Раньше портрет висел над столом. Потом обстоятельства — точнее, детская кроватка — вытеснила стол в другой угол, а улыбающиеся Джон и Йоко остались на прежнем месте. Так что теперь портрет висит над кроваткой, а на столе у меня — августовский номер журнала Time Out с материалом Розмари Бэйли «Жестокий Леннон».
«Альберт Голдман стоит у окна, выходящего на Сентрал Парк, и наводит бинокль на готическую громаду особняка Дакота, в котором Джон Леннон провел несколько последних лет своей нескладной жизни.
«Черт побери, — говорит Голдман, — деревья слишком высоки в эту пору».
Голдмана уже обвиняли в «культурном геноциде» и «осквернении праха» после того, как вышла в свет (в 1981 году) написанная им биография Элвиса Пресли. Похоже, теперь он сделал это вновь.
«Жизни Джона Леннона» показывает жестокого, неудовлетворенного человека, скрывавшегося под тщательно сработанным поп-имиджем Мирного Принца.
Голдман описывает мельчайшие детали жизни Леннона, анализируя и проверяя их до тех пор, пока все это не начинает напоминать отчет психиатра; в центре внимания — жестокость, наркомания, капризное потакание собственным желаниям и абсурдная готовность одержимо следовать за любым шарлатаном.
Книга начинается с детального описания типичной утренней сцены в Дакоте в декабре 1979. Гонец приносит героин, на который Йоко тратит по 5 000 долларов в неделю. Все свое время она проводит в конторе, контролируя финансовую империю Леннонов и периодически созваниваясь с астрологом.
Джон, запершись в своей спальне, забавляется с кошками, наркотиками и призматическими линзами, приспособленными для того, чтобы смотреть телевизор, установленный у него за спиной, или шатается нагишом по дому, не обращая внимания на няньку и приятелей Шона.
Голдман полностью разрушает образ Леннона — хлебопека и домохозяина, в который сам он некогда верил. Когда Джон погиб, Голдмана — известного музыкального критика — интервьюировали корреспонденты CBS. «Во время этого интервью, — рассказывает он теперь, — я сказал, что Джон был прекрасным отцом, и был он прекрасным отцом потому, что его собственный отец так плохо относился к нему, а потом бросил его, ну, и всю эту чушь. В которую мы, естественно, свято верили. Ну, конечно же, все так и было! Ведь я читал об этом. Я слышал об этом. Все это повторялось бессчетное количество раз. Я болтал тогда перед телекамерами и уверен, миллионы людей сидели и с симпатией поддакивали: да, да, да. Все так. Почему? Потому что мы все это уже слышали. Критерий истины — привычность. Но я-то не должен попадаться на это…»
Результатом шестилетнего труда и 1 200 интервью стала книга «Жизни Джона Леннона», мало напоминающая привычную поп-биографию. И кем бы вы ни считали Голдмана — чудовищем или блистательным иконоборцем, — книга эта очень интересна, и не столько тем, что она рассказывает о Джоне Ленноне, сколько тем, что может рассказать о наших нынешних кумирах и о нашем восхищении ими.
Профессор Голдман устраивается в кресле, готовясь к долгой беседе.
— Почему вы решили написать биографию Леннона?
— Джон Леннон был для меня самой привлекательной фигурой в рок-мире. После Элвиса остался какой-то дурной привкус. Я решил, что если буду продолжать заниматься этим, то надо обратиться к фигуре радикально отличающейся, способной дать мне возможность лучше проявить себя. Потому что меня, видите ли, на самом деле больше привлекает поиск новых ценностей и красот.
Так что природа моего интереса к Леннону в моем восхищении им. Но когда я поближе познакомился с ним, я понял, о, Боже, я снова здесь: на пороге нового скандала, новых пересудов и новых обвинений. И, конечно же, все будут говорить: «Ну да, ну да. А чего еще ждать от Альберта Голдмана?
— А вас удивила такая реакция на «Элвиса»?
— О, да. Я не мог поверить, что эти люди настолько фанатичны. Я не мог поверить, что все эти средних лет мужчины и женщины способны визжать, как тинэйджеры. Что для них это вопрос прямо-таки религиозной веры. В этом есть что-то нездоровое. И что интересно, никто не опроверг ни одного пункта моей книги. Да это никого и не волновало. Всех волновал тон. То что я позволил себе подшучивать над ним. Я подшучивал над Иисусом Христом!
