Конечно, и до «Браво» у нас бывало на сцене весело. Особенно если музыканты напивались. Но в этот раз… Девушка воспринималась как откровение. Советский рок, по-видимому, самый «дефеминизированнын» из всех. Женских групп, за исключением пары декоративных ВИА, у нас никогда не было. Девушек-музыкантов — буквально единицы. Я вспоминаю бас-гитаристку из «Интеграла» и двух эстонок: пианистку Анне Тюур из «Ин Спе» и вибрафонистку Терье Терасмаа («Е = МС»2, «Куллер»). Далее солистки — Айва Браун («Сиполи»), Настя Полева («Трек»), Лариса Домушу («Джонатан Ливингстон» — ленинградская группа второй лиги) — но они не играли в своих ансамблях главных ролей. Можно долго гадать о том, почему так. Думаю, что виноваты давние русские традиции. Во всяком случае, «Браво» эти традиции сломали: их девочка блистала, затмевая все вокруг, и ее удивительная личность — смесь примадонны и хулиганки — трансформировала непритязательные веселые твисты во что-то более глубокое и трогательное.
Девочку звали Жанна Агузарова. Амбициозная провинциалка приехала завоевывать Москву, но провалилась на экзаменах в театральный институт. Ей было негде жить и нечего делать, но уезжать из столицы не хотелось. Кто-то дал телефон Хавтана, она позвонила из автомата и сказала, что хочет петь. «Она пришла, спела какой-то импровизированный блюз, и мы все обалдели…» Тогда же она придумала престижную сказку — что ее зовут Ивана Андерс, а родители — дипломаты и работают за границей. Это было очень по-детскн, но и свидетельствовало о прекрасных актерских способностях: ни у кого из музыкантов и даже близких друзей не возникло сомнений в том, что так и есть на самом деле.
«Браво» покорили Москву за одну ночь. Со всех сторон посыпались предложения от «любительских» менеджеров, и группа пошла играть по кафе, клубам и студенческим общежитиям. Увы, на дворе стоял трудный 1984 год, и турне продолжалось недолго. Один из «неофициальных» концертов был прерван появлением милиции. Возникло дело о нелегальных пятирублевых билетах, аппаратура группы была арестована, а дальнейшие концерты объявлены нежелательными. (К счастью, до этого «Браво» успели записать удачный мини-альбом.)
В марте многие лидеры московской любительской сцены (Чернавский, «Альянс», «Альфа» и другие) снимались на ленинградском телевидении в главной дискотеке города «Невские звезды». Это был и теледебют «Браво». Жанна пела «Белый день». Она была в грязных белых балетных тапочках, и незнакомая публика слушала, как зачарованная:
Верю я, ночь пройдет,
Сгинет мрак.
Верю я, день придет, весь в лучах…
На обратном пути, когда мы уже подходили к вокзалу, она вдруг вцепилась в мой локоть и жалобно попросила: «Давай еще останемся в Ленинграде… Я так не хочу возвращаться в Москву…» Конечно, мы уехали, а через пару дней ее задержала милиция. Оказывается, безумная Жанна, боясь развенчать свою легенду, подделала удостоверение личности на имя «Иваны Андерс»… Дело закрыли, аппаратуру «Браво» вернули, а вот певицу— нет. Её послали в Сибирь… Нет, не в этом смысле — просто там жили и работали на лесокомбинате ее ничего не подозревающие родители. Первая леди московского рока замолчала на полтора года *.
Том временем в Москве заявил о себе новый рок-аттракцион, «Звуки Му». Некто Петр Мамонов (р. 1951), лысеющий, с щербатыми зубами и страшным шрамом на груди от удара напильником в область сердца, начал писать песни в 1982 году. Я знал его уже лет десять как остроумного пьяницу, дикого танцора и поэта-неудачника. Однажды он пришел ко мне домой с гитарой и запел. Это было потрясающе смешно, сильно и необычно. Маниакально-напряженные «польки-роки» на одном-двух аккордах, исполненные в крике, хрипе и мычании. Песни касались, в основном, личных переживаний Петра, навеянных тяжелыми отношениями с любимой девушкой.
Вскоре он организовал группу со своим еще более непутевым младшим братом Алексеем на ударных и длинным флегматичным клавишником по имени Павел. Я взялся было солировать на электрогитаре, но дело становилось слишком серьезным, репетиции — регулярными, и я ушел. «Добрым гением» «Звуков Му» оказался Александр Липницкий, наш общий друг юности, добрейший и увлекающийся «старый хиппи», пожертвовавший своей коллекцией старинной живописи ради инструментов и аппаратуры. Он «с нуля» начал играть на басу.
