ЯВКА С ПОВИННОЙ

По всей видимости, пришла пора прикрывать лавочку. В процессе сооружения макета # 4/9 «сДМ» стало понятно, что так дальше жить нельзя: проект перешёл некую качественную грань, за которой оказалось, что 100 экземпляров – максимум того, что я могу себе позволить, то, что мне по силам – для проекта такого уровня – стрельба из пушки по воробьям. Я видел много самиздата: и классического, и новейшего – и за базар свой отвечаю. Единственная возможность поправить положение – т.е. увеличить тираж – это переход на типографию, для чего нужны деньги. Внимательно проанализировав последние 33 года своей жизни и заметив, что деньгами всё это время и не пахло, я сделал закономерный вывод, что в ближайшие 30 лет и 3 года моё финансовое положение вряд ли изменится. Посему, ТАСС уполномочен заявить, что # 5/10, который вы держите в руках – по-видимому, финальный номер самиздатовского проекта «совсем ДРУГАЯ МУЗЫКА». Финита, бля, комедия!..
Дабы подбить бабки, а заодно – из природной мизантропии – вырвать кусок из хищной алчной пасти грядущих кушниров, я решил собственноручно изложить правдивую историю своего проекта. («Не надо, я сам!» — персонаж Евстигнеева бьёт ногой в гипсе по колонне.)
Всё началось на рубеже блаженной памяти “94-“95 годов, когда мне в руки попала первая кушнировская опупея. Надо сказать, что «всеми этими делами, рок-н-роллом и музыкальным самиздатом» я интересовался задолго до того. Видимо, к этому времени в моём бедном больном мозгу скопилась та самая критическая масса дерьма, которая чревата взрывом, а «Золотое подполье» послужило коварным детонатором. Как бы то ни было, было решено делать «свой журнал». Как раз незадолго до этого посредством переписки и «доски объявлений» тогда ещё «Rock-Fuzz’a», я свёл знакомство с девушкой из Питера, Светой Смирновой, которая тоже намеревалась издавать «свой журнал». А чем я хуже? – решил я.
Сказано – сделано. Будучи мальчиком начитанным, я тут же вспомнил некую цитату из Рэя Брэдбери: «Нам нужен голос, который кричал бы и предупреждал, я сделаю такой голос. Я сделаю голос, подобный всем векам и туманам, какие когда-либо были; он будет как пустая постель с тобой рядом ночь напролёт, как безлюдный дом, когда отворяешь дверь, как голые осенние деревья. Голос, подобный птицам, что улетают, крича, на юг; подобный ноябрьскому ветру и прибою у мрачных, угрюмых берегов. Я сделаю голос такой одинокий, что его нельзя не услышать, и всякий, кто его услышит, будет рыдать в душе, и очаги покажутся ещё жарче, и люди в далёких городах скажут: хорошо, что мы дома. Я сотворю голос, и всякий, кто его услышит, постигнет тоску вечности и краткость жизни…» (Впрочем, за напоминание спасибо великому композитору Рацкевичу, мастеру музыкальной теле-заставки.)

Так родилась «концепция», и родилось название проекта, который тогда ещё был «журналом» — «ГОЛОС». Надо сказать, что в родном Оренбуржье я был как бы первым – история не сохранила преданий о существовании какого-то рок-самиздата до «ГОЛОСа». На гребне такой вот оптимистической волны мною был изготовлен «ГОЛОС» # 0 – листовка формата А4, на одной стороне которой была картинка Эдварда Мунка «Крик», а на другой – слепо напечатанный тот самый «эпиграф» и программа-минимум с призывом присоединяться ко мне «всех, согласных с концепцией нового журнала и не согласных с ней, но желающих принять участие в его создании». Затем листовочка была размножена на ксероксе в количестве 25 экземпляров и запущена по неким адресам. Был февраль 1995 года.
О, каким наивным и невинным чукотским юношей я был в то время!.. Впрочем, о наивности моей говорит уже тот только факт, что изначально «журнал» задумывался как проект узколокального плана, предназначенным для знакомства между собой местных творческих личностей – и для экспорта этих личностей и плодов их творчества за рубежи родного Оренбуржья.
Пара листовочек была заброшена ведущим музыкальных рубрик в областную «молодёжку» и в «Орскую хронику». Надо сказать – и не жалею. На появившуюся заметочку в «Кухне у Олега» явно поклали, а вот из Орска – откликнулись. Изъявил желание принять участие в новом проекте сам ведущий хронической рубрики «Диалог с музыкой» Ник Овчинников, откликнулись несколько орских авторов. Да и знакомству со всеми своими сегодняшними орскими друзьями-товарищами я, в конечном итоге, обязан тем заметочкам. И первый, во многом высосанный из пальца, но «настоящий» номер «ГОЛОСа» смог появиться на свет в августе “95-го года, с маленькой помощью моих друзей. Если это кому-то интересно: 52 стр. А5, пишмаш, коллаж, графика, фото, ксерокс.

