Отрадно, что газета «ЭНск» служит не только коммуникации, но озабочена формированием иерархии ценностей и развитием самосознания рок-движения. Это очевидным образом подтверждает внутреннюю содержательность рок-музыки, серьезность ее намерений, ее встроенность в человеческую культуру. Думается, следующим шагом в этом направлении должно стать допущение на страницы издания суждений о проблемах рока, что называется, со стороны.
Эти заметки являются таким сторонним, хотя заинтересованным, взглядом.
* * *
В 8 и 9 номерах «ЭНска* замечательна статья г-на В. Развалова, название которой включает словосочетание «русский рок* (понятно, речь идет о рок- музыке). Слова эти употребляются не вскользь, автор чувствует их проблематичность. Вообще г-ну Развалову свойственно внимательное отношение к словам: статья его представляет собою попытку включить известное явление советской рок-музыки в историко- культурный контекст, отыскать ее место в сегодняшней советской действительности, определить ее общественные задачи. Заодно г-н Развалов отвечает на критику и брань, раздающуюся по адресу рока со стороны, как он пишет, «национал-консерваторов», и в свою очередь упрекает этих «национал-консерваторов» — в общеизвестном.
В своей статье г-н В. Развалов в ответ на чье-то — вряд ли основательное — мнение, что «русский национальный архетип отторгает структуру рок-музыки», возражает тем, что приписывает к русской культуре только часть советского рока (странным образом, правда, в список г-на Развалова попали «украинские» ВОПЛИ ВИДОПЛЯСОВА и «якутский» ЧОЛБОН), прочие же группы он оставляет в неопределенном положении. При этом автор ничем не подтверждает обоснованность именно такого списка, в котором мы находим ДДТ, но не видим АЛИСЫ, видим КАЛИНОВ МОСТ, но Егора Летова «с товарищи» что-то не разглядим. Вообще мы находим у г-на Развалова только один критерий национального — язык, на котором исполняются песни. Но-если так, почему не поместить в «русском списке» и ПУТТИ, и какую- нибудь СВИНЬЮ? Почему не сказать, что ПАРК ГОРЬКОГО это английская группа?.. Такое понимание национального, исключающее собственно национальную культуру в ее духовных основаниях, может способствовать любым выводам, но все они не будут серьезны…
Дело, конечно, не в «архетипе», а в том, что русская национальная культура разрушена советской властью, умеющей паразитировать на ее останках, но не могущей ничего создать. На развалинах исторической России, как род плесени, возникла культура советская, «многонациональная», в которой все подлинно национальное усечено, извращено, раздроблено безнациональной идеологической стихией. Эту стихию коммунизм оставил и после своего ухода, наш сегодняшний «русский» мир чрезвычайно искажен ею. И нет ничего странного, что рок, зародившийся в утробе этого советского мира, воспринял все его болезненные черты.
В контексте национальной культуры вопрос о «русоком роке»*, казалось бы, совсем прост и подталкивает к простейшим решениям. Для меня эта видимая простота усугубляется личным опытом, состоящим в том, что от сильнейшей психологической тяги к року в начале 80-х я прошел до почти полной утраты такого влечения в настоящее время. Обаяние рок- музыки («Аквариум», «Воскресение», «Кино», «ДДТ») ниспадало именно по мере того, как входили в живое моего духа русская литература и философия, слава империи, блеск престола, неотмнрная красота Православия — ценности бесспорные на мой сегодняшний взгляд. Созидательный дух русской культуры, при всей его мучительной и подчас яростной напряженности, разошелся в моей душе с пафосом рок-музыки. С обретением национальности и родины (т. е. России, а не СССР и РСФСР, конечно) произошла аннигиляция «совковости* и, вместе с тем, влечения к року. Разница между ними обнаружилась только та, что советскую власть я ненавижу, а к року, отражающему изнутри распад советской системы, отношусь как к неизбежному явлению природы: где тучи свин- цовы, там с дождь с градом.
Казалось бы, здесь нет даже проблемы. Однако, если я даже всецело доверюсь своему субъективному, лично прожитому опыту, мне не уйти от вопроса: какую роль сыграло увлечение .роком в этом моем движении от советского к русскому? Не служит ли рок (понимая его широко, как духовное течение) необходимым или желательным этапом, своего рода чистилищем, без прохождения которого не попасть из одной культуры в другую? И если это внезапное предположение в чем-то окажется верным, почему тогда не допустить мысли о возможности в будущем русской национальной рок-музыки?.. Но главное, конечно, не в моих личных «ощущениях*, а в том простом факте, что рок является выражением некой реальности, властвующей над тысячами людей, и не может быть однозначно «плохим* или «хорошим», безродным или укорененным в традиции, злым или добрым. Духовная реальность, порождением которой является рок, включает в себя и то и другое.
