SABOT — это Chris Rankin (bass) и Hilary Binder (drums)
История SABOT восходит к 1985 году (см. информацию о СА- БОТЕ в «ЭНсках» NN 12, 17, 21), когда деятельница сквоттер- ского движения (бездомные, самовольно вселяющиеся в пустующие дома) и издательница журнальчика «Squat for Life» Хилари Биндер познакомилась с Крисом ‘Рэнкином, в то время участником спидкор-группы MORALLY BANKRUPT и соредактором журнала «Unsound Magazine», посвященного сан-францисскому андерграунду. В том же году Крис, Хилари и гитарист/вокалист Томми Стрэндж (Tommy Strange: ныне в панк-группе STRAWMAN) создали v фолк-панк трио FORETHOUGHT. На следующий год FORETHOUGHT выпустили кассету (10 песен), ЕР (5 песен), съездили в турне и распались.
Несмотря на очевидную нехватку солирующего инструмента, ритм-секция FORETHOUGHT решила остаться вместе и в 1987 вернулась на сцену как инструментальный «панк/джаз» дуэт SABOT. В 1988 они пять недель разъезжали по США и Канаде с multi- media проектом THE BOTTOM LINE и выступили на «Анархистской конференции» в Торонто. В 1989 Крис и Хилари приняли участие в организации конференции «Анархия без границ» в Сан-Франциско, которая собрала около 3 тыс. человек и положила начало многочисленным новым проектам.
В 1990 у SABOT вышел дебютный альбом «Surface Tension» (Slime Records), продолжались гастроли по США и Европе.
В 1991 вышла кассета «Рат Кгау», а в расписание 100-дневного европейского турне (49 концертов) SABOT был включен СССР (сентябрь).
В августе 1992 концертами в Новосибирске начались вторые российские гастроли SABOT. 29.08.92 они выступили в «ТамТаме»; 1.09.92 — в кафе «Nord».
В начале 1993 вышла в свет сорокопятка «Forbidden»
(Broken Rekids) с двумя номерами, записанными во время последнего турне по Восточной Европе. К пластинке прилагался буклет с описанием того, как SABOT организовывали свои европейские гастроли, и с информацией об альтернативных контактах в бывшем СССР.
— Как вы пришли к такому составу — только бас и барабаны? Знаете ли вы других артистов, использующих подобную формулу?
Хилари: Схему «бас-барабаны» мы «открыли» по чистой случайности. Мы были ритм-секцией в группе, где был еще и гитарист. Потом он ушел — мы пытались найти ему замену, но подходящего не попалось. Между тем, мы продолжали писать музыку, и в конце концов решили, что либо ее надо играть, либо вообще завязывать с этим делом. Мы выпустили пластинку и провели наше первое турне — по Европе и США. Это было пять лет назад.
— Кстати, чем занимается ваш бывший гитарист?
Хилари: Несколькими вещами. Во-первых, исполняет собственные номера под акустическую гитару. Во-вторых, у него есть группа STRAWMAN — они играют частью его песни и частью — материал группы. Это больше соответствует тому, чем он всегда хотел заниматься. Мы поддерживаем с ними очень хорошие отношения. Недавно они выпустили пластинку на собственном лейбле.
— Позавчера вы играли в «ТамТаме». Это было похоже на западные клубы? Если нет, то в чем в чем различия?
Хилари: Это не походило на типичный концерт в западном клубе, хотя были и сходные моменты. Мы хотели выступить в «ТамТаме» в прошлом году, когда он только что открылся; если бы это удалось, нам было бы понятнее, в каком направлении он развивается. К сожалению, в тот раз нам это не удалось. Я бы сказала, что хотя «ТамТам» движется в сторону западных клубов, он все равно иной.
— Журнал «Option» отнес вас к лучшим группам «новой породы инструментального панка». Ощущаете ли вы себя панками? И вообще, что это, «новая порода инструментального панка»?
Крис: В то время, когда это писалось (1990), многие панк-группы начали играть инструментальную музыку. В прошлом мы были связаны с панк-сообществом, но я бы не сказал, что мы панки или что мы играем панк-музыку, хотя определенное влияние панк на нас оказал.
— Вы уже успели дать несколько концертов в России в этом году. Как воспринимали вашу музыку в Сибири и на Урале?
Хилари: Мне кажется, она показалась публике довольно необычной — как правило, нас так и воспринимают везде. И всегда аудитория разделяется: часть ее с большой симпатией относится к нашей музыке, часть — просто ничего не понимает. Есть еще такие, кто хотел бы понять нас, но еще не вполне к этому готов. В общем, реакция смешанная.