Первое выступление «Звуков Му» (февраль 1984-го) произошло в школе, где Мамонов и Липницкий учились давадцать лет назад и откуда они были в свое время исключены за плохое поведение. В этот раз повзрослевшие хулиганы вели себя не лучше. Петр оказался крайне буйным эпилептическим шоуменом; по гротескности и накалу энергии зрелище можно было сравнить с лучшими шоу Волконского — при этом оно имело отчетливый русский колорит. Мамонов представлял самого себя, но в немного гиперболизированном виде: смесь уличного шута, галантного подонка и беспамятно горького пьяницы. Он становился в парадные позы и неожиданно падал, имитировал лунатизм и пускал пену изо рта, совершал недвусмысленные сексуальные движения и вдруг преображался в грустного и серьезного мужчину. Блестящий, безупречный актер! Публика единодушно сочла его шизофреником или невменяемым — но в действительности это была потрясающая артистическая интуиция.
Аранжированная «в электричестве» музыка группы звучала довольно интересно: нервный рок-минимализм вклинивался в традиционные бытовые мелодии блюза и вальса. Тексты сам Петр определил как «Русские народные галлюцинации»: цепочки невнятных психоделических ** образов, навязчивый бред сумеречного сознания:
Я засыпаю, я ложусь спать,
Подо мной скрипит и трясется кровать.
И ночью надеюсь я только на то,
Что утром меня не разбудит никто…
Другая песня:
Проснулся я утром, часа в два.
И сразу понял — ты ушла от меня.
Ну и что? Ну и что, что ты ушла?
От меня?
Все равно, опять напьюсь.
Еще одна:
Я совсем сошел с ума
И все от красного вина.
Ночью я совсем на сплю,
Ночью я бухать люблю.
Ночью мне поет Кобзон ***
Не пойму, где я, где он,
Ночью все цвета страшны,
Одинаково черны…
И так далее. В словах не было особого смысла и фантазии, но все вместе «работало» хорошо. Публика истерически хихикала, но было скорее не смешно, а страшно. Такого раньше не приходилось испытывать.
В июле «Звуки Му» попробовали дать концерт в день рождения Липницкого на небольшой открытой площадке в дачном поселке. Перед началом выступления подъехали машины милиции, и все пришлось перенести на «частную территорию» — дачу именинника. Позже я слышал, что в «инстанциях» это квалифицировалось как успешная операция по пресечению опасной идеологической диверсии. Все самодеятельные рок-концерты в Москве прекратились почти на год. Единственным цветущим оазисом рока оставался Ленинград. В мае 1984-го прошел II фестиваль, и здесь новый рок уже не оставил шансов ветеранам.
Виктор Цой представил «электрическое» «Кино», уже без исчезнушего «нелауреата» Рыбина. Крепкий и жесткий постпанковый квартет исполнил, в числе прочих, «Безъядерную зону» — одну из немногих популярных и по-настоящему искренних антивоенных рок-песен.
Как ни прочны стены наших квартир,
Но кто-то один не подставит за всех плечо.
Я вижу дом, я беру в руки мел.
Нет замка, но я владею ключом.
Я объявляю свой дом безъядерной зоной.
Я объявляю свой двор безъядерной зоной.
Я объявляю свой город безъядерной зоной!..
Даже у этой песни нашлись гневные критики, заклеймившие ее как «мягкотелый пацифизм»…
Хорошую пару «Кино» составила новая группа «Телевизор». Как у типичных представителей ленинградского рока, тексты были интереснее, чем музыка, и, пожалуй, все было сыровато и недорепетировано. Они начали выступление, проломив огромный картонный телеэкран на сцене, и это не было пустой претензией. «Телевизор» обнаружил настоящую страстность. Их лидер, клавишник и певец Михаил Борзыкин, несомненно, находился под влиянием поэзии Гребенщикова — только он был моложе, драматичнее, злее. Я запомнил отличную песню о ленинградских фарцовщиках:
Он знает, что, где в моде,
Изучена фирма.
Ему не надо бога —
Он верит в свой карман.
Всегда собой доволен,
И недоволен всем,
Была бы только воля —
Он ушел бы насовсем.
Всегда немного желчен.
И простенько умен.
Любимец лживых женщин,
Продажных, как и он…
Точный портрет… Впрочем, Борзыкин был полон не только сарказма, но и надежд:
Пускай за моим фоно я не снег,
Черно-белые клавиши ждут весны.
