Возьмем быка за рога.
В последнее время в статьях иных рок-критиков стало время от времени, к месту и не к месту, прорываться понятие «аура концерта». Употребляется оно, как правило, походя — как еще один обнаруженный с течением времени рядовой атрибут рок-культуры. Слово, в конце концов, красивое.
За красивым словом, однако, стоит, как мне кажется, довольно многое. Да и щеголять им именно в данный переживаемый момент стали явно неспроста.
Любят, любят сейчас поговорить и о глобальном кризисе отечественного рока — и справедливо. Однако преимущественно переживает сию проблему рок-критика и, отчасти, рок-тусовка. Сами же обсуждаемые рок-музыканты нередко высказывают недоумение и даже досаду при попытках вести с ними беседу в подобном ключе. Кризис? Какой кризис?
Максимальную досаду вызывает, разумеется, обывательский уровень постановки вопроса: «Продались, гады, на стадионы теперь работают?» Наш маленький тусовщик-нонконформист конечно же шокирован тем, что недавние «герои рок-подполья», польстившись на полукооперативные тысячи, чаще играют теперь не для него, а для каких-нибудь условных комсомольцев Нижневартовска. Но на такую «критику» ответ заранее готов: что же, милый мальчик, плохого в деньгах? Ребята купят себе приличные инструменты, жена будет меньше пилить, сынишке теперь ка кубики хватит, да и Сальвадор Дали, в конце концов, по электричкам с протянутой рукой не ходил.
Все правильно.
А прав, тем не менее, наш маленький тусовщик — просто юношеский радикализм спровоцировал его на патетическое видение ситуации. «Продался», «предал идеалы»… Суть проблемы конечно же не в этом, но кроется неподалеку.
Именно «аура концерта» не возникнет на грязном стадионе в условной Усть-Ижме, где соберется местное степенное население — поглазеть на диковинный «Зоопарк», попавший сюда лишь потому, что другие города страны он уже посетил. А без этой магической наэлектризованное пространства концерта единым чувством совместного впитывания живительных флюидов волшебного объекта получится печальная картина. Получится сборище невыспавшихся полузнакомых людей, с чувством взаимной неловкости созерцающих нездоровую четверку молодчиков, устало издающих мерзкие звуки.
И здесь не покиваешь на Сальвадора Дали. На обетованном Западе аналог «Зоопарка», приехав… даже не в аналог условной Усть-Ижмы — боюсь, такие точки там даже не попадают в поле зрения менеджеров — приехав попросту, скажем, в Брюссель, вмиг «ссосал» бы на себя все население города, интересующееся подобным искусством. И, соответственно, обеспечил бы себе хорошую концертную ауру. Наработанная система культурных коммуникаций? Да.
Наши же рокеры, ранее фактически насильно закоммутированные в советском «рок-подполье», неизбежно обросшем своей особой аурой, ныне, выходя оттуда, попадают в вакуум, где дохнут, как рыбы на песке. И маленький тусовщик, видя и чувствуя это, но не зная как назвать, тревожно выкрикивает свои заклинания: ПРОДАЛСЯ! ПРЕДАЛ ИДЕАЛЫ!
Выход из кризиса многим видится в ставке на некоммерчески-экспериментальный рок («Вежливый отказ», «Ночной проспект», «Джунгли», etc.). Утонченно-элитарные сторонники такого решения проблемы, в общем, справедливо полагают, что этот пласт отечественной рок-культуры уже по определению не станет пытаться сорвать огромный гастрольный куш (кишка тонка) — а следовательно, будет по-прежнему держаться своего старого доброго узкого круга поклонников -эстетов. Но тут встает иной вопрос: во что превратится этот экзотический побег на древе рок-движения при подобном изменении контекста? Другими словами, сможет ли оный побег выполнять функции самого древа?
Вопрос, конечно, риторический, но хочется сделать «раскидистый» зигзаг мысли и ответить пространным символическим примером из смежной области.
Если мы возьмем ленинградский «Телевизор» с его знаменитой «стремной» программой 1987г. («Твой папа — фашист», «Три-четыре гада» и пр.), то там у него все в порядке: гневные, на грани фола обличения тоталитарного режима и зловещие клавишно-гитарные аранжировки, нагнетающие в народе чувство безграничного ужаса перед степенью крамольности данных обличений.
…Три-четыре гада решают все,
Три-четыре гада имеют власть,—
Как они попали туда, я не знаю,
Но чистым туда не попасть!
Но очень скоро «Телевизору» (и не только ему) становится ясно, что на этой стезе с В.Коротичем, не говоря уж о В.Новодворской, конкурировать становится трудно. И новая программа «Телевизора» 1988 г. делает существенный реверанс врагам прямолинейности и плакатности. В текстах лидер группы М.Борзыкин начинает холодно-интеллигентно решать забытые проблемы любви, а также разрабатывать сложную урбанистическую символику. Куда более эстетичное занятие, чём антифашистские агитки! Музыке «Телевизора» также уклоняется в сторону самоценной разработки стилистики минорной клавишной»новой волны».
Формально с музыкально-эстетической точки зрения это безусловно, шаг вперед. И можно понять Борзыкина, заявлявшего, что ни в роке, ни, по крайней мере, в его группе никакого кризиса нет.
Но — вот парадокс! – оказывается что эта замечательная новая программа «Телевизора» вроде бы и не нужна никому. Революционеры разочарованны, интеллигентам по-прежнему ближе «Джунгли» и «Вежливый отказ». До них «Телевизору» по этой новой незаметно для себя избранной музыкально-эстетической шкале оценок, довольно далеко.
