Я подошла к залу за полчаса до концерта. С двух сторон к входной двери устремилась нормальная молодежная толпа, отчаянно жаждавшая билетика. Мне повезло — пресс-билет был у меня уже в кулаке. Ливерпуль, известное дело — город страстных футбольных болельщиков, и я не поручусь, что часть из них не болеет и за ПОП-МЕХАНИКУ. Но публика на представлении оказалась довольно зрелой по возрасту, и поэтому окна, двери и стулья остались целы. Дело в том, что билеты распределял местный горсовет и членов его легко было узнать в зале по сдержанному респектабельному виду и вишневому галстуку, однако, и они тепло принимали ПОП-МЕХАНИКУ, вместе с сильно карнавализованными молодежными элементами — кто в средневековом камзоле, кто в прическе 20-х годов а ля Лиля Брик, кто в живописных заклепках и с ярким гребнем панка над немолодым сорокалетним лицом.
Сцена была украшена огромным портретом Леонида Ильича Брежнева, осененного красными знаменами, и задолго до начала концерта репродукторы разносили во всю мощь благородное величественное «Из-за острова на стрежень». Двое из четырех ленинградских музыкантов вышли салютовать публике в солдатских гимнастерках с медалями. Шла полная травестия, т. е. передразнивание штампов официальной советской культуры, накопившихся за три четверти столетия. В номере представления, в котором самозабвенно дирижировал Курехин, всего себя превратив в дирижерскую палочку, были вписаны: местный ансамбль волынок, артистов-концертино, африканские барабанщики, классический вокал, греческий музыкант со своим, не знаю, как называется, но что-то вроде мандолины, национальным инструментом, со статуей, вдруг ожившей и, казалось, прямо из стенной ниши, поднявшейся над огромным старинным суганом. А когда вдруг участники спектакля принесли ведро цветов и, достав изящные стебли, ими стали закусывать под нежную греческую музыку, избивая своего художественного руководителя букетами, я подумала, что Сальвадор Дали был бы рад встать из гроба и полюбоваться этой ожившей родственной ему живописной метафорой. Не хватало только поющих лошадей, танцующих коз и аккомпанирующих гусей. Все это предполагалось, но пожарная охрана воспротивилась и искусству пришлось отступить. Леонид Ильич, печально поводя бровями, смотрел на это интернациональное безобразие. Публика же с полчаса после окончания представления не могла разойтись по домам от возбуждения.
А на следующий день я спросила у нашего музыкального обозревателя Алексея Леонидова, как стало возможным выступление курехинской дружины на ливерпульских подмостках?
— Концерты такого рода, как ни странно, возможны только на энтузиазме, потому что ни один нормальный западный промоутер, который хочет заработать какие-то большие деньги или который относится ко всему чисто по-деловому, не возьмется за такую работу, требующую совершенно безумного вклада энергии, каких-то идей и затрат финансовых средств. Поэтому такие вещи чаще всего делаются полулюбителями, заболевшими музыкой Сергея Курехина. Так было и в Швеции, так было и в Западном Берлине. У Сергея Курехина есть вахоризма, и в те или иные моменты определенные люди просто «заболевают», ими овладевает безумие, то самое безумие, которое Курехин хочет показать своим выступлением. И они вдруг начинают осознавать, что они должны сделать эту вещь рано или поздно. И вот такой человек — Колин Феллоуз из Ливерпуля. Он посмотрел их выступление в Швеции и Западном Берлине и он совершенно заболел. Он поднял на это дело весь Ливерпуль. Более того, Колин Феллоуз выискал где-то цитату из речи Рейгана, в которой Рейган сказал, что настоящая свобода и демократия — это тогда, когда парни из Ленинграда берут в руки гитары, покупают билет на самолет, летят в Ливерпуль и играют там вместе со всеми. Вот что, собственно, и произошло здесь.
Алексей Леонидов, встретившись с Курехиным, спросил его, когда он узнал о составе ливерпульского выступления.
— Точно узнал за несколько дней до выезда. У меня всегда возникает ощущение концерта — это самое важное. А в это ощущение включается место, в котором буду выступать, т. е. зал, страна, приблизительная аудитория. То есть когда возникает ощущение концерта, тогда уже я начинаю более целенаправленно думать о мелодическом решении этого всего. Я обычно приезжаю с ансамблем солистов, которые являются основными солистами и, когда я точно узнаю накануне состав тех людей, которые привлечены к концерту, я сижу ночь перед репетицией. Репетиция, как правило, всегда одна.
