого очень тяжко. Раньше я страдал лишь оттого, что у меня лени много, а теперь…

М: — Не в обиду будь сказано, это твоя черта мне давно была известна .
П: ~ А чего же тут обижаться—то?

М: — Я всегда считал тебя лишь генератором идей, продвигать которые ты не в состоянии.
П: — А сейчас в моей жизни получилось так, что идеи-то и не нужны. Работа выпала самая рутинная, та, которую я всегда терпеть не мог: ходить по кабинетам, писать просительные письма…

М: — Я думаю, это твой маленький подвиг…
П: — … но основную свою деятельность я вижу впереди.Это будет издательская работа. А за работу старосты церкви я даже не получаю денег. Это просто мой каприз, поскольку я сам и начисляю зарплату работникам церкви, просто вижу, что другие люди больше меня работают. Я так считаю.

М: — А как изменилось отношение к друзьям прошлых лет, которые (я говорю это с полной уверенностью, не останавливаясь на именах) подозрительно воспринимают твое нынешнее житие?
П: — Ну, что я могу поделать, коли так? Ное отношение к друзьям практически не изменилось, как мне кажется.

М: — А вот, дело прошлое, твой отказ сделать фотографии для журнала «АНДЕРГРАУНД» -это принципиальное нежелание иметь с журналом ничего общего?
П: — Это было жлобством — не оказать тебе помощь. Опять та же лень, о которой я говорил. Но кроме того, мне просто было это неинтересно. А если вернуться к нашему журналу, то это был обычный мальчишеский фарс, у меня, по крайней мере. Потом он прошел, и я думал, что на этом все должно было кончиться не только у меня, но и у тебя…
А у тебя «АНДЕРГРАУНД» получил новое развитие… Я и сейчас вспоминаю журнал и ничего хорошего в нем не вижу…

М: — От первых двух номеров я тоже открещиваюсь, тем более, что к ним сильно руку не прикладывал.
Петр, ты отвергаешь сегодня всю официальную культуру. Неужели в ней нет каких-то светлых моментов, имен?
П: — Иожет быть, что-то хорошее и проходит мимо меня, но из того, что попадает на глаза — литература, кино, телевидение — все это за редким исключением вызывает у меня отторжение.

М: — Но ведь такие же отторжения вызывает у тебя и контркультура. Люди, которые, как и ты, отвернулись от официоза и пошли своим путем.
П: — Есть ОДИН путь. Для меня это очевидно.

М: — Может ведь получиться так, что пути у вас разные, а встретитесь вы б одном месте.
П: — Да, такое может быть. Но не потому, что они хорошие, а потому что я плохой.

М: — …Ну, я понял, о каком месте ты говоришь… Но ведь Христос больше любит грешников. И первый, кто попал в рай, был разбойником.
П: — Это был благоразумный разбойник. Он сумел разглядеть на соседнем кресте Спасителя и раскаялся во всех делах своих. Одна Фраза… А если возвращаться к контркультуре… Может, я что-то и не разглядел. Ведь делают ее разные люди… Но то, с чем я сталкивался — с журналом «КОНТР КУЛЬТ УРА», с другими музыкальными изданиями… меня коробило.

М: — А вот сейчас я подпущу бесовинку. Может ли получиться так, что когда-нибудь ты разочаруешься в том, что делаешь сейчас? Уверенность есть?
П: — Я никогда не задавал себе такой вопрос, потому что он звучит просто кощунственно. Впервые в жизни я себе во многом отказываю ради главного. И жертвы значительные. Достаточно сильные причины должны заставлять человека отказываться от удовольствий разного характера, от каких-то привязанностей, свободомыслия… Много ли ты знал людей, более преданных свободомыслию?

М: — Я всегда считал тебя человеком творчески одаренным, который пытался проявить себя в литературе, фотографии и т.п.Йог бы ты, продолжая заниматься этим и впредь, быть настолько же полезным церковному делу, насколько ты сейчас приносишь пользу на хозяйственном поприще? Это было бы, по-моему, более логичным ходом…
П: — Я возлагаю надежды на издательскую деятельность, которая уже потихоньку идет.

М: — Но ведь это опять же ближе к хозяйственным делам, чем к творческим. Функции редактора в издании богоугодной литературы ведь практически отпадают?…
П: — Да. Скорее я буду редактором-составителем. И это как раз то, чем я хотел бы заниматься. Это прекрасно — переиздавать церковные труды, спосо6ствовать их распространению.

М: — Ну, от художника здесь маловато…
П: — Так уж выходит. Художник или нет — меня это не волнует. Для меня не существует проблемы самовыражения.Ее нет. К счастью.