А «Джунглям» и «Отказу», заметим, далеко до А.Шнитна и Л.Берио (схема грубая, конечно, но все-таки).
Рок в таком аспекте неизбежно превращается в нечто, не особо значительное.
А все дело в том, что «примитивно-плакатный» «Телевизор-87 занимался чисто магическими делами и, кстати, создавал мощнейшую ауру. В дальнейшем Борзыкин, что называется, честно и правильно действовал в соответствии с запросами времени. Просто оные запросы неизбежно уводили «Телевизор» на обочину отечественной рок-истории.
Когда задается затасканный вопрос, что такое рок, всегда теряешься. Можно долго бесполезно плести что-то о той же магии, о той же ауре, ходить где-то около, но по существу не ответить ничего.
Можно выдвинуть пародоксальный, но по сути, наверное, неверный тезис о том, что рок – это фольклор. Неверный хотя бы потому, что дела фольклорные и ритуально-магические (а от последних при разговоре о роке уж точно не уйти) образуют, быть может, и пересекающиеся, но уж никак ив совпадающие множества. Скажем так: по способу музицирования, так сказать, рок действительно в принципе имеет все признаки фольклора. Но уж по форме воздействия на народные массы, извините, фактически ничего общего.
Лишь одно, пожалуй, можно сказать точно: рок — это не музыка.
Автор этих строк никогда, наверное, на забудет, как лучшие «рок- музыковеды» Москвы плевались на концерте одной из ведущих групп американского «инделендента» SONIC YOUTH весной сего года в концертном зале гостиницы «Орленок». Со сцены в зал мощной волной излучалась магия потерянности и самозабвенной отрешенности — на грани агонии: все! Любой шаг отсюда вниз — шаг к косности! А почтенные мэтры рок-теории, позевывая, тянутся к выходу, горестно, сетуя на чрезмерную монотонность и «выпрямленность» музыки американских «подпольщиков».
Только аура полнейшей метафизической отрешенности, с которой лидер «Вежливого отказа» Рома Суслов, выходя на сцену, погружается в свои эстетические ритмические изыски, спасает его творчество от превращения в музыку с маленькой буквы — не болев.
Выдающаяся группа прогрессив-рока 70-х — «Кинг Кримсон» ценна не своей феноменально изысканно изломанной музыкальной структурой: просто именно такая форма потребовалась ее лидеру Роберту Фриппу, чтобы органично излучить свою магию, создать свою ауру. А, например, «музыкально примитивному» Джонни Роттену («Секс Пистоля»), значение которого в роке перед лицом вечности ничуть не меньше, форма потребовалась другая.
А Юрию Шевчуку — третья.
Кроме «Джунглей» и «Отказа» иногда говорят и о другом пути выхода из нынешнего кризиса отечественного рока — сделать ставку на сибирский панк и пост-панк.
Поке мы в Москве и Ленинграде полдесятилетия созерцали медленную агонию «Аквариума», эаяямпвя себя, что это — непонятный • нам, смертным, путь к звездам, я Сибири формировалась своя особая нонконформистская ферма рок-движения. Сегодня ее представляют: «Граж- дамеявй оборона» (Омск-Тюмеиь- НОво^ибирск) с лидером Егором
Летовым, его новосибирская подруга Янка (уникальная девочка — Джоан Баэз, Джанис Джоплин и ранняя Жанна Бичевская в одном лице), тюменская «Инструкция по выживанию», новосибирский «БОМЖ» и еще несколько творческих рок-единиц. И если в наших многоцветных рок-столицах рок все чаще вырождается в театральную демонстрацию собственной эффектности и нестандартности (как, кстати, и большая часть западной «новой волны»), то в черно-белой Сибири сохранилась волшебная форма самозабвенного излучения рок-души автора.
И выливается все это, как правило, в выплеск концентрированной боли и отчаяния:
НАС УБЬЮТ ЗА ТО,
ЧТО МЫ ГУЛЯЛИ ПО ТРАМВАЙНЫМ РЕЛЬСАМ
(Янка)
— ибо сибирский нонконформизм, основы которого закладывались еще при Л.И. и К.У. (и выковывались, иной раз громко, но честно говоря, в застенках сибирского КГБ), гораздо глубже и радикальнее своего пышно-декларативного московско-ленинградского собрата. Сибирская глубина этого движения выходит на западный уровень контркультуры 1968г, и соответственно, касается архетипов мирового молодежного нонконформизма.
От американских хиппи и «новых левых» 60-х, в свою очередь, сибирский панк отличается хотя бы тем, что в качестве главного врага мирового молодежного нонконформизма — тоталитарного социума — он видел перед собой не ветряные мельницы западных демократий, а вполне реальную звериную морду советской власти «эпохи застоя». Отойти от этих видений он не сможет, надо думать, довольно долго.
В 1986 г. только что сформированная московская рок-лаборатория провозгласила курс на «Движение в сторону весны» — из зимы «рок-подполья» в цивилизованно-отутюженное лето. Боюсь, что эфемерную рок-ауру там не найти — поэтическая интуиция подсказывает, что это вообще понятие скорее осеннее. И, сохраняясь в холодильнике зимы, весной, отмороженная, она начинает гнить.
Так что, быть может, нам действительно стоит обратить свои взоры на холодную Сибирь. Безусловно, если рассуждать трезво, и культ оной Сибири, и призывы «двигаться в сторону ауры»
все это выглядит довольно утопично. Но рок, как видно, на две трети состоит из заклинаний
так что давайте хоть раз последуем его имманентным законам.
И, ради Бога, забудьте о весне.