Зима 1984-го. Профессиональные группы в полном смятении. Каждая должна была выступить перед комиссией Министерства культуры с новой программой, состоящей на 80% из «не своего» материала… «Карнавал» дважды «не прошел» прослушивание и распался. «Машина времени» с трудом наскребла чужих песен и трепетно ждала своей участи, сидя в Москве без права на гастроли. «Автограф» отрепетировал программу камерной инструментальной музыки… — «надеемся, что для нас сделают исключение». Владимир Кузьмин нашел циничный, но остроумный выход: он объявил себя солистом, а «Динамик» сделал безымянной аккомпанирующей группой. Все, таким образом, оставалось по-прежнему, за исключением одного: драконовское постановление министерства его, как «солиста», уже не касалось!
Смешно. И горько: казалось бы, официоз должен трубить в фанфары, радоваться тому, что подростки наконец-то получили в кумиры своих соотечественников, что впервые за пятнадцать лет советская поп-музыка и песни на русском стали популярны и престижны у молодых… Но у бюрократов своя извращенная логика и свои представления об интересах страны. Я помню заседание одной комиссии. Программу сдавал «Круиз», и группа подготовилась очень хорошо. На обсуждение были приглашены известные музыканты, журналисты, режиссеры и даже несколько либеральных членов Союза композиторов. В течение двух часов все они дружно пели дифирамбы таланту, трудолюбию, виртуозности и актуальности прекрасного ансамбля «Круиз»… Затем встал председатель комиссии, заместитель Министра культуры Российской Федерации Колобков, бывший аккордеонист, и сказал примерно следующее: «Мы очень благодарны столь авторитетным и уважаемым специалистам за внимание к работе ансамбля. Ваши теплые слова, мы надеемся, помогут молодой группе в дальнейшем. Пока же, мы считаем, этот коллектив не созрел для самостоятельной концертной работы». Таков «совет»… «Зачем он нас всех дурачил, если все было известно заранее?» — возмущался на обратном пути композитор-лауреат Тухманов, меланхолично крутя руль своей черной «Волги».
Напряжение росло не только в филармониях. Слово «рок» начали вычеркивать из статей и приходилось прибегать к идиотской словесной эквилибристике, ища подходящую замену: «современная молодежная музыка», «электрическая гитарная песня», «популярная городская танцевальная»… Вышеупомянутый опрос критиков не печатали в течение трех месяцев. Наконец он был опубликован, но с некоторыми усовершенствованиями: из списков бесследно исчезли «группа № 2» — «Машина времени» — и «вокалист № 1» — Александр Градский. Мотивировка редактора газеты: «Кое у кого из начальства они вызывают сомнение…». Очень забавно, что при этом в списке остался «Аквариум»: «кое-кто из начальства» их просто не знал.
Но вскоре и эта лазейка закрылась. Весной 1984 года пошла вторая волна атак на рок. Главным объектом ее на сей раз были уже не деморализованные профессиональные группы, а «самодеятельность». Наконец-то на ребят «из подполья» всерьез обратили внимание! Однако совсем не так, как им хотелось бы. Пока любительские ансамбли существовали на локальном уровне, у них были локальные проблемы. «Пленочный бум» не только прославил их, но и сделал гораздо более уязвимыми. Государственный культурный аппарат пришел в замешательство, обнаружив под боком целый альтернативный «рекорд-бизнес». Немедленным позывом было «Запретить!». И все было бы сделано для этого — но проект оказался нереалистичным. Невозможно было запретить звукозапись, невозможно было пресечь перезапись и тиражирование «альбомов». Тем более их слушание — дома и на вечеринках. Единственным беззащитным звеном этой цепи были дискотеки — по этим многострадальным заведениям и был нанесен удар. Самодеятельные рок-записи были окрещены емким и зловещим словом «магиздат» — по аналогии с диссидентским литературным «самиздатом». Непонятно, откуда появились и распространились со страшной скоростью загадочные «черные списки»: никто точно не знал их происхождение и то, насколько они «официальны», но у чиновников, всегда чувствующих себя увереннее с бумагой в руках, они имели большой успех *. В списках, под шапкой «идейно-вредные», были перечислены практически все более или менее известные русскоязычные любительские рок-исполнители. Сегодня все это выглядит совершенно анекдотично: многие «враги» стали респектабельными профессионалами, выпустили пластинки, не сходят с телеэкранов… Но тогда это было грустно и несправедливо. «Идеологический» и прочий вред наносился не теми, кого запрещали, а теми, кто запрещал. Молодежь лишалась права выбора, музыканты— «легальной» перспективы, музыка — будущего.
