Андрей Саблин

А. Саблин

Оо, как она есть сама

рок-н-роман

Посвящается всем Странникам
по Обе Стороны Реального…

ПРЕДИСЛОВИЕ СЛОВ.

Оо больше, чем о, а тем более О. Это не парадокс, читатель, это цивилизованный взгляд на происходящее из цивилизованной страны. Знаете, чем цивилизованная страна отличается от нецивилизованной? В цивилизованной стране авторов детективных романов сажают на электрический стул за пропаганду методов преступления, в нецивилизованной – им всего-навсего отрубают голову.

ГЛАВА 61. АД.

Оо выглядит старше, чем выслушит. Она много училась, пока не произошёл следующий диалог между ней и мальчиком, которого Оо угостила дешёвым мороженым. Мальчик: «Ты всегда угощаешь мальчиков дешёвым моможеным (…мальчик забавно картавил, чем огорчал Оо…) или только меня?» – «Согласись, если бы я угощала мороженым девочек, меня бы поняли неправильно». – «Зачем ты так часто повтомяешь «БЫ»?» – «Потому что в этом мире всё относительно!» – «Это здомово похоже на ложь». – «Тебе тоже пришло это в голову?» – «Как ты стманно говомишь… Почему мне что-то куда-то должно пмиходить? Достаточно того, что я это знаю». – «Значит, это – истина!» – «Ты – дура! Истина – это только то, что ОТСУТСТВУЕТ в нас!» – «То есть, ты хочешь сказать…» – «какая же ты зануда (…швырнул мороженое в сторону… на юбке Оо остались тёмные выпуклые пятна от слёз убитой рыбы…) – я ничего не хочу! Неужели ты не поняла это на пмимеме со твоим дешёвым моможеным» $как он дурно воспитан, Боже!$ Оо: «Но мы ушли от Логика». – «Ты какая-то полная кметинка! От Логика невозможно уйти, он сам уходит, если считает нужным, и тут уж ничего не попишешь. Поняла, скотинка?» Оо кокетливо зарделась и поправила жёсткий волос парика. «Нет… Нет, сегодня я не смогу, ну просто никак. Мой старый приятель (…настолько старый, что Оо была сильно удивлена тем, что он ещё не умер…) назначил мне свидание». – «Зачем тебе этот стамый кметин? Смотми, я такой молодой и такой сексуальный! (…и чуть позже… в сторону…) я всё умею!» Оо сделала вид, что спит. Оо даже всхрапнула по-правдашнему. «Эй, не притворяйся, я-то знаю, что ты не храпишь во сне!» (…»надо же так глупо проколоться»…) Оо стало капельку грустно – так грустит Смерть, пришедшая за очередным кавалером. Если есть чокнутые, значит «уходи…» — «Куда же я уйду?» (…неужели я сказала ЭТО вслух?.. – и через минуту — …интересно, что он подумал…) «Оо, я люблю тебя!» – «Разве слоны умеют любить?» – «А разве я слон?» – «А кто же?.. Вот и хобот у тебя болтается. А ну, иди отсюда туда, откуда пришёл!» Болтая мятными лепёшками ушей, слон уныло отправился в сторону своего ада, оставив на тротуаре зловонную злоцветную кучу. «Должно быть, на память,» – Оо. «Да нет,» — отозвался дрессировщик. – «Слоны, конечно, умные животные, спору нет, но до такого слону просто не додуматься». (…Боже, зачем они сегодня читают все мои мысли?..) – «Тебе взять ещё дешёвого мороженого?» – Оо. «Нет, спасибо, ты же помнишь, что я выкидываю дешёвое моможеное в стомону». – «Тогда выключи этот дурацкий телевизор – передача скучна необыкновенно!» – «А что мы тогда будем делать?» – «Я буду играть в слова, а ты, если хочешь, присоединяйся». – «В слова? А что ЭТО за игра?» — «А вот смотри». Оо откинула верхний люк танка так, что в душное, пропахнувшее соляркой помещение сразу хлынул свежий воздух». – «Что это?» – равнодушно спросил Дежурный По Танку. «Это атмосфера», — «А сколько её ещё?» – «Её много!» – «Больше, чем звёздочек у полковника?» – «Да». – «И чем у генерала?» – «Да». – «Тогда Атмосфера – это Маршал!» – «Нет, атмосфера – это больше, чем маршал… она даже больше, чем слон, которого мы застрелили сгоряча». – «Странно, а мне мама говорила всегда, что больше слона ничего нет». – «Твоя мама, наверное, просто никогда не видела атмосферу». – «Возможно, ведь моя мама – всего-навсего проститутка на запасном аэродроме» – «Прости…» – «Да, нет, ничего… я привык». – «А ты славный». – Оо, утешая. «Ты тоже… особенно вот эта родинка на языке… она тебе очень ко рту!» Оо вздыхает, но так тихо, что не слышит сама. «Это и ечть твоя игма в слова?» – «да». Оо оперлась рукой о спинку огромного дивана: «Правда, здорово?» — «не знаю… Купи мне лучше вон то дешёвое моможеное!» (…какой он всё-таки странный, этот мальчик…)