Леннон — личность совсем другого рода, нежели Элвис. К нему я испытывал большую симпатию. Многие из его проблем — это и мои проблемы: окружающая шумиха, желание найти приемлемый круг общения и ошущение, что именно в этом кругу тебя и не принимают…
Книга о Ленноне должна была стать книгой о его психологии. Потому что в этом суть Леннона. Его лучшие песни — попытка исследовать самого себя. И в это не так-то просто врубиться. Многим людям вполне хватает текстов. Но здесь не в текстах дело. В такой песне, как «Strawberry Fields» главное — звучание. Настроение, тональность, саунд, вот в чем ключ к пониманию его души. Его тексты, напечатанные на бумаге, практически ничего не значат. Это нужно слушать. И попытаться представить контекст, в котором это мог услышать он.
В общем, я всегда симпатизировал Леннону. Я знаю, что моя книга многих шокирует, но я не думаю, что в ней не чувствуется этой симпатии.
Один из самых шокирующих моментов в книге — жестокость Леннона.
Стью Сатклифф, пятый Битл, скончался от опухоли мозга, причиной которой мог быть удар.
Джон верил, что это он нанес Сатклиффу этот удар ногой во время одной жестокой драки.
Если верить Голдману, однажды в Гамбурге Джон и Пит Бест решили «стрельнуть» денег у пьяного матроса. Позднее Джон рассказывал, что это был не единственный случай, и однажды он так избил одного матроса, что боялся, что тот умрет. Голдман не нашел сообщений о подобном убийстве в гамбурских газетах того периода, но важно, по его мнению, то, что сам Джон верил в то, что он способен на такую жестокость.
Мирный Принц оказался воителем! Это поражает. Но если взглянуть на все повнимательнее, можно заметить, что «мир» никогда не был для него категорией политической. Он не говорил о мире так, как это делают политики. «Жестокость ужасна, потому что сам я жесток», — повторял он раз за разом, но никто не слушал. «Я должен проявить активность в противоположной сфере — в деле мира». Жестокость была его грехом, который он пытался искупить.
Я уверен, Джон испытывал жесточайшие угрызения совести после каждого из подобных эпизодов. Вот откуда все его видения смерти. Это путь к искуплению. Я согрешил. Я должен искупить. Я получу по заслугам. Моментальная карма. Ты свое получишь. Получишь завтра же. Тебе не придется ждать следующего рождения. Ты знаешь, все вернется к тебе бумерангом. Он верил в это. Как верят в это все виновные.
В этом он схож со многими святыми, которые, знаете, были грешниками прежде, чем обрели святость. Но Джон так по-настоящему и не стал святым. Он просто нейтрализовал себя. В этом трагедия всей его жизни. Он не мог изжить в себе жестокость. Все, что ему удавалось — подавить ее. Он мог укротить себя, но не мог себя переделать. Мне кажется, это типично для поп-звезд. Они не в ладу с этой жизнью. Им всегда хочется вернуться и начать все сначала.
Когда Леннон выступал в Мэдисон Сквер Гарден, как пишет Голдман, «он находился в такой точке своей карьеры, что стоило ему просто двинуться дальше в естественном для себя направлении, он стал бы лидером целого этапа в развитии поп-музыки. Эра Декаданса, принесшая с собой панк, «новую волну», рэп — все эти жестокие, психопатические стили, как нельзя лучше отражавшие ленноновскую душу. Ни одна другая звезда не была настолько готова к тому, чтобы довести декаду Театра Жестокости до апогея…»
— По-моему, переломным в карьере Джона стал альбом «Imagine». После него он записал лишь несколько отдельных значительных песен. Так получается, что уехав из Англии, он уже не мог записать хороший альбом. Когда люди покидают родину, всегда есть риск потерять что-то важное. По моему убеждению, Америка не принесла Джону счастья. Она усугубила его изоляцию.
А главная трагедия — разрыв между Ленноном и Маккартни. Я думаю, они могли бы объединиться. Мне кажется, Джон хотел этого и Пол хотел этого. Но Йоко, и это чертовски очевидно, этого не хотела.