М: — К счастью?
П: — Ты знаешь Гену-дурака? Вот такой примечательный случай. Как-то батюшка наш был у него дома. Смотрел фотографии. На одной из них — молодой мужчина с длинными волосами, в блузе,очки, изящная поза… Интеллигент-поэт. Батюшка спрашивает:“Кто это?» Гена отвечает:»Да я. Иолодой был. Стихи писал. Дурак был!»
И: — Да, случай примечательный! Я всегда считал Гену-дурака умнейшим, интереснейшим, добрейшим человеком. Значит та версия, что он лишился ума на почве знания — это правда?
И: — Я бы не сказал, что он лишился ума.
И: — Я повторяю существующую легенду…
П: — Наверное. Гена не рассказывает подробности своей жизни. Я знаю только, что он 1926 года рождения. Хороший человек.
И: — Петр, в прошлом ты вел активную переписку с заграницей.
Как обстоит дело сейчас?
П: — Не считая деловых писем по линии церкви,я продолжаю контачить лишь с одним человеком — Вирджинией Пиллер. Наверное,потому, что наша переписка ни к чему обоих не обязывает.Кроме того, нас связывает один интерес ~ мы оба фотографы… А что касается остальных корреспондентов… Вот в сентябре 1992 года в йшии приезжали американские бизнесмены. Они пожертвовали музею четыре доллара, а один доллар дали на ишимских малоимущих. В то же время, когда они возвращались домой, то, останавливаясь в Москве, они два или три дня жили в пятизвездочной гостинице и платили по триста долларов за номер. Вот оно, бесстыдство! Одно время нам внушали, что Америка — набожная страна. Неправда! Далее, чем кто-либо, ушла от Бога Америка. Там все построено на бабках!
Иs — Иы сейчас повторяем их путь…
П: — И никого не волнует всеобщая нищета. Я где-то недавно прочитал, что за три месяца 93 года на Курском вокзале умерло от голода сорок человек. И в то же время грандиозное празднование дня рождения Богдана Титомира представляют в прессе чуть ли не национальным торжеством.
И: — Что делать?
П: — Политься.
И: — Вот уже несколько лет меня окружают люди разных вероисповеданий: православные, баптисты, кришнаиты… Работают, я считаю, на одну цель — сделать людей добрее. Но между собой они — как пауки в банке, добра найти не могут. Причем, враждуют по мелочам…
П: — Эти люди делают НЕ ОДНО дело. Вопрос стоит так: или быть церкви, созданной Христом, или быть церкви Сатаны. По учению православной церкви, все иные вероисповедания относятся к еретическим.
М: — А рок-музыку ты считаешь сатанинской?
П: — Очень часто.
И: — Значит, наши партийные отцы были правы?
П: — Сами того не подозревая. Они во многом были правы. В анти- семитизе, в частности… В антисионизме. От жидов они охранялись, но не сбереглись.
И: — А православная церковь от жидов охраняется?
П: — Да. В церкви очень много жидов. Глеб Якунин, например.
И: — Он куда-то в политику ушел…
П: — А в апостольских правилах ясно написано на этот счет нельзя священнику заниматься мирскими делами. Александр Пень — жид, который нанес большой вред православию. Разлагал его изнутри.

М: — Пять лет назад как ты к жидам относился?
П: — Я не считал жидов темой для разговора.Сейчас я думаю резко противоположно. Но различаю жидов и евреев. Это — разные люди.

М: — Вот интересное пересечение. Ты знаешь песню Романа Неумоева «Убить жида». Что ты можешь сказать о ней сейчас?
П: — Песню можно трактовать по-ра-зному. . . К тому же я помню, на чем Ромыч торчит (смущается — прим.И.) Вот видишь, даже словечко вылетело, которое я давно не употреблял… Как только о Ромыче заговорили…

М: — Торчит? (смеюсь)
П: — Я думаю, было бы большим счастьем, если бы все эти люди в один момент побросали свои гитары — смущения в мире было бы меньше.
апрель 1993 г.

В мае 1993 года в Ишиме побывал Виктор Щеголев, редактор ТЕМЕНИ — журнала-флагмана тюменского рок-самиздата. Итогом нашей встречи явилось интервью с Михаилом Зуйковым, которое в урезанном виде было предложено для публикации газете «ЭНСК». Будучи не вполне уверенными в появлении этого материала на страницах солиднейшего на сей день отечественного рок-издания (о возможных причинах «тормоза» читатель, надеемся, поймет сам), редакция АНДЕРГРАУНДА решила поместить текст беседы (с некоторой пост- фактической детализацией) на страницах своего детища.
Мы будем готовы услышать как оппонентов так и сторонников высказанных Зуйковым Михаилом мыслей и предоставим желающим выговориться печатные полосы АНДЕРГРАУНДА. Ждем писем!
* * *
Итак, во время ” творческой командировки» в соседний Ишим Виктор Щеголев взял интервью у Михаила Зуйкова, идейного вдохновителя группы ЦИКАБА и паралельно редактора журнала АНДЕРГРАУНД Темой разговора послужил только что сведенный четвертый магнитоальбом ЦИКАБА “Русские инородные сказки».

ЦИКАБА -РУССКИЕ ИНОРОДНЫЕ СКАЗКИ-
1. Вступление 2. Любовь
3. Марш № I /Алиса в стране чудес/
4. Звезда
5. Прекрасное время
6. Убить жида
7. Выход
8. Медное царство
9. Больно
10. Морозко
11. Марш №2 /Игрища старых гоблинов/
12. Евангелие отказников
13. Счастье

Все стихи и песни — Михаил Зуйков /кроме № 6 — Р.Неумоев/
Аранжировка — ЦИКАБА : Михаил Зуйков — основной вокал, гитары;
Александр Андрюшкин — барабаны;
Дмитрий Куприянов — бас, скрипка, клавиши, гитара, вокал)
Сергей Жидов — барабаны /11/;
Вячеслав Осанов — вокал /5,10/;
Вовка «Верховный» — шоу.
Записано в студии «ЦИКАБА» весной 1993 г.


Обсуждение