В марте 1984 года «Комсомольская правда» опубликовала мою статью, где говорилось о том, что рок-группы глупо ставить вне закона — они только уйдут еще более глубоко в «подполье». С ними надо работать и «воспитывать» музыкантов. (Резонная, написанная с «государственных» позиций безобидно-либеральная вещица, где в качестве положительного примера приводились ленинградский и рижский рок-клубы…) Но даже это вызвало остервенелую реакцию культур-бюрократии — ведь в статье шла речь о ее безделье и некомпетентности, о том, что запретить легче, чем сделать что-то позитивное… Вскоре я обнаружил, что сам тоже «запрещен». Придя в одну, другую, третью редакции, я повсюду встречал кислые физиономии сотрудников и слышал сокрушенную фразу: «Ты знаешь, шеф сказал, что с тобой сотрудничать не рекомендовано. Было какое-то постановление. Они там даже назвали твой псевдоним… Так что это серьезно».
Ситуация напомнила случай с Йозефом К., описанный Францем Кафкой. Я ничего толком не мог узнать — ни кто меня «запретил», ни каким образом меня «запретили». (Я не знаю этого до сих пор.) Можно было только примерно догадаться, за что меня «запретили»: знакомые и коллеги приносили интересные, иногда даже лестные слухи о каких-то совещаниях, циркулярах и инструктажах, где меня называли лидером панков, пособником подпольного движения, человеком, дезориентирующим советскую молодежь, и просто негодным журналистом, копирующим западный стиль. Я был бы счастлив услышать это все собственными ушами из оригинальных источников и задать несколько вопросов — но меня никто никуда не приглашал. Таков недостаток удела «вольного художника» — нет никого, кто бы о тебе позаботился.
Это было время очень глупых решений. Однако разрушительный эффект их был невелик: требования культур-бюрократов и их советчиков оказались настолько абсурдными, что не было никакой возможности контролировать их исполнение. Таким образом, профессиональные рок-группы разными способами, но почти всегда успешно обходили постановление о «восьмидесяти процентах». В дискотеках вовсю крутились «нерекомендованные» пленки — хотя иногда наведывались ревизии и случались скандалы. Я продолжал печататься в Москве под фамилиями своих подруг, а в Прибалтике, куда ветры из столицы не всегда доходят, как ни в чем не бывало выступал по телевидению. Гребенщиков, Майк и прочие «запрещенные» ленинградцы увлеченно записывали новые альбомы в студии Андрея Тропилло… В целом это был активный и плодотворный период, что подтверждает известный тезис о том, что лучший рок часто рождается «под давлением».
Московская сцена до 1983 года была скучной и пустынной. Посредственные группы, да и тех немного. Большой несбывшейся надеждой остался Сергей Рыженко, скрипач и певец из «Последнего шанса». Он начал писать превосходные песни, которые коллеги по ансамблю сочли слишком «грубыми», и собрал собственную «электрическую» группу «Футбол». Рыженко — резкий, артистичный вокалист и мастер «сюжетных» песен, он сочинил новую, довольно сексуальную версию истории о Красной Шапочке и Сером волке; трогательную песню о маленькой девочке, посланной в большой гастроном за водкой; историю о том, как парень вышел в теплый день попить пива, но встретил столько друзей, что так и не вернулся домой, и так далее. Будучи хорошим стилизатором, он, в отличие от других наших авторов «новой волны», редко писал о собственных переживаниях и предпочитал разные маски:
Утром, как всегда, вставая
В полседьмого,
Переполненный трамвай —
Злое слово.
Суета у проходной —
Весь день, как в сказке.