Во время их увлечения астрологией, Йоко учила Джона совершать кругосветные путешествия, периодически увеличивая длину перелетов на несколько тысяч миль. Однажды (когда сама она собиралась покончить с героином и не хотела, чтобы Джон знал о ее пристрастии) Йоко отправила его на Лонг Айленд, уговорив принять 10-дневный обет молчания, чтобы он не мог случайно позвонить ей по телефону.
— Что еще шокировало меня, так это его пассивность и готовность к подчинению. Кто угодно мог взять Джона Леннона за руку и повести за собой куда угодно. Чтобы понять это, необходимо проследить всю его жизнь. Он вырос в условиях железного порядка, установленного тетушкой Мими. Для него это означало защиту и безопасность. Лучше подчинение и безопасность, чем независимость и гибель. Это выбор зависимых личностей. Во-вторых, он очень хотел верить. Он хотел верить в Махариши, и в психотерапию, и он хотел верить в чудо.
Откуда это? Дело в том, что все доступное ему его не удовлетворяло. И он искал что-то новое. Такие люди, как правило, втягиваются в самые безумные проекты и в конце концов разочаровываются. Наркотики только способствуют этому.
В общем, разочарование — оборотная сторона веры. Потом начинаешь злиться. Становишься мстительным. А затем ты идешь и говоришь людям все эти ужасные, жестокие, шокирующие вещи… Вот так он и мстил, понимаете. Пол украл «Yesterday». И все эти безумные обвинения. И все эти сумасшедшие вещи, которые он говорил о людях, чтобы причинить им боль. Так давали знать себя его собственные раны, его собственная боль.
Если верить Голдману, Йоко организовала арест Пола Маккартни в Японии, сообщив властям, что тот везет с собой наркотики. Японские тюремщики заставляли Пола до бесконечности петь «Yesterday». Известие это Джон воспринял с видимым удовольствием.
— Похоже Йоко во многом была лидером в их взаимоотношениях?
— Он был пассивен. Она — динамична. Он стал все больше и больше полагаться на ее энергию и динамизм. Он передал ей все свои обязанности. И всю свою ответственность. Это было основой их взаимоотношений. Их отношения, по-моему, классический пример взаимозависимости. Это тот случай, когда два человека поистине испытывали огромную и постоянную нужду друг в друге. Ему нужна была его тетушка Мими. Ему нужен был этакий заменитель матери, человек, который, во-первых, защитил бы его, а во-вторых, направил. А заодно избавил бы от всех неприятностей — бизнеса, всякого рода ответственности, позволив вести сомнабулический образ жизни.
Таких, как он, много. Им необходима подобная материнская опека. Им все равно. Их не волнуют деньги. Их не волнует власть. Их ничего не волнует. Они хотят только, чтобы их оставили в покое и дали возможность заняться самокопанием. Вот такую возможность Йоко ему и предоставила, а для таких людей, как Джон Леннон, это дорого стоит. И он расплатился с ней тем, чего она больше всего хотела в жизни. Он дал ей славу и власть. Он был для нее ракетой к славе! Он был тем большим, мощным кораблем, который доставил ее на вершину.
А она не хочет быть просто женой. Она хочет быть партнером. Причем, лидирующим партнером, потому что она всегда была уверена в том, что она талантливее его. В том, что его дело — поддерживать ее, что он в конце концов и делал. Этот их последний альбом был еще одной попыткой сделать ее знаменитой. Нет вопроса. Это не он, это она возвращалась в рок-н-ролл.
Она была очень сильна. И очень, очень рассчетлива. Но, с другой стороны, в Йоко было очень много от маленькой девочки, очень много от простушки. А знаете, какие ведьмы эти девчонки! Колдунья Оно! В общем, я не думаю, что она такой уж крутой человек. Но, я думаю, что у нее очень крутой имидж.
Вот с Мэй Панг Джон вел нормальный образ жизни. Но это не значит, что такая жизнь была хороша для него. В нормальной жизни слишком много опасностей для людей, подобных Джону Леннону. Слишком он был на виду. И слишком многое зависело от него самого. Это раздражает. Ему это не нужно. Ему нужно, чтобы его защищали. Так что глубочайшим его желанием было вернуться к Йоко.
— Когда вы сами интервьюировали Леннона?
