«…Вскоре после подписания контракта со Всеиндийским радио, я начал активные поездки по всему миру, и одними из первых гастролей было посещение России в 1954 году. Нас принимали просто шикарно, почти как дипломатов. В Тбилиси грузинские музыканты сыграли специально для меня одну из моих вещей, и это было очень приятно. Но я все время замечал, что, когда меня представляли тем или иным людям, они обменивались каким-то замечанием. Лишь позже я расслышал имя “Пушкин” и понял, что люди говорят о том, что я удивительно на него похож.
Но в целом зарубежные поездки нельзя было назвать удачными: нас ждал прохладный прием и полупустые залы. Даже любимый мною в детстве Париж встретил нас ледяным молчанием. Но постепенно положение начало меняться — сначала были удачные гастроли по Японии. А после возвращения в Европу из турне по крупнейшим городам США в 61-62 годах нас, казалось, встретила другая публика. Мы получили приглашения на фестиваль Пражская Весна, Музыкальные Фестивали в Лидсе и в Эдинбурге.
Именно после Эдинбургского Фестиваля произошел крутой перелом не только в отношении к нам, но и к индийской музыке вообще. Это случилось в 1963, мы получили роскошные отзывы в прессе, и после уже не имели проблем с пустыми залами.”
В 1965 году Джордж Харрисон взял у Шанкара несколько уроков игры на ситаре, и впервые за всю историю поп-музы- ки этот древний индийский инструмент зазвучал на “Norwegian Wood”. Другие группы тут же, естественно, стали обезьянничать. На что маэстро Шанкар сказал следующее: “По крайней мере Джордж Харрисон взял у меня несколько уроков. Остальные даже не знают, как взяться за инструмент, с какой стороны к нему подойти…”
“То, что я называю Великим Ситар- ным Бумом, разразилось в начале 1966- го. По крайней мере, тогда мне об этом стало известно. Усиленное внимание к ситару возникло, когда “Битлз” и “Рол- линг Стоуне” начали использовать его при записи своих песен. До этого момента я не слышал их дисков, но хорошо знал, что они были популярными среди молодежи.
Позже, в июне 66-го, в доме моих лондонских друзей мне представили Джорджа Харрисона и Пола Маккартни. Я нашел их весьма вежливыми и очаровательными молодыми людьми. Честно говоря, я ожидал другого. Джордж поговорил со мной об игре на ситаре, сказал, что инструмент, его звучание и моя игра очень впечатлили его. Я попросил его показать что-нибудь из того, что он делает на ситаре. С обескураженным и несколько детским выражением он объяснил, что достиг не слишком многого, и такая скромность произвела на меня большое впечатление. Джордж сказал, что у него не было никакой серьезной подготовки, и он сам попытался произвести несколько экспериментов, опираясь на свое умение играть на гитаре. Когда разговор зашел о желании Джорджа учиться у меня игре на ситаре, я пригласил его (вместе с женой Патти) приехать ко мне в Индию, объяснив, как много нужно практиковаться, чтобы достичь успеха. Он с энтузиазмом принял приглашение, в свою очередь предложив мне посетить свой великолепный дом в Эшере. И вот, перед тем, как покинуть Англию, я дал Джорджу несколько первых уроков индийской музыки. обнаружив при этом, что он очень восприимчивый и схватывает все буквально на лету. По его просьбе, я один вечер также играл в сопровождении Али Рака на табле для нескольких близких друзей и. конечно, для трех других битлов. Мне всегда нравилось играть перед небольшими аудиториями, особенно пере;, музыкантами, а в тот вечер я был просто горд своим искусством, найдя самый теплый отклик у собравшихся.
После того, как я вернулся в Индию, Джордж написал мне, что может приехать и провести со мной шесть недель, чему я был очень рад. В ответном письме я посоветовал ему немного постричь волосы и отрастить усы — чтобы его не узнали сразу же после прибытия. Этот трюк сработал — когда в сентябре мы приехали встречать Харрисона в аэропорт, никто его не узнал, хотя приезд Джорджа с женой очень широко обсуждался в прессе. Они поселились под вымышленными именами в отеле Тадж-Махал, где были тут же узнаны коридорным. За 24 часа весь Бомбей был уже в курсе — Джордж Харрисон здесь. Наследующий день газеты вышли с огромными заголовками, перед отелем собрались гигантские толпы тинэйджеров, а мой телефон трезвонил не переставая.
