Для R.E.M. последние двенадцать месяцев были Годом Больших Наград Музыкального Бизнеса, и теперь они свалены горкой в углу офиса группы в городе Афины, штат Джорджия. Среди наград — золотые и платиновые диски в рамочках со всего мира за пластинку «Out of Time» и полдюжины статуэток-призов MTV. включая одну за «видеоклип года». Они все еще не распакованы и собирают пыль: главному получателю — вокалисту Майклу Стайпу — нет до них никакого дела. «Вообще-то я собираюсь отвезти эти штуки от MTV домой и поставить на телевизор, все равно я его не смотрю, — говорит Стайп с ироничной улыбкой. — Золотые диски идут на благотворительные аукционы или моей бабушке. Я не нуждаюсь в подобном подтверждении моих достижений. Я вполне доволен, когда смотрю на пластинку и думаю: “Здесь есть отличная песня и мне до сих пор приятно ее слушать. Вот это результат»».
В этом смысле Стайп. гитарист Питер Бак, басист Майк Миллз и барабанщик Билл Берри могут справедливо гордиться всем последним десятилетием.
От каталитического грохота инди- дебюта «Radio Free Europe» / «Sitting Still» до неуемной поп-энергии альбома «Green» 1988 года. R.E.M создали произведения, новаторские с точки зрения авторского подхода, богатые эмоциональной глубиной и нестареющим драйвом гаражного рока, — снизойдя к мейнстримовой популярности, не поддавшись законам музыкальной индустрии и не предав своих первоначальных поклонников — слушателей университетских радиостанций.
Первый массовый успех альбома «Green» гарантировал теплый прием «Out of Time», но R.E.M. были не готовы к трехмиллионному тиражу и широкому признанию, включая абсолютное лидерство в опросе читателей «Rolling Stone», которые последовали за этим. На следующий день после этого интервью группа была представлена к наградам «Grammy» в семи категориях включая «пластинку года» и «песню года» за хит «Losing My Religion».
«Когда-то я определял R.E.M. как набор минорных аккордов, перемешанных с некоторым количеством бессмыслицы. В «Losing My Religion» тоже есть это качество. Когда слушаешь. хочется подпевать и продолжать, когда песня уже закончилась. Мне кажется, раз в два года мы писали нечто подобное. Мне не очень нравится это сравнение, но тематически «Religion» похожа на песню POLICE «Every Breath You Take». Классическая поп-песня о наваждении. Мне всегда казалось, что лучшие поп-песни — это те, про которые любой слушатель может сказать: «Да. это обо мне»».
Как автор текстов R.E.M. Стайп все время писал такие песни: «So. Central Rain (I’m Sorry)«. «Fall on Me», «The One I Love». Главной проблемой для фэнов и критиков было определить, кто же такой этот «я», которого Стайп имеет в виду в этих песнях. Но, несмотря на недоговоренность его текстов, уроженец Атланты Джон Майкл Стайп оказался приветливым и открытым собеседником, не слишком, правда, откровенным в некоторых вопросах, особенно касающихся личной жизни, но в остальном вполне искренним — без всяких претензий он говорит о музыке, успехе, бремени известности, своей политической деятельности и обширных интересах вне группы. Как и Питер Бак. он «подрабатывает» в качестве продюсера пластинок и гуру инди-рока: недавно он продюсировал второй альбом автора-исполнителя Вика Честнатта (Vic Chestnutt), а прошлым летом был спонсором концерта «Deep South in N.Y.C.» в рамках «New Music Seminar», в котором участвовали андерграунд- группы из южных штатов.
Его некоммерческая киностудия С- 00 (читается «С-hundred»), основанная вместе с режиссером Джимом МакКеем (Jim McKay), продолжает производить впечатляющие ролики о СПИДе, расизме и проблемах бездомных. Стайп также является исполнительным продюсером первого полнометражного фильма студии С-00 «Desperation Angels», поставленного МакКеем. «Это фильм-путешествие; очень напряженный, умный, контрастный взгляд на упадок Соединенных Штатов Америки в конце 80-х — начале 90-х годов. За последние полтора года я прочитал
десятки сценариев и в каждом десятом главный герой — “рок-звезда», — вздыхает он, — а этот просто случайно попался на глаза».