— А вы встречали в России людей, которые уже знакомы с вашей музыкой?
Крис: Нет, за исключением тех, с кем у нас уже был контакт. Конечно, нашу музыку передавали здесь по радио, но, как правило, нас слышали только наши знакомые.
— А в Европе или в Америке такое случается?
Хилари: Нет, обычно до концерта о нас никто ничего не знает.
— Что вы думаете о русской музыке?
Хилари: Пока мы мало ее слышали — лишь те несколько групп, с которыми мы играли. О некоторых нам рассказывали. Но все, что я слышала, мне нравилось, хотя в музыкальном плане все они очень разные. Кроме того, я слышала кое-что по радио, по трансляции в поезде — они там крутят такой поп-фолк, что ли — не знаю, как это назвать. Что-то традиционно русское… Это мне немного напоминает музыку, которая звучит в приемных у врачей или в лифтах в любой части мира, поэтому у меня не возникло каких-то особых эмоций.
— А как вы представляли себе Россию до всех этих перемен, скажем, в начале 80-х?
Хилари: Мои представления о Советском Союзе были весьма смутными, информации было крайне мало — только газеты, а я с самого раннего возраста научилась не верить большей части того, что в них пишется. Вокруг вашей страны был для меня ореол мифа: огромная страна, о которой почти ничего не известно. У меня было слишком мало сведений для политического анализа. Я не знала никого из России, — а я считаю, что лучший способ составить представление о политической ситуации в какой-либо стране — это поговорить с ее жителями. Точно так же, как лучший способ узнать о политической ситуации в США для большинства людей здесь — это поговорить со мной. Меня привлекала Россия, но какого-то опреде ленного мнения у меня не было, потому что я вообще не люблю иметь предвзятое мнение.
— Музыка и политика — связаны ли эти понятия?
Хилари: Я считаю, что они должны быть связаны.
Крис: Для меня было большим разочарованием узнавать о том, что группы, составлявшие часть панк-сцены или андерграунда в бывшем Советском Союзе, меняют свой подход и становятся менее политизированными, вернее, не менее политическими, а — лишенными всякой социальности вообще. Сергей рассказывал нам сегодня об одной довольно популярной группе, которая поет только о пиве и тому подобном. Какой в этом смысл?
Хилари: Я хочу заметить, что музыка — это часть культуры, а культура отражает политику. Если группы, поющие о пиве или о чем бы то ни было еще, популярны, звучат на радио, их слушает масса людей, многим из которых они нравятся — то это отражает определенную политическую ситуацию. Если сформулировать вопрос так: «Считаем ли мы, что радикальная или антиавторитарная политика — необходимый компонент нашей музыки или той музыки, которая нам нравится?», я бы ответила: «Да, я считаю, что музыка — хороший способ выражения радикальной политической позиции». Однако это часть более широкого вопроса. Мы говорим о том, есть ли связь между музыкой и политикой. Разумеется, связь есть, но вопрос в том, какая музыка и какая политика. На мой взгляд, музыка и политика — это части одного и того же явления.
— Не должны ли музыканты пытаться более непосредственно воздействовать на сознание людей, как это делает, например, Джелло Биафра?
Крис: Это его выбор. Он получает много информации и старается донести ее смысл до людей, которым нравится его музыка. По-моему, это важно, потому что многие просто лишены возможности получить эту информацию.
— А вы считаете себя политической группой?
Хилари: Да, но в другом смысле. Мы все делаем по принципу независимости. мы верим в независимую музыку — в подлинно независимую музыку, а не в КАК БЫ независимую, когда «независимость» для группы — лишь ступень к зависимости. В этом смысле мы политическая группа: если посмотреть, ГДЕ мы играем, КАК мы организовываем наши гастроли, КАК мы выпускаем нашу продукцию, — все это вопросы политики. Мы выражаем нашу философию действием. Если людей интересуют наши политические взгляды, они могут узнать о них через нашу деятельность.
— А какие еще группы, на ваш взгляд, действуют на основе полной независимости?
Хилари: Самая популярная группа из абсолютно независимых — это, конечно, FUGAZI. Многие другие группы с лейбла Dischord тоже стоят на позициях крайней независимости. Но FUGAZI — лучший пример. Они стали очень популярными, но продолжают сами следить за ценой на билеты, сами издают свои записи. В Сан-Франциско сейчас тоже очень много групп, работающих на независимой основе. Но сохранят ли они тот же подход, став более известными, — вот в чем вопрос. Я не стану презирать их, если они примут другое решение, но сама я предпочитаю действовать по-своему.