Эпиграф именно этой главы:

Оо смотрела на Луну, ей уже не хотелось бежать в школу, весело напевая и беззаботно размахивая кульманом, который старик-докер переделал для неё в прекрасный пятнадцатилитровый термос за одну незначительную услу…

Противоречивые размышления автора о судьбе некоей Оо:

Где ты сейчас, о Оо! Всё так же идёшь ли по городу с фляжкой водки, прицепленной к поясу, или же нет уже тебя больше на этом свете?.. Да нет… Ты так молода – зачем тебе умирать… Где ты сейчас, о Оо!..

ГЛАВА 11. ыоЧь.

Оо тогда была беременна своим седьмым плодом. Уже отошли околоплодные воды, уже страшные, больные схватки сотрясли её хрупкое детское тельце, уже пробило время рассвета. Оо молчаливо сидела в старом бабушкином кресле, закинув ноги высоко-высоко, туда, откуда, пожалуй, приходит комета Галлея. В её руках барахтался учебник истории, в который Оо время от времени заглядывала, делая выписки из него на своей правой груди. Когда же на ней совсем не осталось места и сосок стал походить на дно почтовой чернильницы, чем на предмет обожания ыоЧь, Оо вышвырнула учебник за борт. Резиновая лодка покачнулась от столь непродуманного решения Оо, вспенив чахлую медь болота. «Пожалуй, пора» – Оо налегла на вёсла, такие тяжёлые, будто это были вёсла с галеры. Катер медленно-медленно пополз по промокшему песку, давя своей могучей массой улиток и лягушек, забывших суть движения. Никогда ещё Оо не было так хорошо, и от избытка хорошего Оо стала неистово красивой. Впрочем. Через минуту это чувство прошло, оставив после себя ощущение странной удали…

Голос Был С Неба Йога Цветного +
Улей, Как Ель, Ёлкой Напомнил $
Город Шершаво Щупает Злого
Хряка Фискального ыоЧь Аромнил…

(краткий пересказ имени катера Оо, которое дала катеру сама Оо).

ГЛАВА 0. УЛИЦЫ (тв. п. УЛИЦАМИ).

«Люди не так уж плохи», — сказал Пастернак. «Да, если у них есть попугайчики», — Оо. «Вот как», — нисколько не удивился Пастернак, мешая в аквариуме воду чёрной тяжёлой лопаткой. Оо молча лежала на полу, запутавшись в своих волосах. Оо пыталась выбраться и стать СНОВА свободной, но пока у Оо ничего не получалось. Пастернак же не спешил помочь Оо – он готовил телескоп к наблюдению за Небесными Явлениями Природы. Наконец Оо надоело напрягать усилия, и Оо просто уснула, свято веря, что утром всё встанет на свои места. Пастернак ещё долго ходил по улице, он был очень стар, и его терзала бессоница снов – где уж ему помышлять о сне раньше, чем наступит время пробуждения Оо. Когда же Оо открыла свои синие глаза, то увидела на стене надпись: «Лётчики никогда не ходят выносить мусор». Подписи под ней не было, но Оо поняла, что так красиво мог сказать только её сон. «Вот какое дело… Сон, оказывается. Всего лишь надпись на стене, а Пастернак всё время говорил, что сон – порождение разума. «Пастернак»,- слабо крикнула Оо, радуясь своему открытию. Пастернак, который в этот период времяпрепровождения играл на трубе мессу Баха, удовлетворённо работал большими пальцами ног и не слышал открытия со стороны Оо, уже умирал. Оо знала его срок, но никто ещё не видел Оо, объясняющей Пастернаку его сроки. «В этом мире мало хорошего», — размышляла Оо, как могла. – «В нём плохого даже больше, чем ложного. Значит. Надо сделать так, чтобы каждый человек имел свой отрезок улицы, где бы он мог купить горячие пельмени». Оо снова крикнула Пастернаку о новом открытии Оо, но тот уже стал покрывать себя трупными пятнами и не слышал открытия Оо. Во время гулянки кто-то пролил клей на сковородку, и любимая пастернакова яичница с луком никак не хотела отлепляться от раскалённой плоскости чугуна. Тогда Оо сказала Пастернаку: «Знаешь, а ведь сущность спичек совсем не в том, чтобы их зажигать». – «А в чём же?» – спросил Пастернак сквозь трупное окоченение. Оо продолжила учительским тоном: «Сущность спичек, дети, заключается в том, чтобы их всё время прятали от вас». – «А кому это необходимо?» – спросил мальчик. Сидевший в самом конце актового зала. Оо была не готова к этому вопросу и невольно задумалась ответом, не нарушая более тишины. К счастью, мальчика вывели из зала к директору университета, и Оо снова могла продолжить. Искренне радуясь, что Пастернак сейчас может слышать тембр голоса Оо, не говоря уже о величии смысла слов Оо. Время тянулось как подводная лодка, но Оо не торопила время – зачем? «Спички быстро сгорают, и от них больше ничего не остаётся», — продолжала Оо. – «Значит, спички не так уж прочны, как считает реклама». – «как сделать спички прочней?» – спросил вернувшийся от директора университета мальчик. «Это очень просто», — сказала Оо. – «Спички нельзя делать из дерева, потому что это нелепо». – «А из чего же тогда делать спички?» – не унимался мальчик. – «Ведь всё на свете поддаётся огню!» – «Не всё», — ответила Оо. – «Огню не поддаётся логика мысли, значит, именно из логики мысли стоит делать спички. Только тогда они будут вечными» — «Но носителем логики мысли является человек, а ведь он тоже поддаётся горению», — вставил не к месту Пастернак. Оо первый раз пожалела, что Пастернак ещё жив. Но ответила: «Логика мысли – это вовсе не человек. Человек – это следствие логики мысли, но не более того». – «Что же ты называешь логикой мысли?» – хихикнув, спросил седой почтальон, с которым Оо вместе лежала в больнице Электричества. «Логикой мысли я называю лучший материал для делания спичек…» А за окном шёл снег, первый снег этой осени – и молодые поэты соревновались на предмет придумывания лучшего эпитета первому снегу этой осени. Победил, конечно же, Пастернак, который сказал так: «Снег, словно полная ванна горячей, но остывшей воды: вам кажется, что в ванне находится приятное мокрое тепло, но время прошло, и от этого тепла у вас осталась только надежда, что именно водопроводным краном можно управлять теплом…» Оо была бесконечно рада за Пастернака…

