Вопрос: Что влетает в одно ухо и вылетает чёрез другое!»
Ответ: «Лом».
(Из современного фольклора)
Наш ленинградский рок болен комплексом провинциализма. Он родился под интернациональными знаменами, но чем дальше, тем сильнее проступает в нем какой-то азиатский разрез. Это ощущается, прежде всего, в стремительном окостенении, давлении… жестко сложившейся кастовой структуры, иерархичности, и связанной с этим потере непредсказуемого творческого начала. Большинство наших так называемых «великих групп» сейчас более всего хотят» чтобы их оставили в покое: вырвавшись из «голодного подполья» на вольные коммерческие хлеба, они готовы без устали талдычить раз найденную формулу успеха, превращая ее фактически в абсурд.
Да, рок у нас рождался как вера и в его воздействии на публику есть нечто сродни религиозному переживанию. Но это не искупает наглой спекуляции на церковно-православные темы, этакой Махровой «глазуновщины», поднимающейся до нестерпимой аффектации и граничащей с худшими формами рок-шаманства (или кашпировства?). Да, интонации и ритмические акценты народного мелоса могут обогатить звучание и дают простор для интересных экспериментов. Но это не объясняет разухабистой клюквы с «матрешечно-интуристовскими» вариациями. Да, рок с его эмоциональной раскрепощенностью, неожиданно сменяющейся пароксизмом декадентского отчаяния, вызывает ассоциации и с балаганом, и с ритуалом. Но это не оправдывает убогое цепляние за трюки третьеразрядного водевиля, с присущими ему слащавой красивостью и жалко-бесстыдной «клубничкой». Наконец, многим нашим супергруппам свойственно лихорадочное скакание от одного музыкального стиля к другому, порой переходящее в чистый плагиат, что является симптомом творческой безликости. Возможно, в этом следовало бы узреть черты какого-то «слоновьего юмора», но, увы, напыщенная серьезность музыкоделов говорит всего лишь о претенциозности, а эмоциональную холодность иных можно без особых натяжек назвать фригидностью.
Невозможно влить новое вино в старые мехи, говорит древняя книга. История показывает, что для рока всегда плодотворным является возвращение к корням — не прямое цитирование архаических форм, но возрождение подлинного огня, задора, экспресии. Ведь рок — непременно крайность, экстремальная форма, отвечающая чрезвычайной ситуации: от собственной крутизны он постоянно «выпрыгивает из собственных штанов», стремясь быть самым громким, самым тяжелым, самым быстрым (и как скоро меняются эти критерии!). Рок — всегда опасность, подрыв: ниспровергая все и всех, он утверждает прежде всего себя — земную, сырую и грубую витальную силу. И эту подлинность, всамделишною ярость, «натиск восторга» на ленинградской рок-сцене сегодня не найти ни в арт-роке, давно пережившем надлом и впавшем в глубокое ничтожество, ни в потухающей, заклишированной, коммерциализированной «новой волне»….
Только продвигаясь вперед можно на каждом шагу открывать неведомые горизонты. Изменяется культурная атмосфера, менталитет эпохи — иссякает и соответствующая музыкальная форма. Ибо рок — это, конечно, музыка, и судить его нельзя ни по каким законам, кроме собственных. Единственная область нашего рока, где вновь зашкаливают все приборы, адреналин хлещет через край — это стихия панка и метала. Но здесь произошли важные перемены: новые люди, новые уши, самое главное — новая музыка, стиль ТРЭШ.