Крис: Некоторые музыканты, не сумев добиться успеха на принципах независимости, идут на компромисс в своей музыке, чтобы продолжать что-то делать, уже не являясь независимыми. Другим просто недостает энергии делать все самостоятельно — устраивать гастроли, выпускать пластинки, заниматься рекламой — поэтому они нанимают других людей или обращаются к более крупным компаниям. И тут встает вопрос: что такое «независимые»? Это группа, которая сама выпускает свою музыку на собственные деньги, или это группа, которая работает на фирму звукозаписи, считающуюся независимой, — например, Alternative Tentacles, Shimmy Disc или Wax Trax!? To есть, существует разница между тем, что МЫ считаем «независимостью», и работой в сфере независимой музыкальной индустрии. Это очень сложный вопрос, потому что есть разные степени независимости. Многие музыканты, которые работают даже на независимые компании, лишены той возможности контролировать свою деятельность, которая есть у нас. На самом деле, независимые фирмы звукозаписи прибегают к услугам тех же концертных и рекламных агентств, что и крупные корпорации. Это ужасно, не знаю, что бы я ответил группе, которая говорит: «Мы — независимые, но используем ту же сеть, что и крупные фирмы». В чем, собственно, разница?
— Наверное, очень сложно сохранить полную независимость?
Хилари: Да. Я знаю мало очень музыкантов, которые готовы — как мы с Крисом — по 40 часов в неделю отдавать работе, не имеющей отношения к музыке, чтобы вкладывать заработанные деньги в наш музыкальный проект. Мы должны платить за репетиционное помещение. Мы должны собрать деньги на гастроли. Часть этих денег мы потом стараемся вернуть играя концерты, но все равно сначала нужно вложить собственные средства. Это ограничивает время, которое мы можем посвятить музыке: мы можем играть только по вечерам — с пол-восьмого до десяти, три раза в неделю (если повезет — четыре).
Крис: Плюс риск. Мало кто готов так рисковать. Мы сами выпускаем наши записи, а большинство независимых производителей или дистрибьюторов раньше или позже оказывается с кучей собственной продукции под кроватью и не знает, что с ней делать. Очень нелегко продать сколько-нибудь значительный тираж. Практически на любом нашем турне — как в Европе, так и в Соединенных Штатах мы теряем деньги.
Некоторым группам удалось достичь большего. Хилари уже упоминала FUGAZI. Они с давних пор все делают сами (поначалу, может быть, за родительский счет), но сумели уже создать сеть бизнеса, которая поддерживает вашингтонские группы. Многие из этих групп получили поддержку благодаря популярности MINOR THREAT. Другой пример — Alternative Tentacles, фирма, созданная THE DEAD KENNEDYS и поддерживаемая ее популярностью. Если бы не DEAD KENNEDYS, то Alternative Tentacles, возможно, не заняли бы столь видного положения. Сейчас в Соединенных Штатах и Европе появились сотни других независимых компаний — многие из них созданы группами, пластинки которых никто не хотел выпускать, поэтому они решили заняться этим самостоятельно. Это не бог весть какой бизнес, но он включает практически все аспекты музыкальной индустрии. Занимаясь этим, вы приобретаете возможность познакомиться со всеми этими аспектами — с производством, организацией, сбытом… Это можно сравнить с изданием журнала. К примеру, вы журналист, но не можете найти работу и решаете издавать собственный журнал. Начав же издавать его, вы узнаете все о типографиях, шрифтах, фотокопировании и всех других аспектах издательского процесса. Мне кажется, это одна из причин, почему люди занимаются независимой музыкой и т.п. независимыми проектами: самостоятельно люди могут научиться большему, чем если бы они работали на крупную фирму. Иначе можно 20 лет играть музыку, не зная, что же происходит с ней после тебя, как она попадает в дома людей, каким образом происходят концерты. Этим- то мне и нравится наш подход, хотя он причиняет массу хлопот.
Хилари: Если вернуться к вопросу об успехах и неудачах, я бы хотела добавить, что понятие успеха или провала — сугубо личное дело. Большинство музыкантов судят о своем успехе по популярности или деньгам. Я же считаю, что, например, мы — успешная группа уже потому, что воплотили в жизнь идею, с которой начинали. Я имею в виду стремление к децентрализации музыкальной индустрии. К равенству всех вовлеченных сторон: исполнителей, производителей пластинок, публики и всех остальных. Не думаю, что так уж важно знать все о производстве пластинок — куда важнее сама коммуникация между людьми и возможность для каждого получить доступ к информации. В этом для меня заключен смысл философии независимости.
Интервью: Алексей Мосин, Сергей Чернов (СПб.)