Исторический экскурс. Легенды и мифы о Нике Рок-Н-Ролле
Ник.
— «Я ненавижу, когда настоящие вещи начинают заменять символами. Придумывать какие то лейблы…
Ты можешь писать обо мне все, что посчитаешь нужным только одна просьба, не называй моего имени-фамилии-отчества. У меня никогда не было кличек. Все эти «Ник-Одеколон» фигня! У меня есть псевдоним. «Сценический псевдоним и я его честно отрабатываю».
1988 г. Хабаровский фестиваль. Ник с поломанной ногой. Гипс и неясные перспективы. К сатанеющему Нику обращается молоденькая журналисточка: «Коля Рокинролл, можно у вас интервью взять?». «А три рубля давай». «Ах! У меня так много нет. Вот только рубль…» «Ну, давай рубль», — крутит в руках «рваный» и говорит «А пошла ты…! Что я тебе могу еще сказать на один рупь?»
— Панк — как бы считается что пошел с «СЕКС ПИСТОЛЗ», но слово появилось гораздо раньше. Все это в принципе возникло в Англии, когда пришли норманы. Первое, что они сделали, начали гноить бриттов, англов, саксов. Построили Тауэр — башню — и стали в ней гноить вождей. До этого все было спокойно — племена пасли овец… А с норманами вообще и возник норманский дух — готический такой — все это оттуда, из Скандинавии.
И потом в Лондоне (Ист-Энд) стали жить те, кто остался от племен — коренные жители острова. Их начали называть панками — т. е. никчемный, ненужный, атавизм. То есть, все те, кто не являет собой нечто четкое, выстроенное, дисциплинарное.
В России аналог всего это — «бердя» — единственные племена, которые не приняли христианскую веру. В «Андрее Рублеве» Ролан Быков играл. Владимир с ними очень жестоко расправился — рубил руки, ноги, вообще, мрак, конечно. Кто уцелел, стали скоморохами — на потеху толпе. Предтеча клоуну.
1977 г. — Оренбург. Группа «Мазохист». Нику 17 лет. От той поры осталась в репертуаре песня «Методист».
Я бежал от сексуальной революции,
От любви я спрятался в подвале,
Но ты шла по оголенным проводам
И я понял, что люблю тебя.
Я обнял тебя колючей проволокой,
Я пустил на тебя бульдога,
И когда разорвал тебя на части,
Я вдруг понял, что люблю тебя.
Мясо твое нежное подварил,
И скормил синицам за окном,
Твои кости хрупкие дробя,
Я рыдал — так я любил тебя.
Зажигалкой волосы твои спалил
и сидел я греясь у костра.
Когда от тебя не осталась ничего,
Я орал: «Я так любил тебя!»
1978 г. — Челябинск. «Поступил в институт культуры. Там я учился на режиссера массовых праздников. На одни пятерки. Отучился два с половиной года, а потом помахал декану рукой и уехал обратно в Оренбург. В Оренбурге немножко поработал в парке методистом, поработал так, что маме недвусмысленно намекнули, что меня надо увозить из этого города. По обмену квартир мы переехали в Симферополь. Оттуда я быстро попал в спецпсихушку в Днепропетровск. Пришел в одно место забирать аппаратуру — а там обозвали козлом, пьянчугой… Нервы не выдержали — разбил стекла… Год в Днепропетровске на спецу, а потом еще в Херсоне полгода…
Симферополь — Москва — Таллин — Вильнюс — Рига — Минск — Витебск — Киев… Опять Симферополь… Но самый крутой город — это Тюмень.»
1987 г. — «В Симферополе получился Второй Эшелон. До этого десять лет группы практически не было. Ну с «НЧ/ВЧ…», с «Уксус-Бэнд», с «Чудом-Юдом»…. Все тот же 1978-й, осень. Симферополь. Газета «Крымский комсомолец». Статья В. Савченко «За ширмой фирмы». Полный набор обвинений в мой адрес: фашизм, насилие, срывание знамен, пропаганда идей Гитлера. Результатом стало следствие. 11 декабря 1987 г. меня взяли. В Новосибирске. В Симферополе помещают в судебную экспертизу. После «экспертизы» переводят в Киевскую республиканскую судебную экспертизу, где, в конце, концов, признают здоровым.
В конце марта 1988 г. перевозят назад в Симферополь и выпускают под подписку о невыезде. Через каждые три дня допросы. То изобьют, то провоцируют на изнасилование, «афганцы» грозятся убить, на малине у какого-то блатного, где наркота собирается, появляются менты с ордером на обыск и открытым текстом дают понять, что всем будет лучше, если меня убьют. На Пасху я хотел пойти в Храм, но один человек разубедил меня ходить. Сказал, что у некоторых кругов сложилось представление, что я связан с Сатаной, и что за хождение в храм они могут меня убить, а потом сказать, что это меня Бог покарал. Голливуд, а не Симферополь. 29 апреля следователь закрыл дело за отсутствием состава преступления.