Трэш обладает серьезными качественными отличиями, что заставляет говорить о нем как о новаторском музыкальном стиле. Главное можно определить как конструктивную деформацию: музыкальная форма в трэшевой композиции словно разъята на части, и они составлены произвольно, как мозаика; при этом каждый следующий фрагмент, со сменой темы, «чеса», ритма, даже размера изменяет впечатление о целом, поэтому можно сказать, целое подчинено части. Чтобы собрать воедино эту внешне беспорядочную музыкальную массу, используется предельная скорость игры: на крутых виражах все как будто сплющивается вместе, спрессовывается в некий раскаленный, дымящийся слиток, почти физически ощутимый, весомый блок. И теперь в этот «блок» можно вплавлять что угодно, в зависимости от фантазии музыкантов: элементы ранней психоделии, арт-рока, даже какого-нибудь джазового авангарда. Трэш не «создает настроение», но выражает состояние, причем оно вырывается целиком в каждом выкрике, каждом аккорде. Трэш — это колоссальная эмоциональная насыщенность, потрясающая сосредоточенность на одном музыкальном переживании доводить его буквально до болевого порога. Остановить, повернуть назад?.. Поздно… «нанесенный ущерб» уже слишком велик…
Теперь попробуем заглянуть непосредственно в ленинградский трэш-металлический пандемониум и, не углубляясь в историю, обрисовать его состояние на нынешний день.
Прежде всех, выделяется своими монументальными очертаниями группа ФРОНТ (бывшая ЭДС) — одна из команд-ветеранов, игравшая на трех последних ленинградских рок- фестивалях. В состав группы в настоящее время входят: Сергей «Пушкин» Станков (бас, вокал), Борис Вильчик (гитара), Владимир Костылев (барабаны). Недавно к ним вернулся оригинальный ЭДС-овский вокалист Александр Ионов. Творческая стезя группы всегда пролегала по «метальным» областям, но от несколько помпезного, по-вагнеровоки торжественного «хеви-металла» ранних лет фронты, перешли теперь к насыщенным трэшевым звуковым рядам. Их игра отличается редкой плотностью: это словно кубическая, крепко сцепленная глыба, звуковой монолит, неумолимо обрушивающийся в зал. Команда стала лауреатом свердловского фестиваля «Металлопластика» 1989 г, где А. Братцев был признан лучшим гитаристом. Следует выделить и могучую, изобретательную манеру игры В. Костылева, одного из ведущих инструменталистов жанра. На счету «фронтов» три магнитофонных альбома: «Металлизация» (1987), «Жизнь в морге» 1988) и «Кресты» (1989).
Товарищ Станкова и Костылева по первому составу ЭДС гитарист Сергей Полтавский теперь является лидером группы КРЕМАТОР (прежнее название ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ). Состав неоднократно менялся, и ныне вместе с Полтавским и «штормовиком»-вокалистом Александром Косаревым в группу входят: Геннадий Михайлов (гитара), Владимир «Пират» Андреев (бас) и Александр Припачкин (ударные). Их теперешняя музыка — густой трэшевый замес, иногда вязкий, иногда рассыпающийся хрупкими кристаллами. Короткий, но абсолютно забойный альбом «За чертой* (1989) погружает в самое ревущее пекло.
В команду с курьезным названием СОБАКА ЦЕ-ЦЕ привели металлические тропы двоих музыкантов из бывшей хэви-группы ИЗОЛЯТОР — вокалиста Михаила «Мясо» Иванова и барабанщика Андрея «Бегемота» Мельникова, игравшего одно время и во ФРОНТЕ. Вместе с ними «кинологическими изысканиями» занимаются Сергей «Пельмень» Жицков (гитара) и Юрий Архаров (бас). Музыка их тяготеет к большей раскованности, открытой структуре. Это не «жесткий трэш», более кипучая и буйная музыкальная стихия, но она обладает подлинной «забористой» силой.
Такая музыкальная разноплановость не должна удивлять, ибо трэш сейчас пронизан ритмом органического роста, сотрясается от какой-то внутренней, подсознательной пульсации, подчиняет непредсказуемым психологическим импульсам. Он показывает — практически безграничные возможности живописной композиции «звуковых- штрихов» — их произвольное разрежение и сгущение, когда они достигают максимальной экспрессивности.
Пожалуй, первой группой ленинградской рок-сцены, которая начала играть трэш, и ничто другое, была группа 10 ТОНН, собравшаяся в 1987 г.: Николай «Деструктор» Голубев (гитара), Андрей Лерман (бас, вокал) и Михаил Линд (барабаны). После ряда успешно-скандальных выступлений и турне группа распалась, оставив один домашний альбом — «У»,— в котором можно найти следы влияний П. И. Чайковского, Э. Грига и Тома Уорриора (СЕЛТИК ФРОСТ).