А потом спешишь к пивной —
Все, как всегда…
Здесь он поет от имени рабочего, хотя сам никогда не жил такой жизнью. У меня это не вызвало особого доверия: все наши интеллигентные рокеры, даже большие пьяницы и драчуны, знали жизнь рабочего класса более чем поверхностно. Главным достоинством песен Рыженко была их живость и… народность. Это именно не «фолк-рок», а электрические народные песни. К сожалению, за год существования группа дала всего два или три концерта, после чего распалась, и Рыженко взялся играть на скрипке в «Машине времени». (Там его песни тоже не захотели играть, и он ушел спустя два года.)
Первой настоящей группой нового поколения московского рока стал «Центр». Сначала я услышал их катушку, записанную весной 1982 года. Настоящий «гаражный» рок: свингующий электроорган с дешевым звуком, беспорядочная гитара и очень натуральные «грязные» голоса. Песни назывались: «Мелодии летают в облаках», «Звезды всегда хороши, особенно ночью», «Танго любви», «Странные леди». Интересны были три обстоятельства. Во-первых, это было очень весело. Во-вторых, масса прекрасных, просто классических рок-риффов, которыми могли бы гордиться ранние «Кинкс» или «Студжес». В-третьих, удивительный лексикон и образность: это не были ни «улично-алкогольные» атрибуты ленинградского разлива, ни возвышенный символизм школы Макаревича с ее «свечами», «кораблями» и «замками». Что-то другое: смесь самой наивной сказочной романтики (остров Таити, принцессы и ведьмы) и самой конкретной битовой прозы (аэробус, радиоактивность, теннисные туфли…). Скажем, описание космического путешествия с любимой девушкой заканчивается так:
И секунды станут столетьем
Во дворце из крох метеоров,
И когда ты вернешься на Землю,
То напишешь об этом очерк,—
Если будут еще газеты
И в войне не погибнут люди…
Можно быть уверенным, что ни одна другая рок-группа никогда не использовала в текстах слово «очерк». При всей мечтательности песни не были глупыми или избегающими реальности:
Кто-то смотрит в окно:
Телевизора синь.
Все давно решено
Без особых причин.
Забываясь в ночи,
Утром вскочишь с постели
В одинаковый ритм
Семидневной недели.
Там был и один из самых трогательных гимнов року:
Когда в океанах любви
Поселились акулы секса,
Русалок нежные плавники
Стали похожи на пистолеты.
Когда золотые рокмены
Разбивали гитары и усилители,
Становилось ясней и ясней —
Их тамбурины били тревогу.
«SOS» слышит каждый, «SOS» — ты и я.
Сказка носится по ветру —
Открыта новая земля.
Так восьмидесятые годы пришли в Москву. Вскоре я увидел «Центр» живьем — в уютном черном подвале, где играл спектакли лучший московский любительский театр — «Студия на Юго-Западе». Им был по двадцать лет, они были одеты в аккуратные костюмы, их лидера, бас-гитариста и автора песен звали Василий Шумов — идеальная фамилия для рокера. Они были невозмутимы. Дружелюбны, но загадочны.
Летом я привез их на незабываемый фестиваль в Выборг: первое турне московской группы «новой волны» прошло триумфально. «Центр» играл мощно и сосредоточенно и не оставил шансов расслабленным ленинградцам. Спустя несколько месяцев, в ноябре 1983-го, я решился устроить им «генеральный показ»: престижный зал на 1200 мест, с трудом арендованная аппаратура «Динакорд» и множество важных гостей — пресса, ТВ, композиторы, рок-звезды. Мне хотелось доказать им всем, что есть жизнь и после «Машины времени», есть талантливая молодежь и реальная «новая волна». Я приехал во Дворец культуры за сорок минут до начала концерта и в комнате артистов застал роскошную картину. Множество пустых бутылок из-под водки и четыре невменяемых существа. Только пятый, молодой ритм-гитарист Андрей, сын известного композитора Альфреде Шнитке, выказывал признаки жизни — он предложил мне допить бутылку. Оказывается, сегодня был день рождения ударника. Нужно было или отменять выступление, или надеяться на чудо. Я с трудом растолкал музыкантов и попросил их подготовиться к выходу на сцену… Концерт был уникальный: они пели мимо микрофонов, не попадали по клавишам и струнам — хотя, к счастью, никто не упал. Катастрофа, конечно: мало кто понял, что они совершенно пьяны, но все удостоверились, что они очень плохи… Эта история показывает, почему «Центр», при своих редких достоинствах, никогда не был особенно популярен: они всегда были искренне равнодушны к успеху.