Всё всегда делалось на работе и в рабочее время (по большей части), так что – родное предприятие ещё как бы и оплачивало мой скорбный труд, а бумагу и прочие расходные материалы для реализации моих бредовых затей я ничтоже сумняшеся цинично изымал из оборота предприятия. (А вы говорите, невозможно заставить систему служить тебе!) Несмотря на общую ущербность номера, не все сочли его неудобоваримым комом, и слава о новом журнале пошла гулять по окрестностям Медногорска. Нумер разбежался в конце концов в количестве 70 экземпляров по просторам Поднебесной. Впрочем, кому-то отправлялось сразу десяток экземпляров – и кто их знает, на каком чердаке они сейчас лежат пыльной пачкой?..
Резонанс, впрочем, последовал – и это подвигло меня на изготовление нумера 2, вышедшего в начале “96-го года. Впрочем, по обложке его уже заметно моё отношение к существованию «оренбургского рока». Я стал смотреть по сторонам, и к местным авторам литературных опусов и графики добавились люди из-за пределов области. Итак, # 2: 44 стр. А5, пишмаш, но уже в уменьшенном масштабе, графика, фото, коллажи, ксерокс. Оба номера геройски множил на своём рабочем ксере мой бывший одноклассник Серёга, за что ему поклон в ноги от имени всего российского андерграунда. В # 2 впервые появилась рубрика «Что читаем» ставшего впоследствии постоянным её автором моего слепого земляка В. Архивариуса, усиленная материалами о metal-zines сибиряка Killer’a. Разошёлся # 2 тиражом что-то около 75 экземпляров, и список с именами его счастливых владельцев, как и владельцев предыдущего и всех последующих номеров, лёг на стол Где Надо.

Реакция на # 2 была даже не хуже, чем на # 1, связи росли и крепли, и в начале лета мы с Кошкой решили отправиться в свадебный круиз «Стопом-на-Запад», описание коего легло в основу следующего выпуска. # 3, или попросту «трёшка», появился в свет осенью “96-го. 68 стр. А5, оформление – идентичное # 2. Нумер изначально задумывался как концептуальный, и материалы были выстроены в некоей последовательности, а затем для крепости схвачены раствором полемики «главного редактора» с Олегом Рукавицыным из оренбургской «молодёжки», ублюдочный отзыв которого о # 2 «ГОЛОСа» мне очень не понравился. Тираж, насколько могу судить, оказался самым большим для моего проекта – более сотни, но поскольку в Оренбург, например, было заброшено двум людям по десятку экземпляров – вряд ли каждый нашёл своего благодарного читателя.

Итогом выхода «трёшки» явилась долгая несмолкаемая овация, а также пресловутая «презентация трёшки», на которую стянулось неформальное отребье из Орска и Оренбурга. Презентация сопровождалась свальным сейшном у местной звезды социального панка Саши Корнева, съёмками оренбургского ТВ, дачей разнообразных интервью тому же телевидению и радио. О художественной ценности этих интервью можно судить по гениальным вопросам Андрея Саблина, служившего тогда в программе «Крутая волна». В частности, к двум орским неформалам, приехавшим на шабаш стопом, был применен элемент воспитания: «Что за романтика? Вдруг, попадётся какой-нибудь маньяк-убийца за рулём тяжёлого КАМАЗа? Он вас убивает, закапывает, никто не находит ваших следов – об этом вы думали?» Воспитание пошло в прок: в будущем орские неформалы приезжали ко мне только на такси, в крайнем случае – на трамвае. Далее, тусовщице, заявившей, что ей нравятся люди, которые что-то делают, а не просто пьют водку, Андрюша заявил: «Некоторые выходят на улицы, ловят женщин, режут их, отрезают им ноги – они тоже что-то делают, а не просто пьют водку». Я же был вынужден долго и невнятно объяснять ему, как и отчего умер Николай Васильевич Гоголь. В общем, веселье удалось на славу.

