Разговор Михаила Шишкова с Иваном Соколовским
Не успехи затихнуть споры по поводу дуэта ЯТХА, компакт-диск которого я считаю одним из главных событий минувшего года, как Иван Соколовский, в очередной раз подтвердив свою репутацию человека творчески непредсказуемого, объявил о работе над новым проектом, МЯГКИЕ ЗВЕРИ. Это обстоятельство и явилось основной причиной нашей встречи с ним. Тем более, что со времени нашего прошлого интервью (см. «ЭНск» 7/93) у меня накопилось немало вопросов
к Ивану.
— В чем принципиальное отличие твоего нового детища от предыдущих проектов?
— История МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ непродолжительна: наше первое выступление состоялось в мае 1993-го, тогда же началась и запись альбома. МЯГКИЕ ЗВЕРИ — прежде всего проект музыки открытого типа с большим участием инструменталистов Москвы, С11б и некоторых зарубежных виртуозов. Однако в нашем проекте нет ставки на супер- инструменталистов. Скорее, здесь можно говорить о коммуникативной идее: сближении музыки разных стилей и направлений в едином процессе.
То есть среди участников могут быть музыканты из группы МОНГОЛ ШУУДЛИ и представители академической музыки, джаза, авангарда. Наша музыка не ориентирована на общеизвестные стили музыки, а скорее представляет собой гибрид деконструированных стилей. Точнее, даже не стилей, а элементов таковых. Так и получился альбом, который мы сейчас заканчиваем — «Zoojazz».
— Насколько я знаю, состав МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ не отличается однородностью: ты играешь то в трио с Летовым и Парфеновым, то объединяешь вокруг себя разнородных музыкантов — Виктора Сологуба, Евгения Жданова, Алексея Рахова, — что имело место в клубе «Инди». Это своего рода попытка пройти путем ПОП-МЕХАНИКИ?
— В ПОП-МЕХАНИКЕ, насколько я знаю, больше делался упор на шоу. Несмотря на элементы импровизации, музыка не была главной составляющей их концепции.
А в МЯГКИХ ЗВЕРЯХ полностью отсутствует шоу, здесь присутствует коллективная импровизационность, музыка создастся непосредственно в процессе музицирования. Причем не так, как в джазе, где существуют определенные стандарты, под которые играются соло. Здесь рождается сама структура музыки, и поэтому что именно будет в данный момент, неизвестно ни мне, ни музыкантам. На каждом нашем концерте в составе МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ играют самые разные люди, причем состав ни разу не повторялся.
В СПб на свадьбу Алексея Рахова мы приехали вдвоем со скрипачом, Димой Кутергиным. И должен сказать, что мы довольны тем, что здесь совсем иной подход к игре.
— В чем же основное различие?
— Разница в том, что музыканты более интеллигентны, у них меньше «звездных» амбиций. Каждый слушает партнеров, не делая ставку на свое соло, на себя как отдельно взятую личность. Музыканты слушают общее развитие музыки и весьма корректны в вопросах солирования.
А насчет состава повторяю: в него могут войти и входят постоянно разные музыканты, каждый из которых обладает своей манерой. Я как продюсер больше слежу за тем, чтобы был добротный, оригинальный звук. Но главное — это тот чистый драйв, который получается у музыканта в процессе импровизации, причем на структуры, неизвестные ему заранее. Это основная задача: сыграть то, к чему ты изначально не готов. И эта первая реакция на музыкальное пространство, к которому ты нс подготовлен, имеет большую ценность, т.к. она непредсказуема и музыка получается более оригинальной;.
— Какова, на твой взгляд, слушательская аудитория МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ? Какие люди ее составляют?
— Дело в том, что в Москве мы выступаем в довольно дорогих клубах. И в основном наша публика — это yuppie (Напоминаем: YUPpie, Young Urban Professional — это молодой городской профессионал; имеются в виду бизнесмены. — Ред.) Им хочется, с одной стороны, приобщиться к чему-либо элитарному, а с другой — чего-то понятного, доступного. И посещение каждого нашего концерта считается престижным. Под нашу музыку можно танцевать, но можно воспринимать ее как нечто новое, элитарное. Хотя я лично не стараюсь ориентироваться на yuppie.
Например, в клубе «Инди» была публика другого плана, а играй мы подальше, результат был бы отличный… Дело в том, что одна из задач состоит в том, чтобы во время танца ввести слушателя в состояние, подобное наркотическому трансу.
— Как и зачем ты этого добиваешься?