Я не мог поверить глазам, наблюдая эту безумно неистовствующую молодежь, в основном девушек от 12 до 17. Я мог бы представить себе такое в Лондоне или Нью-Йорке, но в Индии! С каждым днем ситуация все ухудшалась, и мы не могли уже толком заниматься из-за сумасшедших толп под окнами, выкрикивающих имя Джорджа. Нам пришлось созвать пресс-конференцию и объяснить, что Харрисон прибыл сюда не как гитарист «Битлз», а как мой ученик, и просит дать ему спокойно поработать со мной. После этого мы уехали в Кашмир и Бенарес и провели остаток времени в относительном спокойствии. Я учил Джорджа правильной посадке и нескольким базовым упражнениям — максимум того, что можно дать за шесть недель, учитывая, что в обычных условиях на это уходит год. Но даже и за это время Джордж понял всю сложность изучаемого искусства, сказав, что у него, наверное, уйдет лет сорок, чтобы овладеть им.
Мы провели еще несколько уроков во время моего визита в Лондон в начале 67-го и летом 68-го в Голливуде. Для меня стало совершенно очевидно его серьезное желание изучать индийскую музыку и искренний к ней интерес.
Многие люди считают, что индийская музыка серьезно повлияла на поп- музыку конца 60-х. Но на мой взгляд, это были всего лишь звуки ситара, а настоящей национальной классики в поп-песнях не найти. За исключением нескольких групп, действительно прогрессивных, обладающих творческим подходом, музыканты использовали ситар удивительно бездумно, просто как новый звук или необычный эффект.
История с “Битлз” и всплеск интереса к ситару мгновенно принесли мне огромную популярность у молодежи: в один прекрасный день я обнаружил, что являюсь предметом обожания, словно кинозвезда или молодой певец. Но, с другой стороны, мне пришлось столкнуться с критикой “традиционалистов” в Индии и классических музыкантов за рубежом, которые считали, что я коммерционализи- рую свою музыку, делаю ее более “дешевой”, иод влиянием поп-музыки снижая стандарты исполнения.
Но все же я знал, что у меня будет возможность дать молодежи всего мира верное представление об индийской музыке. Я рад, что это со временем произошло, но не многие знают, чего мне стоило внушить своей аудитории, что индийская музыка не связана с роком и ее нельзя сопровождать криками, свистом и проч., что она является классической по своей природе, и ее необходимо слушать так же серьезно, как и концерты Баха. Буквально за два года я почувствовал коренные изменения в своей аудитории, и знаю, что мои слушатели понимают, какую музыку они пришли слушать.
Наряду с подростками, большую группу моих почитателей составляют хиппи. Их было еще сложнее привести к правильному восприятию и оценке моей музыки. Я чувствовал, что причиной этому — употребление многими из них различных галлюциногенных средств. Хиппи считали музыку частью своего наркотического опыта. Сначала меня очень огорчал их подход к индийской музыке как к психоделической, спиритуальной, несущей эротические импульсы. Но позже я понял, что это не их вина: некоторые из самозванных американских “гуру” распространяли ложь об Индии, рассказывая, что все знаменитые аскеты, мыслители и артисты в нашей стране употребляют наркотики. Нередко можно было услышать, что нельзя даже правильно медитировать, исполнять музыку, произносить священное слово “ОМ “, не принимая наркотики.
Конечно, было приятно видеть такой широкий интерес к Индии, но часто его проявления были поверхностными, чисто внешними. Бисер, колокольчики и цветы
— все это походило скорее на переодевание и на насмешку над реальными явлениями. Даже на самом почитаемом из праздников, Kumbla Mela, где я видел много хайратых персонажей из Америки и Европы, они направлялись не к действительно добродетельным и святым людям, а с большой радостью проводили время у ног aghoris и nagas.
Большинство aghoris и nagas в той или иной степени — шоумены от религии. Они ходят почти или полностью голые, практически всегда грязные, а их волосы представляют из себя то, что индийцы называют jata — их отращивают как можно длиннее, многие годы не моют, и обычно заплетают в мелкие косички. Философия этих гуру состоит в оценке материального мира не с критических и не с одобрительных позиций — ничто их не радует, но ничто и не вызывает отвращение. Индийцы обычно относятся к таким людям с некоторым страхом (особенно к aghoris, т.е. к тем nagas, которые селятся около действующих ghats, где кремируют людей и исполняют некоторые отвратительные обряды), так как считают их служителями нечистого, не обладающими светлыми божественными силами. Aghoris и nagas зачастую являлись алкоголиками и наркоманами, и хиппи почти инстинктивно примыкали к этой религиозной группе. Вся Индия была наводнена немытыми молодыми людьми бунтарского вида, и было действительно обидно видеть, чго образованные европейцы и американцы, часто из хороших семей, пытаются найти в Индии какую-то духовность и успокоение ума таким неумным образом. Они не понимали, что следуют не истинным индийским религиозным и философским традициям, а позволяют втянуть себя в игру откровенно извращенной школы мышления, деградирующей из-за ее связи с наркотиками и, до некоторой степени, с сексом.