Статье г-на В. Развалова, от которой мы попытаемся «оттолкнуться» в своих рассуждениях, присуща известная узость, однолинейность взгляда, подчас переходящая в идеологический экстремизм. Он, среди прочего, пишет: «рок высшей ценностью своего существования ставит Смерть, ибо тотально освобожденная Личность лишена как рефлексии , над прошлым, так и Жизничв-Будущем, обретение Свободы сжимает срок физической пограничной ситуации, в которой, как в зеркале, отражается его Истинное Лицо (достаточно вспомнить рассуждения на сей счет персонажа романа Ф. М. Достоевского «Бесы» Кириллова)». — Вспоминать рассуждения Кириллова действительно не бесполезно, но хорошо бы помнить сам роман. Достойно сочувствия, если схема Личность— Свобода—Смерть с прибавкой под конец некоего Лица, именуемого лочему-то Истинным, и впрямь владеет г-ном Разваловым. Кириллов у Достоевского — один из тех несчастных, в которых вошли бесы, в данном случае — бесы крайнего индивидуализма и своеволия (почему бы не подражать в таком случае Крафту, Ставрогину, Смердякову?). Надеюсь все же, что г-н Развалов до сих пор жив, а в статье всего лишь поддался логике своих оппонентов, обвиняющих рок в сатанизме, и весьма гари этом переусердствовал. Рок-музыка в целом, кроме самых болезненных ее ответвлений, не зовет к подобному подражанию: при всей склонности к нигилизму и своеволию она является живой частью культуры, а не школой самоубийц и не инструментом соответствующей идеологии. Больше того, ее нигилизм и направленность ее «протеста» не противобожественны, наоборот, известное обаяние рок-музыки порождается ее пафосом решительного неприятия Зла, в котором «мир лежит», и есть еще некоторая ступень, отделяющая это неприятие зла в мире от неприятия самого мира и Самого Бога. Правда, однако, состоит в том, что господствующие формы рок-музыки, ее энергия отрицания (не стесненная ясным положительным идеалом), ее кайфующее, «психоделическое», восторженно-безрассудное «сознание» дают повышенную легкость преодоления этой ступени, неразличение ее.
Тот, кто восходит на сцену с бессознательной, но яростной готовностью быть мечом Божиим, зачастую становится, незаметно для себя, слугою Его противника. Эта восторженность и безрассудство, внешним образом, и впрямь имеет много общего — с русской революцией и погромом России, — но не с дооктябрьской русской жизнью. Следует особенно подчеркнуть, что феномен рока принципиально отличен от «смеховой культуры» Средних веков, когда сознание Бога и дьявола было чрезвычайно отчетливо, а карнавализация мира, переворачивание «верха» и «низа» не приводили тотчас к разрушению ценностной иерархии. Ныне ситуация во всем мире совершенно иная. В современном роке неприятно поражает неосознанность и даже умышленное размывание границы между добром и злом; это и отталкивает советский рок от русской культуры. В культуре Достоевского такой рок может быть только «Кирилловым» — персонажем, но не самим автором.
Таким образом, в разговоре о роке, нас должна интересовать сама эта «ступень», за которой неприятие зла и несправедливости оборачивается тотальным нигилизмом и горделивым личным самоутверждением в разрушении всего и вся. Г-н Е. Летов, может быть, как никто другой, дал нам в своем творчестве примеры перепрыгивания этой духовной «ступени» и всяческого оплевывания ее. Хочется верить, что когда-нибудь у него достанет сил осмыслить и рассказать, что он три этом чувствовал.
Но сама возможность такого «перепрыгивания» показывает, что дух противоборства и отрицания, который безусловно главенствует в роке, проистекает одновременно из двух, враждебных друг другу, источников. В случае, если оказывается сильнее злой источник, рок становится из средства освобождения орудием разрушения человека и мира. Отсюда понятно, что советская действительность отрицается нашим роком во имя Добра так же, как и во имя Зла, внутренне-неразличимо. Лет пять—десять назад, когда всякий живой протест выглядел сам по себе явлением человеколюбия, эта спонтанная внутренняя неразличимость могла казаться чем-то не суть важным: большее зло, чем социалистическое государство, вообразить было тогда действительно трудно. Но как только сила и зловредность советской власти начала уменьшаться, главное противоречие рока сделалось очевидным. Будучи поздним плодом советской культуры, если угодно, раковой опухолью в ее подбрюшье, современный рок отчасти унаследовал и ее первоначальную циническую восторженность, так враждебную всему русскому, и ее позднейшую безыдейную тупость, и ее всегдашнюю малограмотность.
Смутная память о русской культуре, которая угадывается в творчестве нескольких наших рок-музыкантов, наталкивается на вышеописанное неразличение Добра и Зла и не находит воплощения выше общеизвестных черт «русской натуры» — злой удали, бесшабашного молодечества, словам, черт, горячо ценимых в русском народе еще и Сталиным. Вершинная «русская» точка нашего рока, наиболее различимая в творчестве покойного Башлачева и, подчас, у Ревякина — душевный надрыв и смертная тоска по России. У г-на Д. Ревякина все это выходит довольно энергично и как бы с угрозой недругам его настроения, но в целом положительный идеал КАЛИНОВА МОСТА остается где-то неподалеку от свободы употребления — русским человеком — наркотиков.
