Сейчас уже трудно представить горьковскую рок-сцену без шумной, колоритной фигуры Полковника (в миру — лейтенант запаса, выпускник Горьковского политеха Алексей Хрынов). Его карьера была столь скоропостижна, что и не верится — всего лишь год назад мы без него как-то обходились. Как быстро все-таки летит перестроечное время! Вспоминается мне первая экспортная акция горьковского рок-клуба (тогда еще официально не зарегистрированного) — казанская гастроль ХРОНОПА и ИРОНИКСА весной 1987 г. Герой сего трактата выполнял при этом малопочетную миссию в скромной должности шоумена группы ХРОНОП (вспомним, что было это в эпоху «культа шоуменов»). Правда, отличиться ему на этом поприще не удалось, но он особенно и не рвался, с воодушевлением используя вынужденный артистический простой для отправлений культа Бахуса и Диониса (эпоха этого культа, как известно, всецело принадлежит проклятому прошлому). Тогда-то я впервые и услышал его песни. Кажется, это были «Любимый город» и «Это мой дом» (по вполне понятным причинам я не могу этого утверждать наверняка). Как можно догадаться по названиям, произведения посвящены «малой родине» автора и воспевают наше славное горьковское житье-бытье.
Серый вокзал — окурки, мусор, слякоть, грязь.
Мрачный пивзал — толпа и соль — попил, вылазь.
«Где у вас здесь?» — в ответ услышал мат и смех.
Это мой дом — большой промышленный объект.
Появившийся через несколько месяцев грэйт хит «Волга да Ока» продолжил эту линию и породил у земляков предчувствие зарождения местного эпоса отнюдь не местного масштаба. Но не устояв перед влиянием космополитизма или почувствовав себя тесно в рамках образов горьковского быта, Полковник приступил в своем творчестве к отображению более глобальных проблем. Вот некоторые из даров творческой природы нашего самородка. «Мы скажем нет» — классическая песня протеста («Сидя в безалкогольной ресторации, мы скажем — нет! сверхплановой кастрации»), «Зима» — оригинальное решение проблемы ядерной угрозы («мы сидим в заваленном сарае, есть у нас два ящика вина. Ах она, такая-растакая, ядерная зимушка-зима»). «Человек на своем месте» — о сложностях идеологической борьбы на современном этапе («наш идеолог сидит в кабинете — гневно трясет головой, враг заграничный на нашу погибель выдумал акт половой»). «Балалайка» — критика застойных явлений в советском обществе («то указы, то отмены, то не думать, то не пить, съешьте пачечку пургена — веселее будет жить»). «Баллада о СПИДе» — сердце гуманиста чутко к страданиям ближнего («общественность нас обвиняет, статейки печатает критик, родные замки заменяют, кажет язык сифилитик»).
Песни Полковника — весьма органическое приложение к его физическому облику. Роскошный шестипудовый организм его даже в офицерском кителе и галифе напоминает Вакха с одной из картин Рубенса. Не слишком сублимированный гедонизм — генеральное свойство его натуры. Надо видеть, с какой первобытной страстью взывает он к своему богу!
Видишь красное сиянье —
Это ба6ы прут из бани.
Бронетанковые тетки
Носят черные колготки.
O-o-o! Волга да Ока —
экая тоска.
Фактура его песен плотоядна, груба и зрима. В них начисто отсутствуют утонченность и целомудрие «высокого искусства». Фольклорные начала здесь настолько очевидны, что неудобно даже говорить об этом. А целомудрие фольклора или тонкая метафора, или просто треп. Вообще Полковник из той породы талантливых людей, в которых самобытность и самодурство плавно вытекают одно из другого. Поэтому, восхищаясь первым и порицая второе, наше существо поднимается до высокой роли — служить игрушкой в руках у особы, имя которой Диалектика. Аминь.
X. ВИКТОРОВ