Непредсказуемость «Центра» проявлялась не только в поведении, но и в музыке. Василий Шумов одержим самыми неожиданными идеями и влияниями: китчевый советский поп тридцатых и шестидесятых годов, проза Эдгара По и поэзия Артюра Рембо, русский декаданс начала века и мрачный пост-панк… Удивительно, что при этом — в отличие от «Аквариума» — не создавалось впечатление эклектики. В 1984 группа вошла в фазу «концептуализма». Они записали два коллажных мини-альбома, состоящих, помимо нескольких «нормальных» песен, из крошечных музыкальных скетчей. Как, например, «Воспитание»:
Мама сказала: «Все твои подруги устроили свою жизнь».
Мама сказала: «Подумай, сколько тебе лет».
Мама сказала: «Чтобы в моем доме не было этого проходимца».
Папа сказал: «Смотри у меня!»
Папа сказал: «Оставьте меня…»
Или «Вспышка» (под клавесинную мелодию в духе музыки возрождения):
(Мужской голос): «Иванова!»
(Голос девушки): «Я!»
(Мужской голос): «Вспышка справа!»
(Голос девушки): «Есть!»
«Вспышка слева!»
«Есть!»
«Вспышка справа!»
«Есть!»
«Вспышка-а-а!»
(Шум, треск, звук короткого замыкания, испуганный голос девушки — «Ой»…, мелодия продолжается.)
Трудно сказать, что это означает, но похоже на занятия по гражданской обороне.
У «Центра» не нашлось немедленных последователей и горячих поклонников. Любительская сцена была пестрой, но скучной. Фаны тоже выглядели растерянными. Авторитет профессиональных рок-групп упал по сравнению с недавним ажиотажем. Никаких заметных новых течений не было. Одевались все как попало. Самым шумным, массовым среди тинэйджеров было движение футбольных болельщиков: скандирующие толпы в одинаковых красно-белых («Спартак») или сине-белых («Динамо») шарфах и соответствующие графитти на стенах домов. Кажется, футбол был посредственным, но рок убеждал не больше.
Сенсация наконец-то произошла — на одном концерте в декабре 1983 года. Это было большое диско-кафе в пристройке олимпийского велодрома. Выступали разные группы: «Центр» сыграл вяло и покинул сцену, не снискав аплодисментов; публика с нетерпением ждал момента, когда диск-жокей запустит Майкла Джексона или тему из «Флэшденс». Вместо этого вышли четверо парней, одетых, как стиляги пятидесятых, и очень неплохо сыграли инструментальную увертюру из «Мэднесс». Как я выяснил во время соло на саксофоне, это была новая группа под названием «Браво». Гитариста по имени Евгений Хавтан я сразу узнал — он раньше играл в «Редкой птице». Хрупкий, испуганный и кудрявый, в мешковатом костюме, он был очень похож на молодого Чарли Чаплина… Когда закончилось инструментальное вступление, на сцену буквально вылетела девица в замшевой мини-юбке и кожаной куртке явно с чужого плеча. В первую секунду я ее пожалел: Барбара Стрейзанд выглядела бы рядом с ней, как курносая куколка. В следующую секунду гадкий утенок предстал абсолютно восхитительным созданием. Она пела самозабвенно и плясала так, будто ее год держали взаперти, ее глаза сияли счастьем… Публика встала на уши — и было от чего сходить с ума.
—
* Когда возмущенные диск-жокеи и музыканты приходили в органы культуры за разъяснениями по поводу «списков», им отвечали, что эти бумаги силы не имеют и представляют собой «личное мнение» неких сотрудников Минкультуры. Однако это было известно только в Москве. Поскольку никакого официального опровержения «черных списков» не поступило, некоторые «деятели культуры» в провинции руководствуются ими до сих пор!