В этом году ожидается новый альбом R.E.M., который планируется записать весной и выпустить в конце лета. За день до интервью R.E.M. собрались на свою первую репетицию в 1992 году, чтобы поделиться идеями новых песен, которые накопились со времени записи «Out of Time». «В среднем темпе, довольно странная. — описывает Стайп нынешнюю музыку группы. — Больше акустики, больше органа, меньше барабанов». Что до очередного турне, он говорит: «Оно будет скромнее: меньше света, меньше всякой ерунды, белая футболка — и на сцену. Во всяком случае, акустические концерты в Европе и на ТВ показали, что — я умею петь, и все вовсе не так уж странно и загадочно. Просто довольно неплохие песни. К тому же у меня есть некоторые идеи насчет духовой секции».
— После грандиозного успеха «Out of Time» было ли у тебя время поразмышлять: «Почему мы и почему сейчас»?
— Мне кажется странным, что эта пластинка стала такой популярной, а все остальные прошли незамеченными. Не только здесь, а во всем мире. Мы были на первом месте в Израиле девять недель. В Израиле! Пойди пойми. Это была первая иностранная группа в Израиле на первом месте за последние пять лет. И это сразу после «войны в заливе». Если бы я был более высокого мнения о нас как группе и о себе как’вокалисте, я бы поразмышлял об этом. Но я думаю, что мы просто неплохая группа, иногда очень неплохая. А все остальное — просто удачное стечение обстоятельств. Хотя я не хотел бы делать вид, что мне все равно — мы действительно гордимся тем. что делаем, и стараемся делать это хорошо. Просто я не меряю это категориями успеха. Если б я размышлял о том. почему люди в дискотеках Бомбея или Израиля танцуют под «Radio Song», я бы не покупал сам себе туалетную бумагу.
— Но за последние десять лет ты превратился из андерграунд- ного рок-певца во всемирную рок-знаменитость и, по сравнению с твоим непритязательным образом прошлых лет, сейчас ты выглядишь гораздо более непринужденным. Что ты думаешь по поводу нового, «готового к употреблению» Майкла Стайпа?
— Я превращался в «артиста» постепенно в течение десяти лет. Я перестал носить темную одежду. Я позволил ярче освещать сцену. Во время турне «Green» цены на билеты были такими астрономическими, что у меня было чувство вины за то. что люди платят такие деньги, чтобы сидеть в заднем ряду и ничего не видеть.
— Тебе нравится быть «артистом»?
— Нет. в этом есть известная наигранность. Моя прическа на турне «Green» достаточно красноречиво это показывала. Это была безусловно самая уродливая прическа 80-х. Но у меня было некое обязательство играть роль перед аудиторией. Это очень двойственное ощущение: поднимаешь руку — и двадцать тысяч человек визжат. Я помню первый раз. когда я действительно ярко это почувствовал. Это было на концерте в Бостоне, когда мы запели «Flowers of Guatemala», я посмотрел со сцены и увидел на глазах у людей слезы. Я подумал: «О Боже…» Можно было услышать звук падающей булавки. Это было абсолютно невероятное ощущение.
— У тебя также появился новый телевизионный образ: очень болтливый и улыбчивый молодой человек. Как будто ты наелся таблеток «Shiny Happy People» [название второго сингла из альбома «Out of Time». — Прим.перев.].
— Я просто теряю рассудок от ужаса. Вот что это значит. Я известен как очень серьезный человек. И во время интервью я отчаянно пытаюсь придумать хорошие ответы. Поэтому я кажусь этаким угодливым негодяем. Но когда я оказываюсь перед телекамерами, я выгляжу как бурундук, наглотавшийся амфетаминов. Камеры меня очень оживляют. Но быть известным очень странно, когда тебя везде все узнают. Пойдешь куда-нибудь, и начинается эта игра. Кто-ни- будь кому-нибудь шепнет, потом все начинают смотреть.
— Ты особенно узнаваем еще и потому, что в видеоклипах ты показываешься больше, чем другие члены группы, особенно в «Losing My Religion».
— «Losing My Religion» появилась в результате соприкосновения моей идеи и идеи [режиссера] Тарсема. Я хотел сделать очень прямолинейное видео, наподобие «Nothing Compares 2U» Шинейд О’Коннор. Почти статичное лицо в кадре. Но в то же время я хотел, чтобы в кадр попали и другие участники группы. А у Тарсема была идея снять видео в стиле индийского кино, где все — мелодрама, и очень похоже на сон. Получилось хорошее смешение идей.
В известном смысле. «Religion» оказалась тестом. Когда остальные увидели конечный результат, они стали проявлять больше интереса к идее делать видео других песен.
— Подход R.E.M. к видео резко изменился после «Radio Free Europe». В том ролике группа почти не показывалась.