Николай Голубев, преследуя свои представления о музыкальной крутизне пошел, по пути усложнения художественной формы, в чем его поддержали Аркадий «Парамон» Лебедев (гитара), Александр «Гудвин» Воловик (бас, вокал) и Евгений «Черномор» Логинов (барабаны). Они ныне именуются группой КОМА и соединяют, в трашевом контексте, джазовые и арт-роковые влияния.
Возникший недавно вновь на музыкальном горизонте Андрей Лерман переключился на гитару и возродил 10 ТОНН вместе с Дмитрием Гончаренко (бас), Александром Алексеевым (гитара) и Владимиром Шинкаренко (барабаны). Не выходя пока за пределы музыкальных опытов, они играют теперь более медленно и мрачно, немного напоминая мистические экзерсисы Кинга Дайамонда.
Друзья-товарищи 10 ТОНН — сравнительно молодая команда ЧЕРНАЯ МЕССА, в составе: Сергей Зеленюк (бас, вокал), Кирилл Уланенков (гитара) и Владимир Максимов (барабаны). Их отличает крайне «сырой» и «опасный» звук, рваная фактура: единственный альбом «Белая сила» (1989), при всем растерзанном качестве записи, производит сильное впечатление,— он как бы пронизан ощущением надвигающейся неотвратимо грозы.
Как и всякая новая форма искусства, трэш берется воплотить и отразить те стороны современной физической и психологической реальности, те убогие, неприглядные, отталкивающие или навязчивые состояния, которые ранее роком бессознательно отвергались.
Впрочем, такое воплощение происходит, скорее, на эмоциональном уровне, ибо тексты у трэшеров играют явно подсиненную роль по сравнению с музыкой. Трэш частенько обращается к «запредельной», то есть потусторонней «кладбищенской» образности, миру чрезмерных, даже шумовых эффектов. Это мир, рожденный модерновым постсюрреалистическим сознанием, сформированным в нашу рационалистическую видео-компьютерную эпоху, но отягощенным все теми же первобытными комплексами. Можно видеть в этом доведенное до крайности стремление к эпатажу, попытку -отождествиться с «самым-самым» черным, негативным, пугающим имиджем. Но можно рассматривать это и как реакцию на назойливое политизирование, буквально навязываемое нашему року иными ретивыми социологами и журналистами.
Каждый художественный, в том числе музыкальный стиль рожден своим временем — в нем живет и дышит, ворочается в скудно отведенном ему пространстве момента, лихорадочно стремясь расширить свои владения. Бытие, существование «здесь и сейчас» — высшее призвание рока, и именно оно присуще сейчас стилю трэш, который возводит действительность в какую-то десятикратную степень, до чрезвычайности уплотняет впечатление о реальности.
Наш рок при возникновении с необходимостью был вторичным, ему не пришлось завоевывать свою художественную форму, свои выразительные средства. Не вкусив подлинной рок-архаики, мы не участвовали в формировании интернациональной музыкальной связи, но постоянно жили традициями и образами, сложившимися до нас.
Но для русского искусства (литературы, живописи) вообще характерны скачкообразные темпы развития — начиная с подражания, мы часто перегоняли своих учителей и, забегая вперед, давали доселе невиданные авангардные формы, о чем свидетельствует история хотя бы истекающего столетия.
Учитывая передовые позиции, занимаемые сейчас трэш-музыкой на современной рок-сцене Европы и Америки, следует осознать, что мы стоим теперь на пороге уникальной возможности в рок-музыкальной сфере: выйдя на крайние рубежи, выдать нечто общезначительное, чему суждено развиваться в будущем. Именно в этом заключается подлинный выход из кризиса, с которым кокетничают всякие наши «гиены ротационных машин».
Железный Алекс.
Фото Вячеслава АЛФЕРОВА.
