Независимый журналист В. Развалов взял интервью у РАДЫ ЦАПИНОЙ, лидера группы РАДА И ТЕРНОВНИК. В беседе принимал участие С. Гурьев, один из крупнейших специалистов в России по контркультуре, менеджер, бывший соредактор журналов УРЛАЙТ и КОНТР-КУЛЬТУРА, который ныне является директором и продюсером группы РАДА И ТЕРНОВНИК.
* * *
— Наше интервью предназначено для достаточно массовой газеты, поэтому первый вопрос традиционный: история группы, инструментальный состав, персоналии и некоторые этапные моменты.
Рада: Все было достаточно весело. 7 октября у меня был день рождения, и перед этим мы созвонились с человеком с которым год работали вместе. Выяснилось, что он бас-гитарист. Мы приехали на совершенно непонятную квартиру, где стоял пульт «Электроника». Он привез своего друга, и мы считаем этот день началом нашей группы. Мы попробовали что-то поделать, потом долго искали барабанщика, в конце-концов нашли фотографа из нашей же газеты, пристроили его барабанщиком и потом совершенно случайно я позвонила мальчику- перкуссионисту Глебу Гусейнову из группы ДЕРЕВЯННОЕ КОЛЕСО. Я его долго приглашала на репетицию, но он говорил, что играет в основном акустику, потом пришел, ему понравилось и он остался. Все было очень просто и на удивление не напряженно. Люди подобрались спокойные и сложных моментов не было.
Творческие прорывы — это наверное, участие в фестивале «Индюки — 92 в Москве. Это был фестиваль московских групп, и мы достигли какого-то энергетического. прорыва, общение с залом было не на уровне вербальном, а на уровне энергетическом. Там, действительно, нас понял зал, в то время как раньше к нам прикалывалась небольшая журналистская тусовка и тусовка людей посвященных. Нам было крайне приятно, что аудитория (пришедшая в основном на ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ и Алексея Тигина) въехала в нас.
— Тоже традиционный вопрос: твои личные музыкальные пристрастия? Какую музыку ты любишь слушать и кого ты выделяешь из зарубежных групп и из групп русскоязычных?
Р: То, что я люблю слушать и то, что я выделяю — это разные вещи. К примеру, я выделяю ДИАМАНДУ ГАЛЛАС, которую слушать часто невозможно. Это просто убивает. Очень любим слушать LED ZEPPELIN, я и мой гитарист Володя Анчевский. Это что-то очень серьезное. Люблю на самом деле COCTEAU TWINS, но это я просто люблю слушать, ведь для меня эта группа достаточно попсовая.
— А вот, например, JOY DIVISION, BIRTHDAY PARTY?
P: Про J.D. я не могу сказать, что люблю их слушать. Когда мне дали послушать, я получила огромное удовольствие, точно также, как малоизвестную певицу Шерли Херш. Но, это нельзя любить слушать, это можно слушать несколько раз. Очень люблю НИНУ ХАГЕН, альбом NUNSEXMONCROK.
Из русскоязычного рока я люблю слушать ВОСКРЕСЕНЬЕ. Но это, конечно, ни коим образом не соотносится с моим личным творчеством. Из современных групп с большим удовольствием послушала группу ДЯДЯ ГО из Барнаула. Московская панк-группа РЕЗЕРВАЦИЯ порадовала меня глубиной своих текстов. САНТИМ — человек настолько откровенный и сильный, что просто заражает своим творчеством. Честно говоря, я не слушаю, да и не хочу слушать какие-либо общеизвестные группы.
— В настоящее время почти все рок-группы испытывают большие материальные затруднения. Нужно искать точку для репетиций, чиновники тянут резину, а коммерческим структурам надо платить деньги, нужно записываться, это тоже стоит денег. Нужно гастролировать, для этого тоже нужны деньги. Каким образом эти вопросы решаете вы как директор группы?
Сергей Гурьев: В какой-то момент сами собой приплывают деньги.
— Деньги сами собой не приплывают. (По крайней мере мне.)