В один из моих приездов в США ко мне обратились несколько молодых людей с просьбой учить их игре на ситаре. Анемичность, трясущиеся руки, нервозность и нездоровый блеск глаз не произвели на меня приятного впечатления, хотя некоторые из них и оказались впоследствии весьма одаренными. Я узнал, что помимо обычной марихуаны, они принимали ЛСД, метедрин и героин. Когда я поставил обязательным условием обучения отказ от наркотиков, они ответили теми же словами, которые я уже до этого много раз: через наркотики они получают новую информацию, становятся более духовными, травка открывает нечто внутри них и все начинает казаться гораздо красивее. Далее шли традиционные жалобы на семью, общество и правительство.
Меня самого часто обуревают ненависть, ревность и зависть, меня волнуют войны и все то безобразное, что составляет неотъемлемую часть нашего мира. Я стараюсь жить в добре и красоте, ищу все то, что несет в себе внутреннюю гармонию и немедленно закрываюсь перед уродливыми вещами, которые распространяют дурные вибрации. Многие годы я с помощью своего гуру пытался создать в себе красоту и духовную силу, так что я могу обратиться к этому чистому источнику, когда ненависть, распространившаяся по миру, начинает действовать слишком угнетающе. Именно над созданием внутренней красоты я трудился многие годы. И теперь я пытаюсь вызывать ее к жизни при помощи своего искусства и делиться ею с другими…”
Иегуди Менухин: Рави Шанкар как зеркало молодежного сознания
В соответствии с представлениями индусов о возвышенном, их национальная музыка являет собой безоглядное любовное слияние личности с безграничным. Немногие современные композиторы достигли подобного уровня, мы можем встретить его лишь в произведениях Баха, Моцарта, Бетховена. Но нельзя упрекать современников за утрату чувства просветленной экзальтации, его не хватает всей нашей цивилизации, и нет тех источников, откуда черпать. Что сможет выразить наша музыка, гармония чистых созвучий? Если индийские музыканты, начиная знакомить со своим искусством, помогут нам вновь обрести эту гениальную наивность, наша культура будет обязана им многим.
В своем постоянном поиске, молодые люди, во многом интуитивно, почувствовали послания, которое Рави Шанкар несет в своем искусстве, почувствовали магическую ауру, исходящую от его музыки, от самого присутствия художника. В его творчестве они видят явление, как нельзя лучше соответствующее требованиям сегодняшнего дня, — синтез непосредственности, приходящей с опытом, импровизации, искренности и чистоты, тот род честности, который в равной степени присущ и невинному ребенку, и большому художнику. В Шанкаре сочетаются и стиль мастера, и упорство ученика, итог огромного опыта и сосредоточенных усилий не только всей жизни артиста, но и многих предшествующих поколений.
Человеческую историю можно представить донесенной до нас в отражениях зеркал — вначале маленьких и замутненных, в них с трудом можно различить цели и причины. С течением времени зеркала становятся все больше и больше, отражая индивидуальность людей и показывая ее другим. Удручающая и пугающая картина предстает наблюдателю в четком изображении. К настоящему моменту силуэты в зеркалах переросли людей, которые кажутся рядом с ними карликами.
Ни на чем не основанная необходимость обращаться к внутренним или внешним зеркалам (если не за одобрением, то, хотя бы, за оправданием, чтобы иметь силы смотреть в лицо судьям или армии журналистов) достигла сегодня абсурдных размеров.
Художника, который дошел до понимания этой ситуации, в наши дни называют “посланником”, “новатором», “явлением культуры” — он подходит под эти определения и этим обуславливаются его поступки. В упрощенном понимании, он представляется целью и средством, альфой и омегой, и существует реальная опасность, что со временем этот художник превратится в выкристаллизованный символ, прикрывающий пустой жест. Пока еще в процессе творчества, слава Богу, присутствует тот накал, который позволяет отделить все примеси, оставляя лишь чистое золото.
К чести молодой аудитории, они разглядели это чистое золото в Рави Шанкаре и его творчестве. В этом благородном и несущем истинные ценности искусстве заученная повторяемость действий, утвержденная навсегда идея уступили место вдохновению и обостренному состоянию бытия, ограниченным лишь вкусом и склонностями самого артиста.