— Значит, если вы приехали в субботу вечером, а репетиция была у вас в воскресенье, то у вас была бессонная ночь с субботы на воскресенье, и именно в это время все устраивается. Теперь: вы пришли в воскресенье в зал и увидели все эти гигантские силы, которые Ливерпуль бросил на ваше представление, они изменили как-то вашу первоначальную концепцию построения программы?
— Нет. Они только добавили чуть-чуть. Во-первых, я увидел, что по бокам идут все время статуи, а как не обыграть статуи военачальников и деятелей английской революции — это было бы невозможно. Так же большой орган, который тоже был немедленно задействован, как и все остальное.
— Как вы сами оцениваете концерт в Ливерпуле по сравнению со всеми предыдущими вашими выступлениями?
— Ну он ничем резко не выделялся. Мне трудно говорить об ощущениях, которые возникают у меня после концерта, потому что у меня остается ощущение чудовищной усталости и невосприятия вообще ничего, что происходит вокруг.
— Ну хорошо, тогда я позволю себе сейчас рассказать, что написал о вашем концерте корреспондент газеты «Гардиан». Он все это назвал выражением «дивайн меднесс», что означает — «святое безумие», и он написал такую вещь, что в Ливерпуле до вашего приезда были и ирландские волынщики, и оперная певица, и африканские барабанщики — все. Для того, чтобы соединить всех на сцене и для того, чтобы все так бесшовно состыковать, нужен действительно большой талант. Наверное, им пришлось ждать именно того момента, когда к ним кто-то приедет, в данном случае им оказался человек из Советского Союза, там тоже была такая мысль, что все происходит под красным флагом. Но как вы относитесь к тому, что я вам сейчас рассказал?
— Во-первых, лестно слышать, что я талантливый человек (смех), а во-вторых, я практикую в себе довольно длительное время, можно сказать с детства, особый род конструирования вещей, совершенно до этого не конструируемых. Дело в том, что я очень много занимался русской философией, и считаю, что основным моментом русской культуры является тотальное безумие, и это самое тотальное безумие старались культивировать на протяжении долгого времени. Что такое тотальное безумие — это попытки соединить вещи абсолютно несоединимые в нормальных условиях. Вот и это я стараюсь делать с максимальной отдачей и прикладываю все свои внутренние безумные силы и ресурсы.
Пока в Ливерпуле поклонники и болельщики ПОП-МЕХАНИКИ ломились на представление, руководимое Курехиным, в Лондонской галерее Раап, в самом центре города, в Белгравии, открылась выставка работ двоих солистов ПОП-МЕХАНИКИ — Африки и Тимура Новикова.
На ней побывала Иллона Медведева.
— Это очень интересное событие. Мне недавно был звонок от одного московского художника, который спросил, стоит ли очередь на выставку Африки. Очередь, к сожалению, не стоит, но хотелось, чтобы стояла, т. к. несмотря на то, что с точки зрения чистого искусства эта выставка может быть не так интересна, но социально — она очень привлекательна.
Идея организации этой выставки — показать этих художников. Колин Феллоуз был очарован их искусством, атмосферой, которую он увидел в Ленинграде и хотел донести до лондонской публики этот кусочек живой художественной жизни России. Поэтому он выбрал самые разные работы. Например, одна работа Африки «Доска почета» под названием «Искусство образцового качества», украшенная пластмассовыми цветами, купленными в галантерее Африкой. Вся она разукрашена в безумно красивые цвета, ткани, вышитые полотенца вокруг портретов политических деятелей. Работы его не очень свежи, но очень забавны, и когда смотришь на них с точки зрения — хороша ли эта картина, потому что это все-таки картина — конечно, они оставляют желать несколько лучшего. Намного интереснее работы Тимура Новикова с художественной точки зрения. Это большие коллажи на тканях, в основном они выполнены из двух кусков ткани, сшитых вместе, разного цвета. На этом основана вся его композиция.
К примеру у него есть триптих, посвященный революционной тематике. Одно полотно красное, над ним черное с белыми звездочками посреди, под красным полотном плывет крейсер «Аврора», очень-очень маленький, а одна звездочка выделена, вокруг нее лучики и написано «Полярная звезда». Собственно, он не взял никаких новых символов, не принес никаких новых идей, но когда такое маленькое изображение на таком большом листе, оно выглядит комичным, выглядит как-то по-новому. Картины очень живые, они имеют такой заряд, такую большую энергию, и если они не сообщают много идей, с точки зрения искусства, то с точки зрения художественной жизни нового мировосприятия — они очень-очень интересные.
Критикой было замечено очень мало, потому что главные события происходили в Ливерпуле, и было бы очень интересно показать эту выставку в Ливерпуле, так как она сама по себе должна быть поддержана музыкальными событиями, потому что все эти художники полифонические личности, они пишут картины, пишут стихи, издают книги, и это должно видеться в контексте. К сожалению, их изобразительное искусство без контекста понять очень сложно, оно теряет больше половины и, к сожалению, практически никто не имел возможности видеть и выставку, и музыкальное представление в Ливерпуле.
