Представлять Сергея Дьячкова постоянным читателям «ЭНска» нужды нет — его стихи (а «живьем» это песни) пару раз появлялись в газете. Мне они нравятся «звучаньем и созвучьем». Традиция, идущая от Башлачева. Лучше видеть и слушать энергия присутствия несомненна. Один из немногих акустических поэтов дня сего, «вяжущих» аккорды гитары с приличной по смыслу и чувству поэзией. Мало выступает, чем недоволен. Пытался играть в группе (что-то вроде Дилана?) — по моему совету — и убедился, что пока к такому новому не готов, остался тем, что американцы называют singer-songwriter. Настоятельно советую организаторам фестивалей запомнить имя — в Сибири среди одиночек с гитарами он в числе лидеров. Feeling Russian. Singing the Russian.
А. Б.
СЕРГЕЙ ДЬЯЧКОВ ДВЕ ПЕСНИ
*
Обещаны — нам были муки речью.
Но пригвождалось — в лоб: сермяжный клещ!
Две женщины владели мной как вещью.
Не пригождалась им такая вещь.
И холода сжимали горло многим:
как не судим, коли — ласкал Нагу?
А я всегда ходил — попрек дороги —
и стлался дымом в шелковом снегу.
И праздных дней — струя мерцала ярче,
нежель ночной кошмар — утроба дня.
О красный мой и суеславный старче —
Язык Родной — лишь ты поймешь меня!
И в нашей кипе избежать утруски
по дикой пьянке — может лишь дебил.
Я стал бы хиппи, кабы не был русским,
и пел бы в панке, если б не любил.
Но так не я придумал эти Своды.
Мы все под Рыбой — вот презерватив:
Тотальная Свобода Несвободы,
Фривольный Выбор без Альтернатив.
И никому не суждена чужбина,
и лишь в твоем Отечестве — тропа:
под хохлому Кремлевского рубина,
через проем соснового гроба.
91—92
Любовь моя, я долго одинок.
Ты и представить этого не можешь.
Когда на все, что выпито, помножишь,
и в головах положишь, как венок,
тогда и выйдет: истина — челнок,
несущий к тем, кого ты не тревожишь.
Увечен путь — то инок, то щенок.
Любовь моя, я выжег все сердца — все,
что даны мне были…
И осталось —
давить на радость, презирая жалость,
и малую ту малость до конца —
иметь во всем, что раньше отметалось.
Вот так бежит добыча на ловца.
Но я умею — вброд! — и се мой крест,
иже еси на небеси и ниже.
Я ненавижу! — но еще я вижу
и слышу благовест, что бьет окрест
набатной жижей из недальних мест.
Любовь моя, я этим не обижен
и не унижен — к весту через Брест,
а через ост — к погосту… Это ближе,
Любовь моя!
Любовь моя, я вынужден лететь.
Затем, чтоб выжить — слишком мало слова.
Весь воск тоски, что лижет крепостного
и заставляет — рот раскрыть и спеть,
и позабыть о том, что нужно вдеть
свою дорогу в то ушко, где слава —
все это мелочь, милая…
Но, право,— одной тебе я должен…
Вот и бдеть,
пока роса не вымоет двуглава.
28.08.92