Я с радостью отмечаю, что часть молодежи отказались от пассивного и разрушительного, легкого и опасного ухода в воображаемый мир забвения с тем, чтобы выбрать себе послушание, требующее многих лет работы над собой и совершенствования, школу, хоть и изнурительную, но сулящую многое в будущем. Когда мастерство будет им наградой, зеркала вокруг них падут, и избранный узнает то острое чувство правоты, которое не зависит от свидетельств разума. Они достигнут творческой чистоты и невинности, в которой “Я” есть «Я» и “Мои действия — мои”.
Рави Шанкар принес мне драгоценный дар. Через него я получил еще одно измерение в моем музыкальном опыте — то, что свойственно всей великой музыке, в том числе и нашей, но которое почти исчезло из нашего мира, вместе со многими явлениями, относящимися единственно к царству вдохновения и наития.
Но для тех молотых людей, которые отдали свои мысли и сердца Рави Шанкару, он привнес смысл и порядок в хаос, придал новое, основополагающее и высшее значение настойчивой работе, самоконтролю, вере и ценности жизни.
1968
Иегуди Менухин
Рави Шанкар: Иегуди Менухин как благословение звезд
С самого детства я много путешествовал по всему миру и со временем пришел к пониманию того, какая разница существует в реакции слушателей индийской классической музыки и на Востоке, и на Западе. В 50-60е годы индийские музыканты начали привносить свои традиции в Европу и Америку, исполняя свою музыку и стараясь дать о ней верное представление аудитории.
Многие спрашивали меня о том, нужно ли читать, впитывать, изучать и знать индийскую религию, философию, духовную атмосферу, или, возможно, даже путешествовать по Индии для того, чтобы понимать ее музыку, не говоря уже о том, чтобы исполнять ее. Я всегда отвечаю: “ДА” так как эта музыка очень тесно связана со всем процессом индийской истории и развития, и если кто-то желает выступать как исполнитель, то это изучение приобретает еще большее значение. Без активного исследования традиций и культуры, музыка покажется фальшивой и надуманной.
Так как развитие музыки и танца, тех форм искусства, с которыми я соприкасался всю жизнь, очень плотно связано с прошлым, я часто ощущаю, что стою ближе к прошлому, чем к настоящему.
Будучи еще подростком, живя в Париже или путешествуя с труппой танцоров и музыкантов моего брата Удаи, я чувствовал сильнейшее желание, почти миссионерское рвение, принести прекрасное. Богатое и древнее наследие индийской классической музыки на Запад и достичь ее более глубокого понимания и оценки. Имея ввиду эту цель, я подготовил ряд кратких бесед — мелодические формы, используемый ритм, инструменты — которые я провожу на своих концертах перед исполнением каждой raga. К тому же, мне выпала честь преподавать индийскую музыку в Калифорнийском Университете (Лос-Анджелес) и в Сити Колледж (Нью-Йорк). Я также открыл собственную музыкальную школу в Бомбее, с отделением в Лос-Анджелесе.
Я не претендую на роль ученого, большинство своих знаний музыкальных традиций я получил от своего guru и других известных исполнителей. Как и большинство выступающих музыкантов Индии, у меня гораздо яснее взгляд на прошлое, примерно от 15 века до наших дней. В наших представлениях обо всем, что произошло до этого периода, приходится полагаться на научные исследования и трактаты, которые содержат много спорного. В отличие от западных музыкантов, проводящих годы в изучении всей истории и основ своей музыкальной традиции, индийские ученики в большей части получают от своих guru максимум практических сведений, все, что касается современной музыки, и относительно недолго задерживаются на изучении теории и исторических концепций. Этот обычай преобладает с тех времен, когда из-за языковых проблем была утрачена возможность широко пользоваться древними текстами на санскрите. Традиционно, shishya, или ученик, принимал без критики и вопросов все, чему его наставлял guru, и в нем, соответственно, никогда не развивалось аналитическое или объективное суждение. Именно поэтому, сейчас наблюдается некоторая напряженность в отношениях между музыкантами и музыковедами, особенно на Севере, где обычаи не так систематизированны и форма- лизованны, как на Юге.
Многие годы путешествий, гастрольных поездок и активных усилий, направленных на пробуждение в западных слушателях понимания красоты и величия индийской музыки, создали мне и моему искусству много друзей и поклонников во всех направлениях музыки на Западе — от строго классической до электронной, от джаза до фолка, даже в рок- и поп-музыке, и за это я благодарен своим звездам и благословению моего guru.
1968
Рави Шанкар