— Я встречался с Джоном Ленноном в декабре 1970 года, когда они с Йоко только приехали в Америку, а я в то время активно сотрудничал с New York Times. Во время интервью они были в постели… Они выглядели так, словно по ним проехал асфальтовый каток или что-то в этом роде. Они казались такими плоскими. Не только физически плоскими, но и эмоционально… Джон был сосредоточен, внимателен, отвечал на все вопросы. Мы очень неплохо поговорили, но мне все время казалось, что, если я ухвачусь за край постели и скатаю ее, то под их головами ничего не окажется. Просто говорящие головы. Знаете, они казались бестелесными. Теперь, конечно же, я понимаю, что они просто «сидели» на метадоне.
— Насколько Джон был наркоманом?
— По его словам, дня не проходило без того, чтобы он не принимал что-нибудь. Я бы уточнил, что дня не проходило без того, чтобы он не принимал двух-трех разных наркотиков. Он был наркоманом. Он курил марихуану так, как простой курильщик курит обычные сигареты.
Он стал наркоманом в 26 лет и оставался им всегда, если считать метадон. В результате у него, вероятно, было несколько нервных срывов, когда он заходил в комнату, укладывался в постель и полностью отключался от мира.
— Вам не кажется, что вы слишком вторгаетесь в частную жизнь?
— Так вопрос просто не стоит, когда речь идет о людях, работающих и живущих на публике. О людях, которые строят свою жизнь на том, что сами выставляют себя на всеобщее обозрение, давая интервью, рассказывая о себе. Это совершенно другая категория людей. Такие люди принадлежат публике. Без публики они ничто. Их слава, их судьба, их сила — все это дарует им публика. И публика имеет право знать об этих людях. Но что еще важнее, Джон Леннон и Йоко Оно были уверены в том, что именно их жизнь и является их искусством. А их искусство — это их жизнь. Они не делили ее на частную и публичную. Основным занятием для них в течении многих лет была пропаганда собственного имиджа.
— Чего вы хотели добиться этой книгой?
— Вся беда в том, что люди читают все и не пытаются понять главного. Мои биографии, они могут чертовски много рассказать о славе.
Рок-н-ролл — это не форма развлечения. Это культура, цивилизация. Она сложилась всего полвека назад. Такого еще не было. И вот — человек, который был воплощением всего этого. Разве мы не узнаем лучше эту цивилизацию, если повнимательнее присмотреться к ее лидерам?
В подобных книгах нам часто пытаются представить дело так, словно звезды сами создают себя. Но это неправда. Их создает публика. И возникает вопрос: кто главное лицо в таком феномене, как рок-н-ролл? Мой 20-летний опыт научил меня: главный герой рок-н-ролла — публика. Всегда публика. Она создает мании. Она создает имиджи. И ей нравится то, что она делает.
Никто не вправе принизить Элвиса в глазах большинства людей, вовлеченных в орбиту рок-н-ролла. Никто не вправе отделить Джона Леннона от Imagine, Give Peace a Chance, чего там еще. Вот во что хочет верить публика. Я не считаю, что мои читатели недостаточно умны, чтобы понять меня. Я считаю, что они слишком предвзято настроены. Они чертовски хорошо знают, о чем я пишу. Но существует сопротивление по отношению к тому, кто приходит и говорит: «Люди, вы во власти иллюзий. Это все обман. Вы наивны». Они отвечают: «Парень, иди-ка ты отсюда. Мы не хотим этого слышать». Люди клянут меня за мои книги. Извиняюсь, конечно, но ведь не я же прожил все эти жизни. Я их только описал».
Такие дела. Что тут добавить? Теперь — после всего прочитанного — в ставшей уже привычной улыбке Джона появились новые черточки. Но я не собираюсь снимать портрет со стены. Наверное потому, что слепая вера в Альберта Голдмана — не лучшая альтернатива безоговорочной веры в Джона Леннона. Да и не в портретах, в общем-то, дело. До тех пор, пока портреты не становятся иконами. И в этом я с Голдманом согласен. Также, как согласен и с Джули Берчил, сказавшей по поводу этой книги:
«Если бы молодой Джон Леннон — еще нетронутый дурацкими наркотиками, дурацкими гуру и дурными женщинами — вернулся сегодня, не думаю, что у него нашлось бы время для своих защитников, проявляющих ту самую слепую веру, которую он всегда ненавидел. Нет, он протянул бы руку профессору Голдману… иконоборцу столь же талантливому, как и он сам».
подготовил А. АСТРОВ.