1988 г. «23 декабря я приехал во Владивосток. Познакомился с Витькой Пьяным и Санькой — Златозубом».
1989 г. Начался проект «Коба».
Магнитоальбомы:
1989 «Филька-ШКВОРЕНЬ», Сибирь.
1990 «Полночный Пастырь» Ник + Лолита. «Попа Бегемота Рекордз».
«Московские каникулы», Новосибирск.
«Тюмень+Владивосток», Коба (Ручная Луна, сборник синглов и черновых записей).
«На сцене — кошмар, что- то невиданное, не поддающееся пониманию». «Такую музыку я не признаю. Это низкая культура». «По-моему, там артисты пели сами для себя и их песни не имели никакого смысла», — анонимный опрос десятиклассников одной из московских школ 1990 г. по поводу концерта «Кобы». «Окропил нас Ник — кровью и потом своим, да чернилами мазал. Иже с ним — Гад… Вены пилил»… (М. Володина).
«Кроме мата я вообще ничего не поняла.. Я конечно могу описать все гадости, которые я там видела и после которых мне было ужасно отвратительно в течение трех дней… Я не понимаю, как это может нравиться? Легче прийти в дурдом и пообщаться с психами. По-моему, это будет намного приятнее… Я не перевариваю всех этих вшивых волосатиков! По-моему, это самое отвратительное зрелище из всего того, что я видела за 16 лет!»
ПИДЖАК НАИЗНАНКУ И ЛЮБОВЬ.
Что будет, если пиджак вывернуть наизнанку? Да ничего не будет. Разве только пиджак приобретет в неряшливости и потеряет в элегантности и аккуратности, но все равно останется все тем же пиджаком. Если же человек оденет на себя вышеуказанным способом костюм, то, естественно, окажется неприемлем в хорошем обществе, отталкивающе неряшлив, смехотворен и ко всему прочему, рискует быть битым.
Почему в триллерах и прочих видео-шугастиках демоны, мертвецы и прочие монстры, а иногда и благородные герои, имеют такой отталкивающий вид (например, «Даркмэн»)? Говорят, что все это из времен Великой Чумы и ходячих по Европе прокаженных с колокольчиками… Ассоциальный Тип должен был отличаться от общей массы в худшую сторону. Так вот и Ник Рок-н-ролл… Презираемый клоун на сцене, сумасшедший Гамлет. Нужен, похоже, только таким же «чокнутым», выстригающим свой «ирокез» где-то в глубине души и с гордостью носящим свое юродство. «Одним — звезда героя, другим — звезда шерифа, а третьим — звезды в небе, а третьим — кровь и бисер» (неизвестный автор, середина восьмидесятых XX века). Можно быть немытым и нечесаным, «прокаженным» и страшным, вызывать брезгливость и отвращение, но все это искупается одним — возможностью всегда быть на виду и честным. За такую возможность можно платить. Может именно из всех этих выкладок и рождается ответ на вопрос, почему это Николай К. (Рок-н-ролл) в худшие свои времена идет на улицу и просит милостыню. (Причем, все те малые деньги, добытые таким образам, могут идти на водку и закусь). Но вот сам акт носит концептуальный характер, вроде той проделки хиппи шестидесятых на Нью-Йоркской бирже, когда с балкона для посетителей, вниз к суетливым клеркам полетели зелененькие бумажки, а хиппи весело смеялись, глядя на то, как дельцы, ворочащие сотни тысяч, прыгая через друг друга, ловили долларовые купюрки.