Очередной # 4 был готов весной следующего, “97-го года. 60 стр. А5. В изготовлении макета самое деятельное участие принял далёкий друг из Красного города Ваня Земцов: часть текста была набрана им на компьютере, в оформлении активно использовалась его графика. География «ГОЛОСа» расширилась: кроме привычных уже Орска, Оренбурга, Медногорска прибавились Екатеринбург и Иваново, рецензировались альбомы из Иванова, Питера и Москвы. Лучший материал номера – «Рок-н-ролл мёртв, да и хуй бы с ним!» — даже перепечатала всё та же оренбургская «молодёжка», изменив и опустив частности. Как раз по выходу номера ко мне приехали орчане TRANKWILLYZATOR BAND, и 5 апреля 1997 года на базе группы СКВОЗНЯК состоялась запись их легендарного альбома «Медно-орский сейшн». (Год спустя там же, на моей квартире, музыкантами группы было официально заявлено об окончательном распаде группы.) А разошёлся # 4 в количестве более 90 экземпляров.
В процессе подготовки макета # 4 я заметил, что материалов накоплено уже многовато для одного выпуска, и было решено разбить номер как бы на две части: обычную и «литературную». Литературная часть под кодовым названием «ГОЛОС # 5. Литературный выпуск» появилась в августе “97. 68 стр. А5, полностью компьютерный набор by I-van, большинство графики – его же. # 5 явился самым малотиражным выпуском проекта – всего каких-то жалких 60 экземпляров.

Между тем, летом 1997 года внутренние противоречия в «редакции» достигли своего апогея, и левая извилина «главного редактора» уже не знала, чем занимается его правая рука. Во избежание дальнейшего развития дурных наклонностей, было решено снять с вывески слова «рокенролльно-литературный журнал узколокального плана», о чём было заявлено во «вступительном слове». Таким образом, очередной номер вышел под новым названием («ДРУГАЯ МУЗЫКА») и появилась двойная нумерация: # 1/6. В то время я уже довольно чётко ощущал грань между андерграундом и попсой, и на вывеске появились слова «проект реального андерграунда». Однако тогда я ещё не прозрел окончательно в отношении некоего Доктора Кинчева, этого тряпошного петрушки в руках Молоха — владельца кукольного театра под названием «Вавилон», и номер был безнадёжно испорчен присутствием на его страницах тени этого персонажа. Как бы то ни было, номер разошёлся тиражом около сотни экземпляров. Открывался выпуск моим репортажем о поездке на фестиваль Rock-Line’97 в Кунгур, откуда я вернулся спустя месяц после его окончания, отсидев 30 суток в кунгурской тюрьме за пьяный дебош, учинённый на этом фесте.