— Это задача именно концертная, а не студийная, поэтому и музыка на CD должна быть несколько иной. Собственно, первоначальное назначение музыки — это и есть введение человека в некое звуковое пространство, имеющее некий магический смысл. Здесь существует масса приемов, свойственных медитативной музыке. Назову некоторые: минимализм, повторяемость структур, полиритмия, ладовое построение музыки, без определенной тональности — в отличие от европейского, симметричного, минорно-мажорного.
Наша музыка — вне направлений, вне зависимости от влияний.
— Рынок компакт-дисков — со скрипом, но растет. Рассчитываешь ли ты на коммерческий успех?
— Ставка делается не на продаваемость продукта, а на его качество. Фирма, оплатившая нам студию, больше заинтересована проблемами собственного престижа, нежели получения денег. Одно дело — быстро зарабатывать деньги на эстраде, и другое — представлять приличный продукт на ярмарках «Midem» или «BJD». Недавний пример: в прошлом году на «Мидем» съездила масса наших эстрадников: Апина, Киркоров, и компания. И там эта примитивная, убогая музыка оказалась не нужна. А ЯТХЛ получила массу предложений, вызвав большой резонанс, да и фирма выглядела прилично благодаря некоммерческому продукту.
Понятие престижа фирмы определяется качеством музыкального продукта, его солидностью, оригинальностью. Поэтому, в отношении моих проектов, не думаю, что им уготована участь массовой популярности — тиражи минимальные. Но они будут представлены в качестве некоего уровня, в качестве нового. Это большая репрезентативная функция: показать, что, кроме дебильного попса и второсортного панк-рока, существует нечто другое.
Поэтому не рассчитываю на массовую распродажу и получение сверхприбылей, но надеюсь на то, что мой престиж как продюсера вырастет.
Что касается музыки, то здесь очень важно, что и когда надо записывать, какую аппаратуру использовать, нужно учитывать уровень шумов, музыкальную динамику, etc. Запись МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ на голову выше моих предыдущих проектов и по динамике звука, и по другим показателям. Продукт максимально приближен к европейским стандартам: запись на широкой ленте, на 76-й скорости, сведение делается не на дешевый DAT, а на жесткий диск. Записывается много акустических звуков: например, вся перкуссия акустическая; барабаны, по большей части — тоже. Борьба идет за каждый звук. Дело даже не в том, что записывать, а как. На альбоме клавишных партий немного, т.к. это в большей степени продюсерская работа, нежели авторская.
— Будешь ли ты продолжать свой продюсерский опыт?
— Вообщего продюсерская работа — дело крайне сложное. Не обязательно быть богатым, но необходимо разбираться в звуке, человеческой психологии, необходимо иметь свои идеи.
Простой пример. Когда Вася Шумов приехал в Париж, ему выделили продюсера Максима Шмитта, работавшего с KRAFTWERKом. Обговорив основные вопросы, Максим привел нужных музыкантов, и вместе они создали конечный продукт.
Что касается планов, то все зависит от ситуации, которая порой непредсказуема. Во-первых, хочется работать с интересными исполнителями. Правда, мешает культура восприятия работы продюсера со стороны музыкантов: очень часто приходится делать так, как тебе говорят. Многое зависит от случайных вещей: в 1992 году мы с Альбертом Кувезиным познакомились в Новосибирске, и родилась идея ЯТХИ.
А планов много… Есть задумки композиторского плана в области классики. Хочется поработать в индустриальном ключе. Есть желание заняться минималистскими проектами — скажем, взять нескольких музыкантов из МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ и спродюсировать их запись. Например, того же Летова (Сергея, скорее всего. — Ред.), но не вмешиваться в запись, а поработать со звуком. Но пока все это — гипотеза. Когда-то НОЧНОЙ ПРОСПЕКТ записывал альбом за три дня… Но сейчас больше ответственности, хочется все делать качественно. К сожалению, русский рок был славен тем, что люди торопились выпустить новый альбом, и поэтому качественных работ не слишком много. Сейчас же, если кто-то хочет заниматься серьезным искусством, то необходимо настроиться на тяжелый труд. Не всякий, пусть даже одаренный музыкант, может ходить в студию на восемь часов, биться над записью, сведением. Поэтому более одного альбома в год я продюсировать не берусь.
— А воссоединиться с НОЧНЫМ ПРОСПЕКТОМ не хочешь?