Пускай не хватает красок в этом сне —
Я еще не забыл цветные сны…
Было здорово и одновременно больно слушать эти песни и наблюдать восторг публики в рок-клубе: неужели это «идеологическая диверсия»? Музыка, «чуждая» нашей молодежи? И когда наступит весна?
Самое сильное впечатление фестиваля — «Джунгли». Настоящего инструментального рока у нас никогда не было — я не могу отнести к нему виртуозную «фоновую музыку», обожаемую коммерческими джазменами и студентами музыкальных училищ. «Джунгли» заполнили этот зияющий пробел — и как! С тех пор, как я услышал его в тот фестивальный день, Андрей Отряскин занимает первое место в моем списке советских рок-гитаристов. Он использовал самодельную гитару с максимально выведенным флэнджером и извлекал самые невероятные звуки, играя ритм, соло и «шумовые» партии одновременно. Стилистически это был неистовый фри-фанк с неожиданными атональными поворотами и взрывным ритмом. Я помню, меня это так завело, что я заорал коллегам по жюри: «Это лучшая музыка в Ленинграде со времен Шостаковича!». Потом, за кулисами, Отряскин сказал, что работает дворником в консерватории. Впрочем, это было нормально. «Джунгли» показали рок-клубу, что такое настоящая бескомпромиссная музыка… К сожалению, они так и остались в одиночестве: модные английские пластинки воздействовали все-таки сильнее.
Кстати говоря, новым важнейшим фактором «западного влияния» стало видео. Вначале видеомагнитофоны были уделом элиты, но постепенно жуткие цены падали, видеотек становилось все больше, и бедные музыканты тоже получили к ним доступ — у более богатых приятелей или даже покупая аппаратуру вскладчину. Видео повсюду разбило (временно, надо надеяться) все домашнее веселье. (Особенно катастрофически это ощущалось в Грузии.) Вместо застолья и танцев все гости усаживались к монитору и молча начинали смотреть. Как фактор престижа, видео отодвинуло на второй план «фирменные» пластинки — из-за этого их стали привозить еще меньше, хотя цены на рынке остались на прежнем уровне. Разумеется, все эти мелкие неприятности возмещались самим фактом наличия видеоинформации. Мы смогли увидеть «в движении» то, что до сих пор только слушали и про что читали. Видео здорово раздвинуло сознание музыкантов и, естественно, вдохновило их на новые трюки.
Первой советской рок-звездой видеостиля стал Костя Кинчев. Он жил в Москве, писал песни, но подходящих партнеров нашел только в Ленинграде — в лице средней рок-клубовской группы «Алиса». Во главе с новым солистом «Алиса» наделала шуму в рок-клубе еще осенью и произвела, как и ожидалось, сенсацию на III городским фестивале в начале 1985 года. Костя, пластичный парень с выразительной мимикой, большим ртом и глазами навыкате, выглядел на сцене почти как Нина Хаген. Он публику пугал и заклинал, простирая к ней руки в черных перчатках, стонал, шептал и иронизировал в стиле рэп. Но прежде всего он был призывно сексуален. Запретный плод, воспетый в словах мешковатым Майком, здесь представал в натуре. Как это ни странно, тексты «Алисы» не имели к сексу никакого отношения. Напротив, это была социальная сатира пополам с патетическим молодежным мессианством. Alter ego Кинчева был герой песни «Экспериментатор»:
Экспериментатор движения вверх-вниз
Видит простор, там где всем видна стена.
Он знает ответ, он уверен в идее,
Он в каждом процессе достигает дна.
Костя Кинчев не побоялся взвалить на себя роль «рупора поколения» и открывателя новых горизонтов. Он начисто отбросил двусмысленность и скрытую иронию, столь характерные для нашего рока, и взял на вооружение самые громкие слова и страстные призывы — все то, что наша недоверчивая публика привыкла издевательски называть словом «пафос». Плакатность его песен часто бывала сродни официальным комсомольским гимнам — но музыкальный и визуальный контекст, естественно, переводил их в иное измерение. И ребят это удивительно воодушевляло — оказывается, рок-народ устал от собственной социальной ущербности и нуждался в лозунгах и лидерах. Песни назывались: «Энергия», «Мое поколение», «Идет волна», «Мы вместе»…
Импульс начала, мяч в игре.
Поиск контакта, поиски рук.
Я начал петь на своем языке,
Уверен — это не вдруг.
И я пишу стихи для тех, кто не ждет
Ответ на вопросы дня.
Я пою для тех, кто идет своим путем.