— Я сожалею, что мы вообще там показались. Нашим большим экспериментом был «Can’t Get There from Неге». Мы все были в этом клипе, и он провалился. И в этом была моя вина. Это была моя первая работа в качестве режиссера и монтажера. Но после этого, работая над «Fall on Me», мы пустились в другую крайность: у меня было чувство, что в этом видео вообще не должно быть группы. Дошло до того, что мы делали эти видео, платили за них большие деньги, а их нигде не показывали. Подход «анти» ничего не давал.
— Ты нашел удачный компромисс в песне «Stand». В фокусе были танцоры, но группа присутствовала, и все заканчивалось кадром, где ты стоишь с такой притворно робкой, смущенной улыбкой.
— Улыбкой, которая разбила тысячу сердец. [Смеется]. Это не планировалось. Это был искренний смех. Не помню уж. что там они делали за камерой, чтобы меня рассмешить, но это им удалось.
[Режиссер] Катрин Дикманн (Katherine Dieckmann) считала, что мой имидж слишком серьезен. Она хотела приподнять эту маску, что она и сделала. Она прислала мне ленту с окончательной редакцией и спросипа: «Тебя это устраивает?», и я ответил: «Да. замечательно».
— Публика в основном считает Майкла Стайпа странным, загадочным «человеком искусства». Сколько тут истины и сколько — притворства?
— Дело в том. что все люди такие. Просто не все проецируются подобным образом в миллионы домов. И это не говоря о том. что я самый рациональный, самый ясно мыслящий человек в мире. Я часто сам себе противоречу. Но я никогда не считал, что необходимо знать автора, чтобы понять и оценить хорошую книгу.
Здесь можно говорить только об изображении. «Это изображение. Это то. что я хочу вам показать». Но опять же, мои слова о том, что вот это притворство, может быть, сами по себе притворство. Можно продолжать до бесконечности: это как чистить луковицу. Впрочем, я так не считаю. Я много раз сталкивался с тем, что мои слова искажались в печати; после этого начинаешь понимать, что прямолинейная музыкальная агрессия имеет смысл. Становится понятно, что ты чувствуешь, это просто впитывается через кожу.
— Но успех R.E.M. предполагает, что любители мейнстрим-попа вполне готовы воспринимать новую музыку и новые идеи, что они гораздо умнее, чем считают большинство групп и пластиночных фирм.
— Да. Мне всегда была ненавистна точка зрения, что нужно сделать что-то третьесортное, чтобы это стало понятно большинству. Я пытаюсь подняться над этим. С самого начала я принял, что после того, как песня отпечатана на пластинках и доступна людям, она принадлежит им в той же степени, что и мне. Если кто-то хочет в ней что-то увидеть — это нормально.
Например, до сих пор считается, что в песне «Fall on Ме» поется о кислотном дожде. Поначалу она была действительно об этом. Но потом я переписал песню. Если вы послушаете второй куплет. вы обнаружите контрмелодию. Это и есть оригинальная мелодия песни — это была та часть о кислотном дожде.
На самом деле, та «Fall on Me», которую мы знаем и любим, вовсе не о кислотном дожде. Это песня об угнетении вообще, она о том. что есть много вещей, по поводу которых нужна такая песня, говорящая: «Прекратите!» И. в частности, там упоминается Пизанская башня и человек. бросающий с нее гири и перышки.
— Ты редко говоришь в прессе о своем прошлом. В большинстве очерков об R.E.M. есть стандартная фраза о том, что «Майкл Стзйп — выходец из семьи военных, поступивший в Университет Джорджии».
— Примерно так и было. У меня было счастливое детство. У меня и сейчас очень близкие отношения с родителями.
— А что твой отец делал в армии?
— Ничего особенного. Скажем просто, что он был в армии. Мы часто переезжали с места на место.
— Что побудило тебя поступить на отделение искусствоведения в Университет Джорджии?
— Я пошел туда просто потому, что это казалось очень простым. Я не хотел зарываться в книги, поэтому я не выбрал английскую филологию. Я не хотел погружаться в философию, потому что считал ее кучей дерьма. Меня интересовала геология. С таким же успехом я мог бы заниматься ей. Я выбрал искусствоведение почти случайно. потому что здание находилось на расстоянии пешей прогулки от центра Афин, у самой Джексон-Стрит. В первой четверти я начал со средств массовой информации. И можно сказать, что моей неофициальной второй специальностью была английская филология. Я много читал, но так и не доучился. Я — «dropout». [Маргинал? — «ЭНск»]
— В школе ты хоть сколько- нибудь интересовался искусством?
— Я любил фотографию. Я долгое время фотографировал детей. И дома. Я начинаю звучать, как Дэвид Бирн [смеется].