— Были планы насчет записи альбома к десятилетию группы. Существует договоренность с одной из фирм о выпуске на CD нашего альбома «Кислоты». Добавим музыки из предшествующего альбома — «Демократия и дисциплина». В свое время эти работы запомнились многим своей необычностью. В период всеобщего увлечения гитарной музыкой мы играли нечто близкое к техно, только более психоделическое, доводя публику до экстаза. Сделаем заново мастеринг, почистим, улучшим, сделаем оформление.
У меня была идея сделать хиты НОЧНОГО ПРОСПЕКТА (времен моего участия) на новой технологической основе. Ведь так много хороших индустриальных, психоделических, агрессивных номеров осталось нереализованными!
Но все упирается в финансирование. МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ финансирует BSA, а с НОЧНЫМ ПРОСПЕКТОМ сложно: Леша Борисов работает на SNC, и если выпуском займется кто-то другой, то, боюсь, возникнут проблемы. A SNC пока не торопится, т.к. хорошая запись обойдется в 2.000-3.000 долларов.
С другой стороны, я часто привлекаю Лешу и других участников группы для своих проектов. Если они пригласят меня для участия в своей работе — буду только рад. Мы — хорошие друзья и открыты друг другу.
— Глядя на основную массу рок-музыки, первое, что замечаешь — убогую, на грани дебильности, агрессивность. Не потому ли, говоря о своих планах, ты не упоминаешь рок-н-ролл как сферу применения собственных сил?
— Дело в том, что мы живем в эпоху, когда рок находится в своей агонизирующей стадии.
Причем, не только у нас, но и повсеместно. Он вырождается в две основные формы: либо комфортный поп-рок — «старый, добрый рок-н-ролл», исполняемый, например GENESIS, PINK FLOYD и другими выжившими из ума ветеранами.
Эти и им подобные занимаются самокопированием, в добротной коммерческой форме. А другая форма — радикальная, где преобладает порой дикая агрессивность, враждебность. Мне кажется, что это признак агонии. Когда человеку нечего сказать, он переходит на крик.
В период работы с НОЧНЫМ ПРОСПЕКТОМ я отдал дань такой музыке, а сейчас
— ставка на музыку добрую. Ведь МЯГКИЕ ЗВЕРИ в своей основе — музыка добрая. У меня нет желания кричать что-либо миру, обвинять его в чем-либо — есть желание получать удовольствие от игры, импровизации. А весь этот рок-н-ролл (морщится), где люди не ощущают радости от самого процесса музицирования, а пытаются кого-то обвинить — направление, лишенное смысла.
Во-первых, таких в каждом городе — не меньше сотни. Куда ни приедешь — везде этот грязный кожаный панк. Налицо перепроизводство. Да и лидеров, достойных сравнения с лучшими образцами, я не вижу. Во-вторых, это юношеский экстремизм. Радикализм-то есть, вопрос в другом: имеет ли он культурную ценность?
Все это, повторяю, я пережил десять лет назад, и мне неинтересно.
— Существует ли возможность у той незначительной части музыки, которая еще сохраняется несмотря на отсутствие поддержки, выжить?
— (с уверенностью) Мой прогноз оптимистичен. Года три назад не могло быть и речи о проектах типа ЯХТИ или МЯГКИХ ЗВЕРЕЙ: никто не дал бы денег. ЯТХА была записана только потому, что у меня был приятель, дававший мне на ночь ключи от студии. С другой-стороны, перспективы очень неплохие, т.к. в других областях мы не можем дать ничего оригинального ввиду абсолютной вторичности. Попса, несмотря на мощную финансовую подпитку, терпит кризис: подросткам недоступны ни цены на билеты, ни тем более компакт-диски. А владельцы ком- пакт-проигрывателей — люди богатые, претендующие на элитарность, приобщенность к чему-то немассовому.
Сфера нетрадиционной музыки поэтому представляется мне перспективной с точки зрения дальнейшего развития. Попе становится невыгоден, как и ориентация на него. Я думаю, выдержат конкуренцию те фирмы, которые будут ориентированы на оригинальную музыку, достойную выхода на международный рынок. То есть те, кто преодолел провинциализм.
Поэтому отмечу General Records, BSA — как первых, кто понял, что следует вкладывать деньги в проекты, которые не дадут сверхприбылей, но дадут престижность. Во всем мире идет борьба за артистов; этот же процесс начинается и у нас. И показателен тот факт, что перечисленные мной фирмы резко ограничили количество выпускаемого материала, сделав ставку на качество. Есть, конечно, и другие, чьей продукцией забиты ларьки. Так что у тех, кто не сломался под напором коммерциализации, перспективы вполне приличные.
