Время веры

Попытка субъективной рецензии на альбом Я-Хи «Ноябрь»

Как-то раз в метро мне торжественно вручили яркую листовочку со страшной надписью: «Близится Конец Света!”, из которой я узнала много интересного и поучительного, и, в частности, то, какие ужасы ожидают нас в недалёком будущем, коли вот прямо сейчас мы все не вернёмся в лоно церкви и не придём ко Христу. Неизвестным автором, то и дело ссылавшимся на Иоанна Богослова, обещались невиданные войны, моры и глады, эсхатология бушевала во всей красе и безвкусице рекламных поделок. Я выкинула листовку в урну и забыла о ней — надолго.

А теперь появился такой вот «Ноябрь» — тоже о конце света, только без излишнего пафоса, без дивных прозрений и откровений, граничащих с пошлостью.

Альбом простой и страшный, причём страшный именно своей простотой и… будничностью, что ли.

Усталым голосом прочитанный текст «Края Света» на фоне расслабленного аккомпанемента двух домр открывает перспективу почти инопланетного пейзажа, где четыре раза повторённое прилагательное «серый» прочно застревает в памяти и уводит слушателя в странный мир, где уже нет ни времени, ни пространства, только «неземной серый свет от низа до самого-самого верха» да ветер, разметавший всё, что было навсегда, а было ли что-нибудь?

…давно — так давно, что успело пройти стороной несколько жизней — от «Вольного Ветра» в болезненно-искреннем «Шиворот-Навыворот» — лёгкой, почти детской песни аж, по-моему, 90-го года:

А я хотел бы да нарисовать Счастливых людей в Солнечном Круге,
Если б кто-нибудь мог мне сказать,
Что это могут сделать мои руки…

Краски ещё ярки, восприятие — конкретно до мелочей, и из-за этой конкретики внутренний трагизм не выходит за рамки отдельно взятого вечера, когда сидишь один, куришь, смотришь в окно и думаешь, в общем-то, ни о чём, а на самом деле — обо всём сразу…

…через «Ветер в голове» из «Белого Света», первого явления Апокалипсиса, который «каждый сам себе «, всемирное — или всемировое одиночество перед лицом Смерти, образ которой — страшный, конечно, но земной, светлый й даже красивый; не бойся, подожди минутку, это совсем не больно…

… до двух строчек в «Акупационном рэггей» — «Песок да ветер во всём белом свете и холодное солнце в зените раз и навсегда «…

К концу первой стороны (впрочем, не совсем ровной по настроению; две вещи — «Деревянное небо” и «Любовь (Червяк и бабочка)» — одна юношеской остротой ощущений, другая этакой весёленькой музычкой, немного выбиваются из стройною ряда «последних колыбельных») атмосфера сгущается до почти невыносимого предела, до внутреннею отторжения, так, что хочется выключить магнитофон, или, но крайней мере перемотать вперёд. Не спасает ни юмор (чернющий, правда), ни безусловная самобытность, ни строчки, за которые Я-Хе просто обеспечено место в пантеоне:

Снова я хотел про радость.
Да на беду уберегли –
Как зарекался чёрный ворон
От любви да от петли…
Наказанье без вины, покаянье без греха
Состоялися вчера в три часа пополудни,
Без меня меня женили, без меня и похоронят –
Всё одно никто никому не нужен…

Настоящее — это когда больно и человек об этом поёт? Или кричит — ведь когда больно по-настоящему, петь уже трудно… Но, Боже мой, как же это нечестно и неправильно — ловить кайф от того, что кому-то плохо, пусть переживать вместе с ним, но потом — возвращаться в нормальную жизнь, к своим заморочкам, которые и не кажутся после этого чем-то серьёзным, а тот человек? Автор, которого мы так любим — иначе и не слушали бы его песен? И, конечно, не сравнивали бы его с другими — теми, кого тоже любим.

Кстати, о сравнениях — да, мало чьему самолюбию они льстят, мы же все — самостоятельные (самосидетельные и самолежательные) творческие личности, но разве задача журналиста — льстить чьему-то самолюбию? И дело совсем не в “похожести- непохожести», дело во внутренней тональности чувств и мыслей, в эмоциональном попадании по одной и той же струне внутреннего мира того, кто воспринимает песню… Когда впервые услышала «Свято пусто место», в голове сами собой всплыли строчки из Башлачёва:

Что — снаружи всё ещё пусто?
А внутри по-прежнему тесно…

Можно сказать «субъективная ассоциация», можно сослаться на извечную расейскую тоску, можно вспомнить ещё и БГ, процитированного «шиворот-навыворот», как Я-Ха любит. Но — пока не настала зима, «узелки колючей проволоки» спасут и от горя, и от пули, но не от неприкаянности, и не от самого себя, идущего «насквозь — навылет, гордо и смело» (это уже моя любимая вещь — «Оплачено», экзистенциальный рэггеюшник с обалденной игрой созвучиями — «по воде ли, с молотка ли, ногами ли вперёд») по городам, где всё пока цело, по небесам, где всё пока свято…

И вот что странно — несмотря на весь апокалиптический настрой, а может быть, даже отчасти благодаря ему, альбом безумно светлый. Пускай солнышко — «серый клубок», но всё же солнышко, пускай «я — великое юре», но тут же «я — великое счастье», и в небесных воинствах «сам себе доброволец» сражается явно не на стороне тёмных сил. А значит — мир поживёт ещё немножко, хотя бы потому, что после слёз на кольцевой дороге до зимы и после отчаянного стёба в «Может, так и надо» — восьмиминутная вещь, уже любимая народом — наступает долгий век ноября, время звонкою холодною ветра и чистоты первою снега, время мыслей о вечном и примирении с миром, время единения с собой и с Богом. Время веры.
…в сером ватничке колобок разгребает снег… вдень меня в иголку, мама, зашивая мир через край… ой-ёй, когда в доме нету хлеба… милая, прости, но я не из тех, кто способен идти по воде…

Зато из тех, кто способен на нечто иное.

С.С.


Обсуждение