С.Г.: В связи в изданием журнала КОНТРКУЛЬТУРА мы сумели рассчитаться со спонсорами, которые вложили деньги в типографию. А доходы от реализации этого журнала (даже по приемлемой цене) — есть возможность оставлять себе. То есть, есть возможность доходы от издательской деятельности направлять не на собственное потребление, а вкладывать в художественное творчество. Есть возможность эти средства вкладывать в репетиционную базу, музыкальные инструменты и т. д. А деньги для записи альбома мы с А. Сучилиным просто занимали у друзей. Кроме того, нам очень помог известный подпольный менеджер г-н Владимирский, с которым в настоящее время работаем в фирме СОЛАР (эта фирма проводила фестиваль «Индюки — 92»).
— А есть ли какие-нибудь нетрадиционные способы извлечения денег для продюсировання перспективных рок-групп? Ведь не все издают журнал и не у всех есть связи в коммерческих структурах?
С.Г.: Эти способы мне не известны.
— Многие журналисты задают совершенно бессмысленный вопрос о цели вашего творчества, я его задам по-другому: а можно ли вообще в каких-либо рациональных категориях говорить о цели художественного творчества, в частности вашего?
Р: Я думаю, что рациональные категории здесь совершенно неприемлемы, мои музыканты не зарабатывают на нашем творчестве ни денег, ни популярности.
Человек должен себя во что-то вкладывать, если этого не происходит — он деградирует. Я вкладываю себя в свою музыку, в свое пение. Так я общаюсь с Космосом.
— То есть это способ заполнения экзистенциального вакуума, который образовался бы, не будь у вас музыки?
Р: Я не знаю, что было бы в моей жизни, если бы не было музыки. Возможно, было бы что-то другое.
— Ни для кого не секрет, что длительное время советский рок и советская контркультура паразитировали на коммунистической идеологии. Сейчас этой идеологии и соответствующим структурам пришел конец. В те времена ясно было, чем заполнить упомянутый вакуум: я не боюсь, я протестую, я вам покажу. Что сейчас может прийти на место такой установки?
Р: Я ненавижу, когда музыка становится средством протеста и борьбы, для меня это не музыка, а не более чем плакатики. Для меня музыка исключительно средство общения с Высшими Силами. Это способ излияния Человека Богу, общения Человека с Богом. Для меня группы типа ЧАЙ-Ф нечто неприемлемое и просто безумное.
— Группу ЧАЙ-Ф трудно считать большими революционерами, здесь лучше ссылаться на ранний ДК или ГО.
Р: В ДК лично для меня больше духовности, чем в ЧАЙ-Фе. Я имела возможность общаться с С. ЖАРИКОВЫМ, это общение было интересным. Он человек очень непростой и достаточно провокационный. С человеком, который бьет по идеологии, мне просто неинтересно. Я не хочу смотреть человеку в глаза и даже в его душу, меня его душа не интересует. Я хочу знать, что стоит у человека за спиной. Если у него за спиной Космос, то мне это интересно.
— Отделяете ли вы религиозное сознание от мистического? По моему мнению религиозное сознание предполагает рефлексию над понятием Бога и его атрибутами, мистика же — это, по существу, стремление к овладению Энергией и стремление слиться с Богом.
Р: Для меня это крайне серьезно. Я не помешана на мистике и шаманизме, сейчас это стало некой модой, которая меня раздражает. В вашем вопросе религиозное сознание предполагает сознание христианское, между христианским и мистическим сознанием существует пропасть. Если говорить чисто о христианском сознании, то для меня ближе мистика: овладение энергетикой, некими Тайнами.
— В вашем творчестве действительно чувствуется желание овладеть Энергией. А кроме Ваших музыкальных упражнений. Вы предпринимаете для этих целей что-либо другое?
Р: Если говорить об этом, то я не считаю нужным предпринимать что-либо помимо того, что мне дает Бог.
— Но Бог не дает Вам никакой Энергии…
Р: Мне приятно осуществлять эти вещи в области музыки, и нет внутреннего желания делать это в другой области.
— Значит Вы утверждаете, что с одной стороны аккумулируете Энергию, а с другой стороны — направляете ее в аудиторию?
Р: В аудиторию в широком смысле, но не на каждом концерте происходит аккумуляция Энергии. Иногда могут сказать, что я занимаюсь какими-то черными вещами. Но это уже зависит не от меня. Я Проводник. То, что проходит сквозь меня, то я и передаю.