Но русский рок — возможен ли в принципе? Отвечая на этот вопрос, нельзя обойти вниманием ту роль, которую сыграл рок в духовном раскрепощении советского общества, в пробуждении его от ленивого страха. В последние годы мы были свидетелями обострения и напряжения духовной жизни миллионов людей, сродного тому обострению и напряжению, что возникает и захватывает при слушании рока. Такое напряжение само по себе еще не есть строительство чего-то лучшего, но оно является предпосылкой для поиска этого лучшего, питательной средой для мысли и чувства. Несомненно, что здесь проявилось именно средство, а не случайное совпадение: рок-музыка была частью того духовного движения, которое возбудил против себя социализм. Бурный поток советской рок-музыки не был стихийным, внутренне бесформенным и хаотичным, как не было стихийным правозащитное движение 60—80-х годов. В творчестве ведущих групп проявилось в то время служение некоторым, вполне отчетливым, ценностям. В своей статье г-н В. Развалов (неужели не псевдоним?) совершенно справедливо указывает, что эти ценности были — личность и свобода, т. е., изначально, ценности исторического христианского мира, своеобразно преломившиеся в современной западной цивилизации как безрелигиозно — гуманистические. Сочувствие личности в ее несвободе было реакцией на советский коллективизм и идеологическое порабощение человека (АКВАРИУМ, ВОСКРЕСЕНИЕ и т. д.). За сочувствием последовал протест и бескомпромиссное отрицание «совка» (АЛИСА. ДДТ, НАУТИЛУС и т. д.). В какой-го момент, в 1989—1990 годы, протест перестал встречать сопротивление и вылился, с одной стороны, в бунт против Сущего, во всепозволенность г-на Е. Летова, а с другой стороны сделался похож на мелкое хулиганство. Таким образом основополагающие гуманистические ценности советского рока в обоих случаях были утрачены, — но они не могли не быть утрачены. Начав с утверждения личности и свободы, советский рок возвел их в богоборческий абсолют и тем самым принялся разрушать само их христианское основание, сделался безосновным.
Проблема советской рок-музыки в ее основном течении есть, в сущности, проблема безрелигиозного, атеистического гуманизма, выраженная здесь в наиболее яркой, даже яростной форме. Идейно, в трудах русских мыслителей, XX век уже подвел под ней итоговую черту. Гуманизм, возвеличивающий самочинную волю человека и забывающий о его ничтожестве перед Творцом, обречен на саморазложение и перерождение в какую- либо идеологию (фашистскую, коммунистическую и т. Д.), чреватую бунтом против мирового порядка и самого человеческого естества. Советский мир, нас окружающий, есть ни что иное, как итог этого саморазложения европейского гуманизма. Советский рок есть бунт против такого итога, но, увы, бунт атеистический, опирающийся на ту же безрелигиозную пустоту, бунт на коленях.
Возможен ли рок, нетерпимый ко Злу, но смиренный пред Господом?.. Не в моих силах отвечать на этот вопрос, да и что толку в догадках и теоретизировании. Печальная судьба гуманизма в наш век наводит на мысли скорее пессимистические. Но ведь и выход из этого должен какой-то быть — и року, и вообще всем нам. Русский рок, если он народится на свет, начнется с осознания им своего местоположения в мире — между Богом и дьяволом, между Россией и революцией. Далее — путь осознанного служения Богу и России, коренящийся в религиозно-гуманистическом мировоззрении, путь духовной свободы, которой наделил нас Господь, и утвержденной Им самоценности личности, в которой образ и подобие Божие. Отстаивать Свободу и Личность в русской душе, так тяжко изувеченной коммунизмом, — высокая и сама по себе долголетняя миссия И дело даже не в том, возможно ли осуществить эту задачу, по плечу ли она, в частности, року. Нам, русским, просто необходим переход в такое духовное состояние, в такую внутричеловеческую реальность, в которой примирятся жесткое, категорическое неприятие зла нашего мира и любовь к этому миру, к этой земле, данной нам для упорных трудов и творческого воплощения Божьего замысла. Не достигнув такого примирения, перестанем быть.
Добро и Зло в человеческой душе — реальность неустранимая, вечная. И борьба их извечна: человеку не дано от нее отстраниться, встать «над*. Но возможно и необходимо нравственное самопознание, чувствование и понимание сложного взаимодействия добра и зла в человеке — и пусть познанию этому нет предела. Духовная реальность, стоящая за рок-музыкой, это, в конечном итоге, реальность той роковой черты, «ступени*, что отделяет неприятие Тьмы от неприятия затемненного Света, реальность границы. Обнаружение этой границы в человеческом естестве есть вершинная задача религиозного гуманизма, но обнаружение не «по ту сторону Добра и Зла*, а именно по эту, на которой Христос. Не будем и обманываться нарочно: есть соблазн и дерзость в том, чтобы сметь это и считать себя вправе сметь это. Но ничего не могу поделать с собой: видится мне в дальнем, может быть, будущем среди прочего человеческого творчества пограничный рок, открыватель бездн в душе человеческой — чтобы заглянуть — чтобы видеть — чтобы уберечь от падения.
Когда это будет, это будет в России и это будет Россия. И это будет единственный достойный ответ России, искупление всего, что произошло и еще произойдет с ней.
Игорь АРИСТОВ.