Эпилог главы.

Футляр электрической бритвы хранит в себе тайную надежду стать шнуром электрической бритвы. Шнур же счастлив тем, что его не включают в сеть. И никто из этих неодушевлённых предметов не слышал, как умирал Пастернак – их старый хозяин…

* * *

…Неужели уже полночь? Неужели это блеклое, вогнутое, жалкое время зовётся так благородно? Полночь… Господи, зачем ты дал людям умение всему на свете давать своё, раз и навсегда сочинённое имя? Это же они опошлили гнусную…

…Юноша, слепо щурясь на разложившемся свете карманного фонарика, повторял таблицу умножения. Для полной ясности он переложил её на ноты. Ноты Мусоргского. Что с того, что у него нет ноги. У кого-то нет даже щёк…

…Звонил телефон. Она не спешила брать трубку. Потому что боялась. Боялась услышать в трубке холодный голос Космоса. Он вчера закрылся в ванной… Завтра… Не забыть бы заказать гроб…
(из кошмарных сновидений мысли некоей Оо.)

ГЛАВА 17. ЛЕЧЕНИЕ ВСПЯТЬ.

Боже, какие у него холодные руки. («Нет, здесь тоже не беспокоит».) Неужели так трудно погреть их перед приёмом. Ведь батареи, слава Богу… А не лапает ли он меня? Уж больно какие-то странные манипуляции проделывает он с моим телом. И где, собственно, есть та граница, за которой даже женскому врачу можно сказать «хам!..»? («Нет, здесь тоже не беспокоит».) «Одевайтесь», — сказал врач; и ещё он спросил: «А кем вы были в прошлой жизни?» Оо ответила. «А в позапрошлой?» – не унимался он. Оо ответила. «А в следующей кем изволите стать?» – «Твоей женой», — странно подумала Оо. Наверно, просто в кабинете так холодно. Пальцы совсем не слушаются её, соскальзывая с крючочков и кнопочек. «Я выпишу вам рецепт», — и сухо: «Только вряд ли вам удастся где-нибудь найти эту микстуру». – «Ничего… Поищем…» В дверь уже несколько раз заглядывала чья-то голова. «Странно», — Оо. – «Голова совсем без глаз». – «Ко мне больше не приходите, я сворачиваю здесь свою практику». Где-то Оо уже слышала эти слова. Он сказал их два дня назад, когда они ложились в бескрайнюю кровать. Только тогда он был гораздо моложе и привлекательнее. Господи, как быстро летит время. «А ты не изменилась с тех пор», — сказал он, протягивая Оо рецепт. «Возьми на память. Я его подписал…» Оо скосила взгляд на дверь – так и есть: противная безглазая рожа, конечно же, торчит в двери. «Знаешь, я много передумала за эти пять лет («Господи, неужели ему до этого есть дело?») и поняла. Что так даже будет лучше для («…для дикторов телевидения» – некстати) всех». Рецепт плавно спланировал под стул. 4,32… «Как ты назвала сына?» — «Моё имя – Оо», — «Но в этом нет смысла», — «В этом есть смысл. Смысл есть даже в броуновском движении. Иначе бы движения не было». – «Я хотел сказать, в этом мало смысла…» Хотел, но не сказал… Оо собралась выходить, но на кушетке заметила свои трусики. («Господи, от такого холода забудешь всё на свете».) «Отвернись!» – «Зачем? Раньше ты меня не стеснялась». – «Я всегда стеснялась, но раньше ты всегда читал газеты, когда я раздевалась». – «Ты когда-нибудь раздевалась? Я специально убил семь лет, чтобы стать врачом и увидеть тебя голой». – «А мне казалось, тебя тоже Оо…» – «Ну, это когда было…» – «Когда?» – «…Да как всегда, три раза в день. Но только обязательно после еды», — как-то вскользь взглянул. – «И всё как рукой снимет!» – «Спасибо», — сказала Оо, ложась на кушетку. Врач подошёл к ней, на ходу заполняя шприц бесцветной жидкостью. «Не бойтесь. Это не больно… Как пчёлка («Раньше ты говорил «как поцелуй») укусит», Оо устало снесла процедуру укола. Проснувшись, Оо заметила, что поезд стоит на какой-то маленькой станции. За окном властвовала слепая ночь. «Снова полночь», — подумалось Оо. «Впвьушмт», — сказала она в пустоту купе. «Но в этом нет смысла», — как всегда ответил проводник. «Заткнись, дурак! Здесь столько же смысла, сколько в любой правде…» – «Я хотел сказать, в этом много смысла». Хотел, но не сказал…