— Любому внимательному слушателю совершенно очевидны определенные суицидные тенденции, которые несомненно присутствуют и в музыке, и в самом имидже, который предстает со сцены. Что вы думаете о проблеме: рок и психология, и идеология суицида?
Р: Я не считаю, что наша группа несет суицидные тенденции, в жизни я пессимист и человек достаточно тяжелый. Человеку для того, чтобы выжить в этой жизни, свои суицидные настроения надо где-то изливать. Я сублимирую их в своем творчестве, но при этом считаю, что если человек честно поет о том, что он боится умирать, то это не суицид, а любовь к Жизни.
— Боится или хочет?
Р: Именно боится. Я считаю, что пою именно о том, что человек не хочет умирать и всеми силами цепляется за эту Жизнь. Считаю, что пою именно об этом. Я очень люблю жизнь и пою об этом. Я не хочу умирать, потому что это страшно.
— Как Вы относитесь к терроризму? Это очень красивый способ умереть.
Р: Он слишком красив, чтобы я к нему хорошо относилась.
— Как Вы относитесь к личности УЛЬРИКИ МАЙНХОФ или — в нашем варианте — ВАЛЕРИИ НОВОДВОРСКОЙ, она, конечно, не террористка, но все же…
Р: Мне это не интересно. Такой тип людей меня не интересует. Мне это скучно. Это не та область, куда можно вкладывать себя. ВАЛЕРИЯ НОВОДВОРСКАЯ считает, что в это можно себя вложить, но это ее личное дело, я так не считаю.
— Что для тебя Свобода? Я не говорю о социально политических свободах, а об экзистенциальной Свободе.
Р: Начнем с отрицания. Я не считаю, что Свобода — это свобода убить. Свобода — это Свобода любить человека и полностью отдаваться своему чувству. СВОБОДА — ЭТО ОТСУТСТВИЕ КОМПЛЕКСОВ. Отсутствие комплекса в любви, а не в насилии. Свобода для меня — это исключительно ненасилие. Когда приходится прибегать к насилию — это уже несвобода.
— Я склонен с этим не согласиться. В европейской культурной традиции существуют две взаимоисключающие линии: Линия Христа — это Любовь, и линия Ницше — это Свобода. Ницше был значительно большим атеистом, чем все марксисты вместе взятые. Вы считаете, что Свобода может быть реализована только в любви, но никак не в насилии. А если вам захочется по принципу «я так хочу» убить любимого человека? Это, конечно, предельный вариант.
Р: Я это сделаю, но это будет опять же акт Любви.
— Скорее сексуальный акт.
Р: Да, пожалуй.
— А убить не любимого, а ненавистного человека? Также по принципу «я так хочу».
Р: Я исключаю для себя такой вариант. Я не хочу никого убивать. Пойти кого-то убить, но что я получу в результате этого?
— Не кого-то. Человек, вставший на этот путь, должен этически обосновать эти действия. Он не будет убивать безоружного человека: женщину, ребенка, старика. Он убьет представителя репрессивной власти, именно того, кто всю жизнь держит его на мушке.
Р: Для меня это опять-таки совершенно неинтересно. Мне скучно ставить себе цель, вычислять свою жертву. Я не хочу зацикливаться на этом, лучше я буду заниматься музыкой.
— Значит убивать представителя репрессивной власти — это скучно? А выплескивать свое нежелание умирать на большую аудиторию — это весело?
Р: Но это больше соответствует моей личности.
— Что вы будете делать, если в стране наступит фашистская диктатура, которая сделает невозможным вашу дальнейшую музыкальную, продюсерскую и т. п. деятельность? Это, как вы понимаете, совершенно не праздный вопрос.
Р: Мы будем делать тоже самое, только в условиях, подобных тем, в которых наша группа начинала работу. Мы будем собираться на квартире.
— Но вам поставят рамки?
Р: Да нет тут ни каких рамок, сиди себе дома и играй. Мы не поем социальных текстов.
— Вы уходите от ответа. Я поставлю вопрос в предельной форме: если не фашисты, а кто-то или что-то вообще обрубит вам все эти возможности, что вы будете делать тогда?
Р: Просто физически невозможно обрубить возможность трем-четырем людям собраться и играть на акустических инструментах.
— А что Вы, Сережа, думаете по этому поводу?