Между попрошайничеством и самоубийством Ник выбирает (по крайней мере, пока) попрошайничество — театрализованное действие, дающее нам возможность стать добрее, поделиться (а почему собственно говоря и не с Ником?) тем, что нам, в принципе, не настолько уж и нужно. Отсюда же, наверное, и уверенность Рок-н-ролла в том, что мы все должны помогать друг другу, и в первую очередь — ему. Я знаю, что сам Николай готов помочь, чем может. Человек же, не пожелавший оказать содействие и «подать руку в нужный момент», просто обижает и без того покрытую шрамами и рубцами душу этого «не музыканта», даже в том случае, если помощь должна быть направлена не в сторону Ника, а в сторону его друзей. И так же, как к юродивому стекаются странные личности и ждут от «божьего человека» откровений, так и к Рок-н-роллу слетаются со всех сторон людишки, существующие «при панке». Я помню саксофониста Карла Пропирушника, совершенно не умеющего играть на саксофоне, но пришедшего очень кстати. Карл запомнился Нику как славный малый, хотя мне Карл всегда казался нудным и глуповатым. Бытует несколько версий: или Ник как паук затягивает в свои тенета невинных младенцев и питается их энергией, как вампир кровью, или же наоборот, младенцы сосут и сосут из Ника энергию и становятся все увереннее и увереннее в себе с тем, чтобы однажды отбросить ненужную Никову оболочку и пойти своим путем… Вероятнее же всего, что обе версии одинаково имеют место быть…
Обладая заманчивостью запретного плода, Ник продолжает шить на этом запрете. Естественно, что для праведного гражданина запретный плод, хоть и сладок, но противен уже в силу своей запретности, и вот именно поэтому многие в последнее время готовы были отдать ему пальму Бога (или Дьявола, что собственно, одно и то же) и уж по крайней мере, лавры Кашпировского. Самое удивительное, что со своей нелюбовью ко всякого рода лейбам, Николай ничего не имеет против таких попыток. Возможно, что это большая игра в шоу-бизнес, а может быть и… Впрочем, когда кто-то (как В. Веселовский, если я не путаю фамилию, г. Хабаровск) начинает говорить сплошными цитатами из рок-н-ролла, выглядит это как минимум, забавно. Все как-то забывается, что и сам Ник — сплошь цитата, вывернутая наизнанку. И «Тяжелый дождь» (Дилан Боб) и «Мужики!» (Г., который B) и «Улялюм» (Эдгар По) — все это то самое, но вывернутое до абсурда, извращенное, как пиджак на голое тело. Так что смешно видеть некоего апостола В., стремящегося донести людям правду о господе Нике и сыплющего цитатами из «Откровения Рок-н-ролла». Про таких людей говорят «широко известен в узких кругах». И если в этой стране круг, очерченный рок-н-ролловой идеей не настолько велик, как этого хотелось бы, то известность Николая внутри этого кружка, представляется феноменальной. За последние два года мне не попалось в руки практически ни одного самиздатовского органа, в котором бы не заходила речь о Нике. И везде, в той или иной форме пытались решить, кто такой Ник Рок-н-ролл, что он из себя представляет и вообще, на хрена он. Только вот ответа все нет и нет. И я тоже не смогу ответить на этот вопрос. Уж слишком быстро меняется Ник… Или он всегда такой? Одновременно и панк, и хиппи, пацифист и фашист, христианин, богохульствующий во храме и атеист, проповедующий Христа.
Мы пытаемся судить о феномене Рок-н-ролла со своих человеческих точек зрения, а не выходит. Получается, что Николай стоит где-то вне нас, уже за пределами понимания. И если мы все — люди, то Ник уже где-то вне этих рамок, вне, так же как Леннон, заявивший в свое время: «Я теперь популярнее Христа». Нам все кажется, что самое трудное и необходимое — быть последовательным в своих суждениях. Мы стремимся быть постоянными и ждем этой же устойчивости от себе подобных, нам так удобно. Но вот оказывается, что великое счастье — позволить себе постоянно меняться. В этом изменении великая сила. Ник же постоянно доказывает на своем примере, что ничего святого нет и быть не может. Мы можем только тянуться к нему, пытаясь осмыслить со своих человеческих точек зрения, почему это у него пиджак наизнанку, почему у него такая вывернутая любовь? А для него все давно решено предельно ясно и логично. Только логика его нам не приемлема. Вот мы и стоим разинув рот и смотрим, не в состоянии понять, что вывернутый пиджак остался все тем же пиджаком, а этот ужас, который, вроде бы, несется на нас со сцены, ни что иное, как изнанка любви. Всего лишь — любовь наизнанку.
Как было бы удобно представить из него этакого Монстра, которому, что водка, что пиво, что кровь, что чернила — все едино — все водица. Сказать: «Если хиппи делали из физиологии бунт, то панк возвел бунт в необходимое физиологическое отправление». А Ник Рок-н-ролл — мистер панк. Только и это спорно.
Самый странный концерт фестиваля. Волны жути идут на зал, хотя музыки нет вообще: четыре гитариста стоят в ряд и берут один аккорд, а Ник половину слов поет мимо микрофона. Все в полном трансе: Гатт забывает, что гитара акустическая — бежит с ней прочь от микрофона к рампе и пилит там что-то ужасное.
Гатт чуть не до костей разрезает себе руку бритвой и роняет ее на пол. Какая-то сволочь подает ему бритву обратно, и он режется ею дальше. Очень, наверное, приятно поправлять петлю вешающемуся…
Можно было бы добавить, что все это — припанкованные элементы шоу. Только вот кровь — настоящая, красная и соленая.