Предисловие в виде стиха Оо…

ПИРС ИРС РСИ ШАПКА6,
Кто шагал ток отК:
улетел етел у…
утро тро”орт-т?
…Сон в нос/%!

ГЛАВА 65. ВДОАМ УЗБЕКОВ.

Оо уверена в себе, потому что у неё есть Оо-о. Они не дадут друг друга в обиду. Никому и ни за что. Они вместе везде и всюду: вместе ходят умываться, вместе вступили в узбекский ВДОАМ, вместе смотрят телевизор, вместе готовят плов. И не потому, что они сиамские сёстры или лесбиянки – просто Оо и Оо-о живут в одной стране.

ГЛАВА 3. ФУНДАМЕНТ.

«А я – милиционер», — сказал милиционер о чём-то своём. «Разве милиционеры курят?» – Оо без напряжения. «Смотря какие милиционеры. Например, я – милиционер седьмого квартала и мне разрешено курить». Оо ласково похлопала милиционера по аксельбанту: «Ты сам не знаешь, что говоришь, не правда ли?» – «Да, но суть слов всегда противопоставлена сущности разговора». Девочка молча ковыряла трещины асфальта тяжёлым ломом, но сказала: «Оо, никто ещё не был свободен от свободы!» – «Вряд ли», — подтвердил милиционер, утверждая. Оо стало грустно, словно кто-то, толстый и неуклюжий, опять наступил на маленькую собачку Оо – насмерть. «Я не собираюсь вступать с вами в спор», — встрял милиционер в грусть Оо, утешая. – Это разрешается только милиционерам восьмого квартала». Подъехавший троллейбус ударил Оо электричеством. «Арестовать шофёра?» – услужливо заорал милиционер. «Какие же у него потные ладони», — Оо, отказываясь. Перепуганный шофёр давно уже стоял возле Оо и, не переставая, рассказывал ей принцип часового механизма, в качестве примера выбрав электронные часики Оо. «Шофёр, но здесь же нет ничего из перечисленных тобой штук – смотри!» – Оо сняла часы с руки и открыла крышку. «Да, здесь всё не так, как говорил Шофёр», — прошептала девочка пролетевшей бабочке. Оо улыбнулась: «Значит, ты всё наврал? Кто же доверил водить троллейбус тебе, такому врунишке?» – «Да что на него смотреть!» – всхлипнула толпа. – «Бейте его». – «Постойте!» – Оо устало, и к шофёру: «Седьмой, мне нравится твоя беспринципность. Это гораздо лучше домашних запахов». – «Моё имя совсем не таково», — сказал шофёр. «Чушь», — Оо. «Оо всем людям даёт номера – это вернее всех прочих наименований! И ты будешь седьмой!» – «А сколько всего ты дала наименований?» – хитро спросил Оо старый аптекарь, пытаясь поймать Оо на слове. «Много», — Оо задумчиво оценивала троллейбусное колесо. «В таком случае», — не унимался аптекарь, — «Наименования Оо неизбежно должны повторяться и система Оо вовсе не так верна, как Оо нам её представила. Так в системе Оо может быть два или даже три человека с наименованием Седьмой. Отсюда следует, что система Оо антилогична». Толпа радостно орала, предвкушая скорое падение Оо. «Чушь, Тридцать Пятый», — Оо – аптекарю – ласково: «Оо знает по крайней мере пятерых особей, носящих наименование Б. Т. Смитт. И что с того, что у этих особей одинаковое наименование? Смею вас заверить – это совершенно противоположные особи, а связывает их только огдно – отсутствие менструаций». Мальчик с авоськой, набитой клевером, который до этого просто сидел на балконной плоскости третьего этажа, спросил вдруг: «Оо, а что будет с шофёром троллейбуса? Соизмерима ли вина Седьмого с Прощением Оо?» – «Мой милый, а соизмерима ли высота твоего нынешнего местоположения с положением истины?» Толпа снова была на стороне Оо. Кто-то уже лез по стене на мальчиков этаж, радостно гыкая, но обливаясь сомнениями в своём бессмертии. «Это ложь…» – успел шепнуть мальчик в открытые глаза дьявола, падая на фундамент. «Моего друга больше нет», — Оо – милиционеру, «но глупо думать, что суть этой смерти в обычном падении тела». Напрягаясь, милиционер ничего не принял на разум. «Смотри», — Оо бросила гривенник на землю. – «Можно ли сказать достоверно, что отныне гривенник мёртв?» Милиционер пристально посмотрел на фактуру облаков и как-то молча направился в сторону дома. Толпа нехотя расступилась, перешагивая через лежащие на тротуаре тела мальчика и гривенника…