С.Г.: У меня с фашизмом вообще отношения сложные, когда сейчас он оказался в подполье, то обнаружил для андерграунда даже какие-то привлекательные стороны. Например, тему героя. Героизм связан с фашизмом значительно в большей степени, чем с демократией.
— Итак, тема одинокого героя, каким был фюрер… Но, извините, наши красно-коричневые — это отнюдь не одинокие герои, а агрессивные амебы, которые сильны до тех пор, пока они вместе, фюрер же был силен один.
С.Г.: Красный фашизм в отличие от коричневого некрасив и ничтожен. Коричневый фашизм сейчас находится в подполье, и поэтому ореол гонимости, ощущение какой- то крупной личности, не вписывающейся в демократический попе и прочую мышиную возню — все это достаточно привлекательно. Другое дело, что когда эти люди окажутся у власти, они утратят всякую привлекательность, я в этом уверен. Если они подчинят себе Российское государство, мой интерес к ним исчезнет.
— Речь идет не о Вашем к ним интересе, а о том, что Вы будете делать, если Вас запретят как творческую личность?
С.Г.: Я существовал по своим внутренним законам еще в эпоху Черненко, участвовал в тиражировании запрещенной литературы.
— Вы не можете не понимать разницы между Черненко и Жириновским, или Алкснисом.
С.Г.: Дело в том, что я о будущем никогда не думаю, я импровизатор по своей сути и свою жизнь не планирую.
— Вы действуете по принципу спонтанного сознания?
С.Г.: Целиком и полностью. Вот какая у меня возникнет внутренняя экзистенциальная реакция на данный режим — я ей подчинюсь, потому что это принцип моего существования в этой жизни. Если мне захочется пойти на смерть, то я сделаю этот шаг. Если же захочется существовать совершенно вне, то я уйду во вне. Планировать же свое существование в будущих условиях я принципиально не хочу, это противоречит моим жизненным принципам.
— Вы предпочитаете некий эстетический подход к существу проблемы? То есть жизненные проблемы решаются, так сказать, по ходу дела, а с эстетической точки зрения коричневый фашизм имеет для меня определенную привлекательность пока он в подполье, но совершенно перестанет удовлетворять моим эстетическим критериям, когда окажется у власти.
С.Г.: Пожалуй, Вы правы.
— На самом деле на вашем пути существует и другая властность — в случае фашистской диктатуры, как и в случае августовского путча, всем было все ясно: были и были Они. А что будет, если Вам когда-нибудь придется выбирать между собственными внутренними устремлениями и коммерческим успехам (получением благ в широком смысле). Вы об этом не задумываетесь сейчас?
Р: Сейчас я действительно об этом не задумываюсь, да и, наверное, не буду задумываться никогда. Дело в том, что некоторые особенности моего творчества не предполагают коммерческого успеха. Я имею ввиду вокал, подачу, тексты.
— А если волею судеб не станет возможности записываться и гастролировать?
Р: Будем делать квартирники. А деньги на жизнь зарабатывать другими способами. Заданный вами вопрос не актуален, и я счастлива, что все мои ребята не ориентируются на коммерческий успех.
— Сережа, а как Вы бы это прокомментировали?
С.Г.: Передо мной этот выбор уже стоял: те деньги, о которых у упоминал раньше, можно было бы проесть и т. д. Пока я лично считаю возможным сливать все эти деньги в другом направлении. Так что здесь проблемы не видно, а если я деградирую, то, наверно, начну строить замки и разводить павлинов.
— В последнее время все эстрадные подмостки, средства массовой информации и т. п. и массовое сознание заполнила музыка а-ля Богдан Титомир, я не буду называть другие фамилии — понятно, о чем идет речь. Чем вы можете объяснить такой фантастический успех всей этой публики у носителей массового сознания?
Р: Время достаточно напряженное, а это музыка, над которой не надо напрягаться. Можно мыть полы и одновременно слушать Богдана Титомира.
— Но кто-то за это платит деньги, не все же моют полы…
Р: Если у людей есть деньги, почему бы не заплатить их за Титомира. Тем более, что за его музыку будут скорее платить , чем за нашу. Это все естественно. Ведь, зарабатывая деньги, эти люди очень устают, им хочется отдохнуть.
— А почему нельзя отдыхать, слушая на магнитофоне запись LED ZEPPELIN.