— Значили ли что-нибудь для тебя большие рок-иконы 60-х, такие, как THE BEATLES и THE ROLLING STONES, когда ты был подростком?
— При мне THE BEATLES были музыкой, которая звучала в лифтах. Большое влияние на меня оказала песня «Yummy Yummy Yummy (I’ve Got Love in My Tummy)», Я отчетливо помню, как плескался в бассейне, звучала эта песня и я подпевал. И помню, отец сказал: «Не пой ее: это плохая песня». В тот день у меня было особенно бунтарское настроение — я продолжал петь. Но я заплыл на глубину, и ему пришлось меня выуживать.
В Техасе жил человек по имени м-р Пембертон, у него был магазин пластинок. Он казался старым и недоброжелательным. Но был хорошим человеком — и дарил нам с сестрой синглы, которые ему были больше не нужны, потому что не продавались. Так у нас появилась Тэмми Уайнетт, THE BEATLES и Элвис. И Роджер Миллер — у него была песня «Skip а Rope». Эта песня на меня глубоко повлияла.
— Что для тебя означал панк, как движение или как позиция?
— Он был невероятно освобождающим. Я отчетливо помню номер журнала «Сгеет» за ноябрь 1975-го. Кто-то оставил журнал под стулом в аудитории. И. я помню, там была фотография Патти Смит, и вид ее вызывал ужас. В этом номере была статья о панк-роке в Нью-Йорке, в которой вся остальная музыка сравнивалась с цветным кино, а панк — со статичным черно-белым телевидением. И в этом для меня был огромный смысл.
Вскоре после этого вышла пластинка Патти Смит «Horses», а потом «Marquee Moon» группы TELEVISION. И я купил первый альбом WIRE.
Эта группа оказала на меня огромное влияние. Весь альбом «Zeitgeist» звучал так. как будто его мог сделать любой. И я воспринял это буквально. Я вычитал это в интервью Патти Смит и подумал: «Если уж она может петь, то и я могу петь». Никто никогда не замечал, как много я позаимствовал у нее как исполнитель.
— Нельзя ли поподробнее?
— Она пела как бы нутром. Это можно сравнить со звуками, которые издает человеческое тело. Билли Брэгг говорит, что когда люди просыпаются по утрам, они производят всевозможные звуки, чтобы убедиться в том, что они все еще живы. У Патти Смит был именно такой голос. Это не было напряженное, выверенное крещендо нот. Это был вой бешеного зверя — буквально все возможные звуки.
Не помню, говорил ли я это кому- либо из журналистов, но свою самую первую запись я сделал в тринадцать лет. У моей сестры был магнитофон «секретарского» типа. Как-то раз. когда никого не было дома, я заперся в каморке в подвале, включил эту штуку на запись и кричал десять минут. Жаль, у меня нет сейчас этой ленты.
— R.E.M. — это твоя первая группа?
— Первая группа, которая когда- либо играла в клубе или баре. Первая группа, заслуживающая упоминания. Одно время я играл с одной группой в нашем же городе, которая исполняла чужие песни. Кроме того, у меня была noise-группа, которая называлась «1066» — в честь Норманского завоезания, это мой любимый год в истории. В семнадцать или восемнадцать я играл с панк-группой из Сент-Луиса, которая также играла чужие песни.
На самом деле, это все ерунда. Я не написал ни одной песни до R.E.M. Да и в R.E.M. мы не написали ни одной настоящей песни до «Gardening at Night» [ЕР «Chronic Town»]. Я придерживаюсь мнения, что первые тридцать песен, написанные нами, были пробой пера, чем-то вроде начальной школы: мы учились, как писать песни. Написав же «Gardening at Night», мы вдруг поняли: «Вот. в этом есть какой- то смысл».
— Когда для тебя появился смысл в R.E.M. как в группе?
— Мы были такой бандой в те первые годы — просто катались на фургоне, заезжали в город и не оставляли там камня на камне. Такие дерьмовые подростковые панк- рокеры. Ближе к приключению в духе Керуака никто из нас никогда не подходил. Мы куда-нибудь приезжали, и кто-нибудь платил нам 200 долларов за производимый нами полуторачасовой шум. Что могло быть круче?
Все это было, может быть, не так романтично, но все равно мы очень веселились. Мы прекрасно провели время, записывая «Murmur», очень весело было делать «Reckoning». Очень трудной пластинкой и настоящей поворотной точкой стала «Fables of Reconstruction». Но «Life Rich Pageant» была реконструкцией деконструкции, которой стала «Fables». [Продюсер] Дон Геман (Don Gehman) привнес свой звук с мощными барабанами. и это открыло для нас кое- какие двери.