Я рад, если кто-то понял меня —
Мы вместе, мы вместе!
Слова звучали актуально. Холод доходил и до Ленинграда. «Аквариум», «Кино» и особенно «Зоопарк» часто ругали в прессе. III фестиваль проходил в довольно нервной обстановке; присутствовали наблюдатели от Министерства культуры. Делать фотографии и записи разрешалось только избранным членам рок-клуба.
«Аквариум» выступил на фестивале вместе со знаменитым авангардным саксофонистом Владимиром Чекасиным, был принят довольно холодно, и после этого группа навсегда оставила «эксперименты». «Странные игры» блеснули напоследок остроумной интерпретацией популярной антифашистской песни военных лет «Барон фон дер Пшик» и вскоре после фестиваля распались. «Джунгли» сыграли более интровертную полуакустпческую программу, но все равно были хороши.
Отличное представление дал биг-бэнд «Популярная механика». Дирижер и композитор оркестра, фри-джазовый пианист Сергей Курехин собрал на сцене человек тридцать. Среди них были «Странные игры» в полном составе, Борис Гребенщиков, Виктор Цой и все дежурные представители ленинградской художественной богемы. Вся компания была разделена на секции — джазовую (медь), роковую (электрогитары), фольклорную (какие-то длинные кавказские трубы), классическую (струнный квартет) и «индустриальную» (листы железа, пилы и т. п.). Получасовая композиция (она называлась «Чем Капитана ни корми, он все равно в лес смотрит») казалась шумной и несколько бесхребетной — но было очень весело. К сожалению, «Поп-механика» не репетировала постоянно и собиралась — в разных составах — лишь по нескольку раз в год, непосредственно перед концертами. Лучшую, на мой взгляд, песню фестиваля представил «Телевизор». Она называлась «С вами говорит телевизор»:
Двести двадцать холодных вольт.
Система надежна, она не откажет.
И вечер не даст ничего —
Программа все та же.
А люди едят, им хорошо:
Это век электрических наслаждений.
Кому-то здесь нужен электрошок —
И я почувствую пробужденье.
Оставьте меня, я живой!
Я хочу думать своей головой
Я не хочу называть героев,
Я не хочу говорить о крови!
…Это было противоречивое время. Внешнее давление на рок породило волну протеста. Концертов был мало, но пленки слушали вовсю. Успех, помимо прочих, имели записи из далекой провинции: хард-роковый «Облачный край» (Архангельск) и «ДДТ» (Уфа) **** которые пели горькие и сердитые песни о провинциальной тоске и «нейтрализованном» лицемерии. И в Москве рок не умер, а только ушел глубоко в подполье: группы записывали свои «низкокачественные» альбомы. Например, желчные «ДК»:
Ты понял, что жизнь — дерьмо!
Смейся и веселись.
На каждом шагу — вино.
Не мучай себя — нажрись…
Фактически это и был главный результат «политики запрета» — не было выхода и даже не было, куда пойти. Но так не могло продолжаться: молодежь не могла жить в цинизме и неверии, а энергия и талант рокеров требовали реализации.
В сентябре 1984-го я приехал по приглашению местного телевидения в Вологодскую область. Это край незабываемой красоты, с мощными лесами, тихими реками и древними монастырями. Это «глубинка» России. И там, в городе Череповце, я встретил парня двадцати четырех лет по имени Александр Башлачев. Он работал корреспондентом маленькой районной газеты, слушал пленки «Аквариума» и «ДДТ» и когда-то пописывал тексты для единственной местной группы «Рок-сентябрь». Он сказал, что с недавнего времени начал сочинять песни сам и предложил их спеть. Я слушал, и глаза мои расширялись: это был фантастический поэт, сконцентрировавший в себе целую вселенную любви и боли. Пожалуй, он не был рокером — скорее, продолжателем Владимира Высоцкого. Но у него была одна песня, посвященная русскому року, «Время колокольчиков». Там есть слова:
…Что ж теперь
Ходим круг да около,
На своем поле,
Как подпольщики?..
Что же теперь?
—
* В Сибири Жанна Агузарова участвовала в областном конкурсе молодых талантов и заняла там первое место. Об этом писала местная газета.
** Отличительная черта «русского» психоделика в том, что он базируется не на наркотическом, а сугубо алкогольном опыте.
*** Похожий на статую исполнитель патриотических песен. Всегда на телеэкране.
**** Юрий Шевчук, замечательный певец и лидер «ДДТ», из-за трений с местным руководством вскоре переехал в Ленинград.