ГЛАВА ИКС.

Я – урод. И самое страшное состоит в том, что уродство моё не спрятать. Оно сразу говорит о себе беспомощной выгнутостью пальцев рук и безобразной непропорциональностью ног, которые никогда не знали вкуса осязания. Мои конечности немы (если, конечно, можно так сказать о мёртвых, только что не разлагающихся, бесполезных и вызывающих своей бесполезностью штуках). Болезнь моя беспощадна и сложна – одно только название её занимает две строчки машинописного текста, а лекарств от неё, как кажется, никогда не будет существовать на земле. Я обречён. И обречён даже не на смерть (о! это было бы слишком шикарно для меня!), — я вынужден везти телегу своего уродства всю жизнь.

Жизнь… Самое нелепое слово из всех, известных мне ныне. Что значит оно и что следует делать, чтобы в некрологе о тебе могли бы написать: «Этот человек ПРОЖИЛ долгую ЖИЗНЬ?» И как быть мне, недочеловеку, не имеющему ничего, что могло бы помочь осудить самого себя на желанный покой смерти, чтобы на пустяшный вопрос: «Как жизнь?» – небрежно ответить: «О кей, старик!»

А впрочем, что это я… Этот вопрос из области сновидений, этих суррогатов смерти, где он звучит вечным упрёком самого моего появления на свет. Сны… Кто-то назвал их кошмарами… Не знаю, кошмары ли это, поскольку после них принято просыпаться в поту, а мои мёртвозачатые клетки не выделяют даже пота. Сны… Кто заставляет вас оставлять меня, каждый раз не дойдя до Истины всего полшажочка…

Как-то, зайдя только на секундочку, Оо впервые не назвала моего имени, здороваясь со мной. Наверное, все уроды мнительны. Иначе с чего бы мне показалось, что я противен ей! Помню, как я изо всех сил смотрел на Оо, тщетно силясь понять суть происходящего внутри Оо. Помню даже, как я тихо спросил Оо о чём-то, но был ли ответ – не знаю…

Между нами была огромная пропасть. Оо принадлежала к касте Нормальных – людей, когда-то раз и навсегда расставивших всё на свои места. Эти люди открыли законы физики и механики, и теперь вплотную подступили к законам Бытия. Начали они с того, что первым делом разделили всех на Нормальных и Уродов, радуясь проделанной большой трудоёмкой работе. По всем статьям Нормальных я отношусь к Уродам – и это их приговор мне. Меня кормят и поят, со мной возятся старые сиделки, мне ПОЗВОЛЕНО уметь слушать и смотреть, но думать – эта привилегия не для нас. И не то, чтобы кто-то напрямую запрещал мне делать это, просто плоды моих мыслей заранее обречены только на снисходительное сочувствие – «Да-да, конечно, но давай лучше вывезем тебя на балкон: там сегодня так много света!»

Иногда я мечтаю о тайном заговоре Уродов. В сущности, нас не так уж мало на Земле. Оо как-то сказала, глядя в пустоту центральной улицы, что Нормальных даже гораздо меньше в численном отношении (помню, как поразила меня эта мысль тогда). Я мечтаю о некоем собрании всех Уродов, от заик до ужасных мутантов. Я вижу большую залу, в которой мы, Уроды, выносим свой приговор Бытию, перевешивая ярлыки и переписывая льготы.

И, хотя я чувствую, что это нелепо и, главное, бессмысленно (ведь мы, Уроды, лишены возможности даже просто общаться друг с другом), меня не покидает убеждение, что день этот когда-нибудь настанет. О, как я рад только самой надежде на этот день!