Он также был первым человеком, который подверг сомнению мои тексты — он просто сказал: «Черт возьми, о чем все это?»
— И как ты на это отреагировал?
— Скрестил руки на груди и вышел из комнаты. Но я высоко оценил этот вызов. Дон сказал просто: «Подумай, о чем ты поешь. Что это такое? Зачем ты выставляешь это на всеобщее обозрение?»
— Эта критика заставила тебя переосмыслить свой авторский стиль?
— Нет. Но, начиная с той пластинки, у нас была такая ясность звука, которая в смысле технологии далеко опережала все, что мы делали прежде. Стало слышно, о чем я пою.
На самом деле, я все пытаюсь отойти от этого. Записывая вокал для песни «Belong» [альбом «Out of Time»], я пел прямо в «walkman». Мне не нравится такая ясность, потому что она не дает достаточной свободы просто что-то произносить, чтобы это была просто мелодия, а слова, значения текли сами собой.
— И тебе не хочется, чтобы люди понимали, о чем ты поешь?
— Нет. Не вижу для этого никаких причин. Я считаю, что музыка не имеет ничего общего с рациональным мышлением. Она не должна нести какой бы то ни было смысл. «Half а World Away» [из «Out of Time»] не имеет никакого смысла ни для кого, кроме меня самого. И даже для меня вся эта история полностью выдумана. Она создана из вещей, которые я знаю или видел по телевизору, или мне о них рассказали люди, которых я знаю. Чистой воды выдумка. Но в этом есть что-то.
— А как насчет «The One I Love»? Нельзя выразиться яснее, чем ты сделал в тексте этой песни [«This one goes out to the one I love / This one goes out to the one I left behind» — «Эта песня — той, которую я люблю / Эта песня — той, которую я оставил»].
— Да. но в этой песне есть и неожиданный поворот: «А simple prop / То occupy my time» («Просто предмет для того, чтобы занять время»). Это было немного грубо. Я не хотел выпускать ее на пластинке. Но я хотел написать песню со словом «1о»о». потому что прежде я этого не делал.
Кроме того, г нее у нас начался период крайне попсовых песен, поэтому я не мог петь просто какую- нибудь ерунду. Я должен был написать что-то очень лаконичное и содержательное. наподобие «Pop Song 89» или «Stand». Имея такую мелодию, нельзя просто повыть, постонать и подбросить пару твердых согласных. На этой стадии я вернулся к переживанию, связанному с песней «Yummy Yummy Yummy» и бассейном. Моя непосредственная реакция на песню вроде «Get Up» [альбом «Green»] — «Отличный бабблгам!» Это нечто мне понятное и действительно веселое. Ребята только что показали мне песню для следующей пластинки, которая настолько круче «Stand», что «Stand» после нее кажется безделушкой.
— Принимая во внимание всю твою деятельность вне группы — видео, кино, продюсерскую работу, занятия политикой — ты никогда не беспокоился о ловушке «человека рок-Реннесанса»?
— Я не допущу, чтобы это мешало тому, чем я хочу заниматься. Проблема заключается в том. что ты оказываешься в положении, когда твое эго раздуто до размеров крупной планеты. И ты начинаешь верить, что можешь сделать все. И это может оказаться не так плохо, если не принимать во внимание страданий бедной публики. Но для нормального человека совсем не плохо чувствовать, что нет ничего невозможного.
— «Out of Time» ознаменовал начало второго десятилетия пластиночной истории R.E.M. Каким ты видишь будущее группы?
— Надеюсь, мы не выпустим альбом типа «Chicago XIV». Я больше всего боюсь перспективы превратиться в одну из этих глупых групп, которые вступают в свое второе десятилетие, не подозревая, насколько они плохи, и не знают, что им давно пора все бросить. Не знаю, не находимся ли мы на этом пути, но думаю, что то, что мы делаем сейчас, способно посоперничать по части энергии, эмоции и чувства со всем, что мы делали когда-либо раньше.
— Сколько хороших лет, по твоему мнению, осталось группе R.E.M.? Сообщалось, что Питер Бак и Билл Берри заключили пакт, что группа будет существовать до двухтысячного года, а потом разойдется?
— Они решили, что хотят распасться к началу следующего десятилетия. В этом есть что-то поэтичное. Мне нравится эта идея. Действительно, я могу провести с этими людьми еще десять лет.
Интервью: David Fricke «Rolling Stone», March 5th, 1992 Перевод: САфонин, С.Чернов