А. Леонидов: — Организаторы ПОП-МЕХАНИКИ отыскали где-то цитату из речи Рейгана, в которой он говорил о свободе и демократии. Пророчества бывшего американского президента сбылись, правда в некоторой извращенной форме. С ПОП-МЕХАНИКОЙ приехал все-таки представитель обкома комсомола.
В своем невероятном, фантасмагорическом шоу Сергей Курехин свел вместе оркестр ирландских волынщиков, струнную секцию королевского симфонического оркестра, оркестр-концертино — их было сорок человек, греческого музыканта и оперную певицу, африканских ударников и танцоров, специалистов борьбы кунг-фу… Показу мод сопутствовал госпел, в сопровождении старинного органа, группа советских гитаристов была дополнена ливерпульскими рокерами, и все это божественное и безумное действо проходило на фоне огромного портрета Леонида Брежнева, который то блаженно улыбался, то плакал или хмурился, в зависимости от подсветки прожекторов.
Всеволод Новгородцев: — Я только хотел бы добавить, что цитата Рейгана была найдена где-то в записи и крутилась и в начале, и в конце концерта. Рейган выступал сначала в роли пророка, и Пророчество на сцене тут же сбывалось.
Алексей Леонидов: — Местные критики писали следующее: «Мы знали, что в нашем интернациональном городе существуют все эти этнические культуры, но для того, чтобы свести их вместе, нам нужно было действительно дождаться того дня, когда к нам приехал Сергей Курехин из Ленинграда и соединил все это под красным знаменем». Не знаю, планировал ли все это Сергей, но гласность одержала еще одну победу. Он очаровал всех ливерпульцев, я не удивлюсь, если его провозгласят почетным гражданином этого славного города. Ему так и не удалось насладиться Лондоном. Его буквально разрывали на части журналисты, и ему пришлось дать бесчисленное количество интервью. Это дело нелегкое, если принять во внимание, что Сергей себя плохо чувствовал. Во время представления ПОП-Механики он объелся ядовитых английских цветов, и у него, как впрочем и у Африки, и у Тимура, началась аллергия.
Всеволод Новгородцев: — Простите, дело не в английских цветах, он наелся ириса, а ирис, всякому известно, цветы ядовитые. Я был с супругой, она меня за руку дергала,— что он с ума сошел, ему же плохо будет. Короче говоря, у него покраснели глаза, раздулся нос, он не мог дышать и т. д.
Алексей Леонидов: — Чтобы не повторяться в своих ответах, которые продемонстрировали склонность журналистов к одним и тем же вопросам, ему приходилось все время импровизировать.
«Как влияет гласность на развитие музыки в СССР?» — восторгаясь собственной смелостью, спросил журналист журнала «Уайл». «Не знаю,— разочаровал его Сергей.— Вроде бы музыка лучше не стала, да и музыкантов хороших не прибавилось».
Но самое замечательное интервью Курехин дал рецензенту шотландского журнала. «Почему ваше выступление происходило на фоне портрета Брежнева?» — спросил журналист. «Видите ли,— сказал Курехин,— у нас была заветная мечта, чтобы Леонид Ильич стал членом ПОП-МЕХАНИКИ и выступал с нами, но, увы, ему не повезло и он умер. А вот с Энди Уорхолом произошла другая история. Он умер уже после того, как согласился стать членом ПОП-МЕХАНИКИ».
«Правда ли, что когда вы выпустили свою сольную пластинку, первую, вас обвинили в том, что запись была ускоренной?»
«Правда,— сказал Сергей.— Но вы понимаете, дело тут в том, что есть определенные несоответствия между скоростью моей игры на рояле и скоростью восприятия этой музыки у критиков. Поскольку их мозг работает очень медленно, то запись им показалась ускоренной».
Шотландский журналист стал подозревать, что запахло жареным. У него вспотела верхняя губа. «Почему вы каждый раз даете разные ответы на одни и те же вопросы?!» — в отчаянии спросил он. «Понимаете,— сказал Курехин,— когда я отвечаю на вопрос, я совершенно искренне говорю то, что чувствую в данный момент. И это правда! Но правд много!!»
Обалдевший шотландец смотрел на обаятельного Курехина большими глазами: «Каковы ваши планы на будущее?» — прохрипел он.
«Умереть» — тихо с улыбкой ответил Капитан.
Передача «Би-Би-Си»,
апрель 1991 года.
Запись Евгения КИСЕЛЕВА.
(«У.Б—Б»).