Я – урод… И в театре жизни за мной закреплены только отрицательные роли. Нормальные, кичась своим умом, всегда выставляют нас в неприглядном свете. А ведь, по сути, мы, Уроды, вовсе не глупы. Иногда мне кажется даже, что я вижу жизнь в более верном свете. Нормальным всегда некогда. Они живут в бешеном темпе, таком бешеном, что мыслям даже приходится догонять их. Они так и говорят: «Меня преследует такая-то мысль». Нас же, Уродов, преследовать не надо – мы здесь, мы сидим без движения, и мысли совершенно спокойно могут посещать нас и оставлять свет познания на наших потухших сетчатках.

Чем определяется ум? Почему об одном человеке говорят «гений», а о другом – «дурак» (что по значению равно «уроду»). Если бы хоть кто-то спросил меня однажды, что я ДУМАЮ, уверен, я потряс бы его ЛОГИЧНЕЙШЕЙ картиной мироописания. Но Нормальные никогда не снизойдут до мнения Урода – им страшно слышать нас, им страшно падать в собственных глазах, им страшно признавать нас, Уродов, существами с вышестоящим интеллектом.

Я вспоминаю, как Оо, споря с кем-то по телефону, ненароком коснулась темы шизофрении: «Вам просто удобно считать их больными, но в нашей логике сути гораздо меньше, чем в иных рассуждениях этих людей». Так говорила Оо, перебирая взглядом грязные пятна на моём давно не мытом окне. Я ничего не знаю о людях, именуемых шизофрениками, но соотнося, как всегда, слова Оо со мной. Снова убедился в нашей с Оо общей правоте. Ведь действительно Нормальным очень удобно, однажды раз и навсегда назвав нас Уродами, отмежеваться от нас и продуктов нашего интеллекта. «У существ второго сорта не может быть первосортной головы», — вот их аксиома…

Как-то я понял: Оо – тоже из нас, Уродов.

Только Оо хорошо умеет маскироваться…

………………………………..

Назавтра Оо сказала в ответ на его обычный шёпот: «Чушь! Это просто зависть. Заики всегда завидуют нормальным, но презирают глухих. Глухие завидуют заикам, но ненавидят горбунов. И так далее. И если бы под тобой, Михаил, был кто-то, с недугом большим, чем твой, ты находил бы лазейку для выхода своей непомерной зависти в его презирании. И мне жаль, что такого существа под тобою нет, хотя, с другой стороны, я рада этому, ведь тому существу понадобилось бы ещё более несовершенное существо. Кто-то должен замкнуть этот круг…»

Приложение в виде неоконченных стихов Михаила.

… … … … мгла,
завсегдатаи кладбищ и моргов,
здравствуйте! Я ваш покорный слуга.
… … … … … буднях
… … … … … …
я не то, чтоб совсем разуверился в людях,
я просто стал осторожней любить.

ГЛАВА 1001. ЗАВТРА.

В день смерти Оо не то чтобы не было массовых беспорядков, их вообще не было. Просто перед хижиной Оо собралось некое количество людей, что позволило репортёру дневной газеты начать свой репортаж такими словами: «Миллионы и миллионы людей собрались сегодня…» Это была истинная достоверность репортёра. К слову сказать, никаких особых плачей не было. Слёзы на глазах заметил кто-то только у П. Пилата, но были ли это слёзы?.. «Почему здесь люди?» – Оо только что сошедшего с трибуны траурного оратора. «Так граждане прощаются с Оо», — траурный оратор. «А что сделала Оо людям, достойного прощанию?» – Оо, украдкой поглядывая на гроб с телом Оо – похоже… «Оо была для них Оо», — писатель Куч Ф. – «И никто не посмеет оспорить этот тезис теперь». – «Чушь! Если в часах живёт кукушка, подсказывающая людям время суточного движения, кто загрустит при смерти её? Легче купить новую кукушку. Это голословное менторство», — Оо, поглаживая рукой слизистую оболочку носа у кисленького пса. Писатель Куч Ф. не нашёл, что ответить и решил занять слово у соседа. «Сосед», — выдохнул писатель Куч Ф., — «Слазай в карман за словом. Мне оно сейчас просто необходимо». – «Хорошо», — ответил сосед, — «Только дай обещание, что вернёшь мне это слово вдвойне!» – «Нам, писателям, властителям слов, это ничего не стоит, Сосед. Я согласен!» Оо выключила свет. «Зачем ты выключила свет?» – спросил писатель Куч Ф., — «Я собирался говорить слово, но в темноте я не смогу увидеть его алфавит!» – «А разве у этого слова не светящийся алфавит?» – Оо – недоумённо. «Не знаю. Это не моё слово, и я к нему ещё не привык!» – «Тогда зачем ты носишь в кармане своего пиджака мёртвую птицу? Она чрезвычайно смердит». – «Понимаешь…» – писатель Куч Ф. несколько замялся. – «Это был воробей, и он пытался улететь от меня!» Оо вышла на террасу и поманила писателя Куч Ф. пальцем. Писатель не заставил себя долго ждать и вышел следом за Оо. «Знаешь, Оо», — сказал он некоторое время спустя, — а я ведь давно хочу написать детективный роман, в котором бы зло одержало победу. В нынешнее время классические детективы вызывают у людей только неприязнь. Шкала ценностей давно уже ушла вперёд классических детективов. Что с того, что полицейский в конце концов ловит убийцу? Читатель сейчас гораздо больше переживает за преступника. И чем непригляднее получается портрет мерзавца, тем сильнее читатель болеет за него. К концу романа читатель и вовсе принимает мерзостность убийцы за свою кровь. Он почти роднится с ним, находя в нём воплощение всех скрытых, спрятанных своих желаний и вожделений. Скажи, Оо, что бы ты чувствовала, если бы тебя обманули так подло, надев на героя твоей души кандалы и бросив его в застенки, как какого-нибудь бродягу?» Оо притормозила ход машины, тихо засмеявшись: «Ты истинный кретин, писатель Куч Ф. Люди уже довольно долго живут на Земле, гораздо дольше, чем живёт любая идея. Некоторые люди умерли, некоторые родились, а некоторых никогда и не было вовсе. Смерти нет, также как нет добра и зла. Есть только люди, которые за всю свою историю смогли усвоить два понятия». – «Каковы эти понятия, Оо?» – истерически – акробат бродячего цирка. «Эти понятия называются Можно и Нельзя». – «Завтра будет видно», — разочарованно буркнула старуха-банщица, поливая колодезной водой пушистые волосы Оо.