Р: Тут еще и общение, тусовка, мальчики с девочками, трусики вверх бросают.
— Сережа, прокомментируйте, пожалуйста. Как это связано с сознанием современного советского человека? Попытайтесь включить ответ в более широкий социально-культурный контекст.
С.Г.: На самом деле это демократический попс. Власть демократии предполагает деньги и отсутствие личностной яркости.
— В противоположность фашизму?…
С.Г.: Совершенно верно. Эпоха коммерческого ничтожества.
— Взамен героической личности?…
С.Г.: Героическая личность может привести кого-то к обнищанию, крови, зверствам, пыткам…
— Это хуже, чем Титомир?…
С.Г.: С одной стороны, хуже, а с точки зрения какой-то зловещей демонической красоты — лучше. С точки зрения ХРИСТА, коммерческое ничтожество ближе к цели. ХРИСТОС проповедовал на самом деле настроения «мелких личностей», я не побоюсь этого слова.
— А вам не кажется, что творчество таких групп, как КАРМЕН, находят отклик как раз на дне тоталитарного сознания, а не демократического.
С.Г.: На дне тоталитарного сознания находились LED ZEPPELIN — это была прекрасная оппозиция тоталитарному режиму. Именно хард-рок и арт-рок времен господства тоталитарного застоя, именно тогда из всех окон неслась не какая-нибудь лажа, а по крайней мере SLADE.
— То есть тогда ничтожества были у власти?
С.Г.: Да, тогда у власти был красный фашизм, а левый рок (LED ZEPPELIN) был в подполье и обладал красотой и имел огромную ценность для среднего человека.
— Я четко проследил линию вашей аргументации во время нашей беседы, не кажется ли Вам, что Вы формулируете некоторые трагические экзистенциальные парадоксы, делающие человеческую жизнь совершенно невыносимой. При застое был политический фашизм и прекрасная музыка в подполье, при якобы победившей демократии обнаруживается подлинная красота подлинного фашизма и все ничтожество этой демократии в лице Б. Титомира и его многочисленной аудитории. По-моему, это чудовищный по трагичности парадокс существования человека в мире.
С.Г.: Существование правой и левой идей в России предполагает парадоксальность общественной жизни. Левизна в итоге обрела тоталитарный характер, а правизна обрела характер андерграунда. Этот парадокс существует, но существал он задолго до прихода коммунистов к власти. Вообще же, Россия оказывается одной из самых непредсказуемых романтических, полных фантазий, стран в мире.
— Вы считаете, что это феномен только русской культуры и социальной жизни, нет ли здесь аналогий с Западом, в частности, со странами англосаксонской культуры?
С.Г.: Только в той степени, в какой эта инверсия левой и правой идей была экспортирована на Запад из России, отсюда и шел парадокс. Нормальное Западное общество существовало без этих парадоксов.
— То есть, не Маркс экспортировал свое учение в Россию, а наоборот — российские деятели все это экспортировали на Запад, подкармливая соответствующие структуры долларами, идеологией, оружием.
С.Г.: Да, все это экспортировал Советский Союз. А Маркс — это просто философ, который какие-то закономерности, стихийно регулирующие человеческую жизнь, вывел на уровень осознания, а из-за этого всегда происходят большие трагедии.
— Достаточно вспомнить имена Вольтера, да и пожалуй ИИСУСА ХРИСТА.
С.Г.: Да, все что подспудно должно руководить человеческой жизнью, при осознании полностью меняет смысл человеческого существования и совершенно не нужно, поэтому я и выступаю за спонтанность сознания.
— Один провокационный вопрос. А не является ли такого рода деятельность ученого или музыканта (ведь музыкант какие-то структуры своего бессознательного превращает в формы, которые все же можно зафиксировать) преступной или недопустимой?
Р: Красивый по форме и некорректный по сути вопрос. Можно два раза повторить один и тот же рэп, но даже одну и ту же композицию два раза повторить нельзя, всякий раз это разная энергетика, настроение и т. д. Всякий раз я по-разному общаюсь с людьми, и всякий раз пою по-другому.
— И Вы никогда не осознавали себя преступником, шарлатаном?
Р: Если бы я это осознавала, я бы этого не делала.
От редакции: в сокращенном варианте интервью было опубликовано в газете Новосибирского университета.