Однажды начав свою игру, Ник неожиданно для самого себя становился жертвой собственного имиджа. Имидж заставляет его пить одеколон, и всегда найдутся глупенькие девочки, готовые выпросить для него у своего любовника дефицитную парфюмерию. Начав глобальный запой, ему уже трудно выйти из сценария, тем более, что всегда найдутся готовое помочь оставаться на своем месте. Помогут, да еще будут приговаривать: «Что ты такой смурной?! Думаешь водки не хватит? Так мы еще купим». В одну из последних встреч с ним, Ник, стриженный «под ноль», с крупной ссадиной на переносице, с дрожащими руками, чуть ли не плакал: «Они приносят водку, приносят, а я не могу их выгнать. Я пью, а они уверены, что большего мне и не нужно…».
Говорят, что однажды, после достаточно безобидной пародии, Егор Летов дозвонился до Владивостока и с придыханием кричал в трубку: «Если бы ты был таким панком, каким представляешь себя в своих песнях, ты бы давно пошел и повесился». Но это — дела «великих сил», и Егор тоже мог ошибаться (пусть в меня плюнет после этого зеленоволосый фэн).
— Почему тебе нужно навесить на меня ярлык? Панк! Хиппи! Что за национализм? Все люди люди.
На самом деле все от них самих и зависит. От их способности противостоять тому, что о них говорят. Если им нравится быть панками — они будут панками. Если им нравится быть дураками — они и будут дураками. А иным нравится жить. Они любят жить. И они живут так, как они захотят. Правда, им тяжело… Что бы то ни было — был панк в этой стране, не было ли панка — все мы люди, в конце концов. Я даю возможность людям увидеть самих себя во мне, мне страшно от этого иногда становится…
Кто-то уже не в первый раз, пытается представить из него «фюрера с гитарой» или фашиста, пока еще без пистолета. Только верю ли я этому даже тогда, когда Рок-н-ролл сам себя называет фашистом? Если Николай позволяет нам увидеть самих себя, то мы-то и есть эти самые, сокровенные наши желания, реализацию которых мы с радостью и ненавистью готовы перенести на Ника. Мы-то и оказываемся теми фюрерами, которые мерещатся нам на сцене, где Ник в майке с рисунком «серп и молот равняется свастике»». Мы — это наши нереализованные желания. А Нику, в его страхе перед свободой, нужно только одно — быть свободным и жить. А мы уже готовы поставить диагноз — фашист, пацифист, коммунизм и т. д. — только на основании своих пристрастий и подсознательных желаний.
— «Что я думаю о фашизме? Живя в фашистском государстве, что я могу думать о фашизме? (то дерьмо, старое дерьмо…) А вообще фашисты похожи на пацифистов, а пацифисты похожи на… евангелистов. Евангелисты ведут себя как сущие фашисты иногда».
Ник может умереть под забором, погибнуть на «пере» какого-то урлака (как погиб Леша Смерть — Комиссарам), просто по пьяни — но это не судьба. Его Судьба — нести на своих плечах крест до самой Голгофы и видеть, как на этом кресте будет распят другой. «Я страдаю больше, чем тот еврей на кресте». Может быть, именно от этого ощущения смерти, ходящей всегда рядом, но не по его душу, нет-нет да и принесет от него весть о смерти того или иного человека. Часто бывает так, что человек-то жив, но по каким-то причинам Ник говорит о его смерти… И я мало встречал людей, которые так честно и искренне оплакивают смерть не только знакомого и близкого, но и далекого человека. Все это, как мне кажется, от предчувствия смерти, но (Ник наверное, скажет «Увы») не своей.
Николай, он как и сам Рок-н-ролл, — сплошное противоречие. Любимый поэт — Эдгар По, мрачноватый романтизм, пропитанный тлением. И дикая любовь к жизни. Тяга к солнечному свету, будто бы через решетку на окошке в подвале пытается дотянуться до горячей звезды.
Я рад за себя, что на одном из фестивалей в г. Владивостоке, глядя на «страшное лицо», на все эти «волны жути, прущие в зал», я вдруг понял: он же всех нас любит. От этого ему больно, ему страшно, что есть какие-то силы, которые вот так запросто могут забрать его у нас, или нас у него. А любовь? Как ее ни выворачивай наизнанку — все Любовь. Хотя вывернутая и выглядит не экстра-класс.
«…Вообще я желаю всем здоровья, счастья, хороших, толстых жен и ленноновского долголетия. Навеки ваш, Ник Рок-н-ролл.»