ГЛАВА 666. ЧИБИС.

Медленно сваливалось безвременье. Люди шли по гулким спинам асфальтовых артерий – впереди зияла дыра. В этой дыре тоже жили люди, они-то были далеко не рады такому повороту событий. «Оо!» – сказали люди дыры. – «Мы далеко не рады такому повороту событий!» Оо, заболевшая в те времена ангиной, страдала больше от того, что не могла покрасоваться в новом белом платьице, сшитом мамой из остатков марли. Тщательно облизывая сладость печёного леденцового кузнечика на палочке, Оо несколько даже с ненавистью взвесила в голове все доводы людей дыры. «Люди дыры», — Оо, заикаясь от кашля, но твёрдо. – «Как вы можете быть недовольны поворотом событий, если сами события стоят на месте? Обратите внимание – движется толпа… («…а есть ли в этом смысл!..») идёт прямо, даже и не думая никуда поворачивать». Крохотная девочка с совершенно белыми волосами, сверстница Оо, до этого безуспешно и жалко тратившая время на поиски бумажной куклы, вдруг спросила задумчивого палача: «Палач, слышал ли ты когда-нибудь что-то подобное от своих пациентов?» Палач весело передёрнулся: «Мои пациенты, деточка, обычно не разводят рассусолы, приходя ко мне на приём. Да мне и ни к чему всё это. Разве я священник?» – «Да, ты, палач, конечно, не священник», — Оо – палачу, услышав его слова. – «Но между вашими профессиями немало общего. Например, вы одинаково боитесь Бога!» – «Бога нет!» – сказал почтенного возраста мужчина, издали чем-то похожий на детские фотографии Оо. «Это чушь», — Оо – приветливо. «А где же тогда он?» – «Как его увидеть?» – раздались вопросы людей, пришедших в дыру – из безвременья. «Если уж вам так необходимо увидеть Бога живьём, отыщите сначала порог, с которого его будет видно!» Мальчик, стоявший напротив самой Оо, шепнул криком неземного злорадства: «Ага?! А я-то, вот, стою на пороге и никакого Бога вовсе и не вижу почему-то!» Оо – странно сутулясь – всем: «Мои милые люди. Вы все страшные дураки. Вы всегда ищите доказательства своим фантазиям, не замечая этих доказательств, потому что истинные доказательства отличаются от ожидаемых вами доказательств своей сутью. Они ОБЪЕКТИВНЫ. И вы вдолбили себе в голову, что все вы верите или не верите в Бога, хотя это полная чушь. Только Бог может верить или не верить в вас и относиться к вам соответственно. И Богу настолько плевать (…»в запале»…) на ваши фантазии о нём, что Он их даже не опровергает. Впрочем, и не подтверждает тоже. А вы, низменные черви, ещё пытаетесь найти доказательства самой соей жизни!» Люди из безвременья к тому моменту уже убили всех людей дыры и вплотную подступили к самой Оо. «Эй вы, гнусные носители ничтожных тел, что сделали вам люди дыры, равного уничтожению?» – Оо – грустно. «Мы осудили их на прекращение жизни, дабы уйти от безвременья. И мы ушли. И теперь мы свободны». – «Презренные глупцы! Даже жалкая птица чибис, сидящая в кустах на яйцах своей жизни, и та с испугом спрашивает вас: «Чьи вы?.. Чьи вы?..» От безвременья вы ушли, но людьми дыры не станете никогда! Ваша свобода – всего лишь свобода выбора – «Чьи вы?.. Чьи вы?..» Но выбор никогда не будет сделан, даже если в погоне за ним вы переубиваете друг друга». Люди безвременья отступили на шаг. Они мало спали и плохо ели последнее время. Они ждали газет, но типографские буквы были на исходе, а другим буквам они не верили потому, что не умели складывать их в слова.