Технически номер был куда круче предыдущих – полностью набранный на моём рабочем компьютере, но иллюстрации были вставлены в макет методом наклеивания, и потому вариант размножения оставался ксероксным. Его тщедушие (всего 40 стр.) было вызвано тем, что он оказался этаким «последышем» — третьим выпуском в том году. К тому же, существует некая путаница с его форматом: макет был сделан в формате А4, но Ольга, героически размножившая его в Орске, уменьшила формат до А5. Посмотрев на получившегося уродца, я решил: тоже нехуёво, — и дальше выпуск множился уже с уменьшенной ксерокопии (десяток экземпляров всё же существует в А4).
С # 1/6 произошла ещё одна трагикомическая история. Написала из столиц мне некая девушка с просьбой выслать экземплярчик моего последнего творения. Я для виду покочевряжился, но отослал – столицы ведь! – Дурень, лучше бы узнал, зачем он ей понадобился. Ну, на Лубянке моим изданием уже никого не удивишь – только в кабинках для чтения там его нет, потому что ксероксный порошок вредно влияет на здоровье прямой кишки. А девушка, напротив, написала материал в знаменитый рупор диссидентско-эмигрантской литературной мысли – журнал «Посев», издающийся в заштатном европейском городишке П?риже. Статейка называлась незамысловато «Современный российский самиздат», и «ДРУГАЯ МУЗЫКА» в нём упоминалась в ряду всяческих тёмных лошадок, паноптикумов, русских рулетков и прочих незамысловатых бликов тишины. Особенно меня умилила заключительная тирада: «…хотя для любого творческого человека коммерческая цензура предпочтительнее политической, разделение культуры на «официальную» и «параллельную» остаётся болезненной ненормальностью, которую надо преодолеть». Так что было ясно, что девушка в отношении самиздата – абсолютная целочка.
Судьба следующих трёх выпусков в чём-то схожа: все они делались в течение года каждый, все имеют формат А4 и не имеют «бумажного макета» — множатся непосредственно на принтере, правда, судьба # 2/7 несколько отличается – но не будем забегать вперёд. Тиражи всех трёх последних выпуска добиваются пока по мере надобности, и каждый ползёт к отметке «100».
Осенью 1997 года Орск посетила Умка. Не зная о её приезде, я совершенно мистическим образом оказался в этом городишке, где, едва сев в трамвай, тут же узнал: «Умка в городе!» — об этом только все и говорили. Правда, бабушки крестились и произносили «Чумка», — но это частности. Так я познакомился с Умкой, она познакомилась с делом рук моих – я был приглашён в Москву. Поездка состоялась уже в начале лета 1998 года, а в традиционном октябре появился бумажный макет очередного, 2/7, номера, ставшего литературно-рок’н’ролльным проектом объединённых андерграунда, оверграунда и неверграунда «совсем ДРУГАЯ МУЗЫКА».

Пожалуй, это был самый отвратительный номер. Тишь да гладь, не о ком писать совершенно – вот, что я увидел в столицах. В результате выпуск оказался искусственно, но не искусно нашпигован интервьями с никому не известными маргинальными личностями: некими Умкой, Я-хой, Непомнящим и, неизвестно, откуда нарытыми, группой АДАПТАЦИЯ из солнечного Казахстана. Видимо, чувствуя свою ущербность, номер никак не хотел появляться на свет: 92 страницы объёма (не считая обложки) очень трудно ксерить. Для того чтобы вогнать картинки в электронный макет, нужен был сканер, и всё та же Ольга помогала мне найти на него выход. И летом уже следующего, 1999 года, спустя восемь месяцев после заявленного выпуска в свет, этот выход был найден – браво, Ольга! А бумажный макет уехал в Иркутскую область, и с тех пор его никто не видел…

Этим самым летом ”99 мне никуда не удалось выбраться – да и зачем, если результатов – ноль: сочинить косноязычное интервью я могу и сидя дома. Так и просидел на жопе до осени, когда жареный петух клюнул делать очередной номер. И снова – в октябре. Одно время я даже начал задумываться, не стоит ли переименовать свой проект в журнал «Октябрь», но, вспомнив о существовании в столицах издания с созвучным названием, я не стал у него отбивать хлеб и подписчиков. Материалы были набраны по мотивам переписки с моими вымышленными друзьями из разных городов, объём номера составил всего 64 страницы, — в общем, поленился написать что-то. Номер был довольно бойко множен и разослан тем же вымышленным друзьям, которые протащились от моей наглости, лицемерия и беспринципности.
Лето 2000 года оказалось более наполненным событиями. Я вновь побывал в обеих столицах, и по результатам путешествия был сооружён очередной # 4/9, уложившийся в 76 страниц.

Теперь вот пишу это чисто сердечное признание для гипотетического пока очередного и последнего выпуска «сДМ». Глупо в мои годы, когда большинство приличных людей уже скромно мертвы, заниматься всякой хуйнёй. Впрочем, параллельно с проектом я всегда делал какие-то брошюрки мало известных и ещё менее понятных авторов: книжку текстов Злыдня, тексты Сергея Калугина из альбома «Nigredo», сейчас вот делаю книжку текстов Алекса Фабера.
Такая вот правдивая история из первых рук проекта «совсем ДРУГАЯ МУЗЫКА». Не поминайте лихом!

С.Ветер, апрель 2001 г.


Обсуждение