Музыкальная культура России очень глубока, и русская инструментальная музыка имеет такие традиции и возможности, что в целом, на мой взгляд, превосходит и Америку, и Европу. Потому что с точки зрения оригинальной музыки у России возможностей больше: у нас менее закомплексованное, фетишизированное сознание, меньше западного идиотизма и тупости, больше свободы, модернистского подхода, больше способностей к новизне.
Главное — освободиться от химер, когда музыка оценивается по степении ее продаваемости или по степении ее приятия окружающими.
Если бы я слушал то, что мне советовали на протяжении последних лет, то, наверное, перестал бы музицировать.
Главное — упереться, невзирая ни на критику, ни на моду. Перспектива там, где не будет рабского, провинциального сознания.
— В последнее время ты не раз сотрудничал с журналом «Русский рок», за которым утвердилась репутация одиозного издания; некоторые мои коллеги неустанно твердят о его якобы фашистской направленности. Каковы причины этого альянса?
— Дело в том, что редактора «Русского рока», Владимира Марочкина, я знаю давно. В свое время он был борцом с коммунистами, КГБ… Затем вместе с Жариковым он эволюционировал в сторону праворадикального националистического направления. Мои статьи, предоставленные Марочкину, содержат взгляды на эстетические проблемы. И я не вижу ничего страшного в том, что на соседних страницах — Жириновский в обнимку с рокерами.
Просто существуют какие-то идеологические штампы, пустые мифы: миф о демократии, например — абсолютно пустая идея, пора давно понять, что это — формальный принцип. То есть, это чистая форма, такая же, как гуманизм. И то, и другое — мифологические западные построения, теряющие свою актуальность.
А точки зрения журнала «Русский рок» я не разделяю. Те, кто прочитали дискуссию в «Дне» по этому поводу, знают, что я критиковал Марочкина. Тот же Жариков поддержал меня в том, что рок — отжившая форма, и нет смысла связывать национальное творчество с формами нездешнего происхождения. Неприятно другое: слишком много внимания уделяется ориентации артиста, музыканта, при этом забывают о культурном качестве. Идиоты и гении могут быть с разных сторон.
Всякое подлинное творчество всегда двусмысленно, всегда ставятся вопросы, которые политически решаются однозначно и бескомпромиссно. Достоевского можно считать и революционером, и консерватором одновременно. Важно, как ты отстаиваешь свои идеи — интересно, талантливо, либо это сплошные идеологические штампы. Поэтому я с интересом просматриваю статьи Жарикова: это очень своеобразно, здесь есть свои эстетические законы. По этой же причине мне смешны испуганные лица при упоминании того же Жарикова или Жириновского.
Если, скажем, Маринетти был министром культуры у Муссолини, то на этом основании прикажете и модернизм с футуризмом запретить? Если начать мыслить штампами, то половину истории человечества следует выбросить. Начиная с Платона, бывшего автором первой тоталитарной теории регламентации общества, и кончая Хайдеггером.
Так что все эти ярлыки — признак современной дебильности…
И мне нечего стесняться того, что в «Дне» была написана статья про ЯТХУ. О нас писали и другие издания — «ЭНск», «Аргументы и факты», «Куранты».
— Боюсь, что мы с тобой не дотянем до эпохи позитивных изменений, которую иногда именуют «русским прорывом». Я не имею в виду одноименную акцию с Егором Летовым во главе.
— Я думаю, не стоит ни до чего дотягивать, нужно заниматься этим здесь и сейчас. И для начала нужно очистить мозги от множества мифов: от мифа о рок-н-ролле, например, от мифа превосходства Запада в этой области. Нужно ориентироваться на нечто такое, чего еще нет, но что могло бы быть вне зависимости от ситуации.
А прорыв неизбежен, поскольку западная мифология исчерпала свой творческий потенциал и ничего нового дать не может ни в одной из областей.
Фрэнсис Фукуяма, официальный американский идеолог, утверждает, что человеческая история закончилась. И завершилась она построением американского общества, — и дальше мы, подобно музейным работникам, будем ходить по музею культуры, восторгаясь сделанным (это примитивные перепевки Маркса, Гегеля, etc.). А внутри — пустота; творческий потенциал, повторяю, исчерпан.
Что касается наших возможностей… Получилось так, что мы законсервировали их, поскольку наше сознание оказалось заблокировано западной мифологией. Как только эти структуры отомрут, то творческий потенциал будет свободен, и могут возникнуть вещи, о которых мы даже не подозреваем…