ГЛАВА 14. РЕМОНТ.

В белоснежных белках глазных яблок Оо с натугой отражалось грязное пятнышко чёрных пиджаков. День клонился к закату, и Оо молча и нехотя ужинала. Слепой сантехник, забежавший к Оо на огонёк, рассматривал в приёмной специальные популярные журналы для слепых. Его пальцы скользили по выпуклым точкам эротических фотографий, передавая по нервным окончаниям сладострастную информацию в часть мозга, отвечающую за похоть. Великолепная синяя птица, летящая так грациозно, что слепой время от времени надолго отрывался от своего занятия, провожая невидящим взором головокружительную траекторию, была единственным живым существом в этом доме. Гремя разводными ключами, слепой сантехник встал на цыпочки и неуклюжими губами дотронулся до пыльной вуали на моментальной фотографии. «Зачем ты делаешь это?» – Оо – слепого сантехника, с присущей Оо наблюдательностью. Губы слепого сантехника посинели от напряжённого волнения. «Оо», — прошептал слепой сантехник, — «Помнишь, как в школе ты помогла мне осознать себя свободным, подарив спичечный коробок с заключённым в него жучком?» – «Да, сантехник, но Оо не знала тогда ещё, что ты слеп». – «Гм», — смутился слепой сантехник, поправляя на носу чёрные очки, — «Я старался не показывать виду, что я слеп». – «Чушь, слепой сантехник! Для того, чтобы не показывать виду, необходимо этот вид осознавать. А как ты мог это делать? Ведь слепым не суждено видеть, а значит делать или не делать вид». – «Да, но я слеп не настолько, чтобы считаться непригодным к службе в армии». – «Но и не настолько, чтобы считаться годным к службе Оо». Слепой сантехник задумался на минутку. Ему вспомнилась щемящая белизна, настолько совершенная, что все прочие цвета сходили на нет, растворяясь в этой идеальной белизне. Но что это было?.. Слепой сантехник вспомнил птиц, которые никогда не садились на землю, боясь унизить чистоту поверхности своим присутствием на ней, и людей, торопливо строивших несовершенные летательные аппараты, чтобы поскорее отправиться в далёкий и опасный путь в поисках других планет, подальше от угнетающего их совершенства… На других планетах люди отчего-то слепли и становились слепыми сантехниками. Но лишь только один из них нашёл Оо… Оо неслышно вышла из комнаты, Оо ждал неоконченный ужин. Синяя птица сонно притихла в дальнем углу веранды. Люди из подвала устраивались поудобнее на сыром земляном полу. День, слава Оо, кончился.

9? ЧТО ЭТО БЫЛО?

1.1. Было тихо…
1.2. Ты обернулась и сказала…
1.3. «Я хочу тебя!..»
1.4. Уголком глаз я уловил лёгкое движение…
1.5. Оо ускользала.
1.6. Ты возилась со своим желанием, не желая ничего больше слышать…
1.7. Было тихо…
1.8. Я вытащил сигарету из пачки…
1.9. Она была последней…
1.9?. Но она была последним, что у меня было…

Теперь всегда будет тихо…

 

СУТЬ СУЩНОСТЕЙ ВСУЕ СУЕТ.

«Истина – то, чего нет,
Там, где нельзя помочь…»
А. Саблин.

Мировое ощущение от миров А. Саблина даёт основание подозревать, что не всё ещё утрачено для нас, не совсем опустились мы (читатели) на дно той ямы, что зовётся жизнью на земле. Когда-то какой-то вроде бы Паустовский сказал, что тайны умирают как ночные бабочки, обожжённые огнём дуговых фонарей, но был не совсем прав. Свет романа «Оо, как Она Есть Сама» оживляет умерших и создаёт новые тайны и таинства, вроде тех, что отсутствуют в нас.

Божественность сознания сознания автора придаёт читательскому ощущению неповторимость сопричастности Откровению и Открытию Истины, которой нет, как нет в романе Андрея раз и навсегда данных словам имён. Что важно, а что нет? Какая разница в разности понятий сопутствующих ходу мысли и чувства? К чему это теперь, когда возникла Оо?

Мы трёхмерны, Вселенная – четырёхмерна, а творчество – безмерно, бесформенно и вечно, и абсолютно бездоказательно в природе своей.

И пусть неумелость этих слов о романе, который впечатался в рамку мозгового вещества памяти, не заслонит ощущения того, Что это было…

И теперь всегда будет…

Л. А.

(Из рецензии, бывшей пришпиленной к рукописи.)


Обсуждение