Конец девяносто первого. У города вид многажды изнасилованной женщины, которая с трудом передвигает ноги во времени. Люди с пустыми лицами уже не реагируют на клаксоны автомобилей. В редакциях литературных журналов на полу — кочаны капусты и ведра с репчатым луком. Карамель по талонам на сахар. Молоденькие журналистки клянчат выпивку. В переполненном транспорте тихо: у стагнатов нет сил на ругань. Редко кто из них в состоянии объяснить дорогу, при этом москвичи непривычно косноязычат. Неудивительно, если учесть, что днем мозг загружен поисками молока, а вечером — пошлейшим местным телеканалом. Полоскание также затруднено: водка подскочила до стольника. Окна коммерческих ларьков после закрытия драпируются огромными звездно-полосатыми флагами.
По кислой грязи Ленинского проспекта еще шуршат лысые покрышки. Прежде машин было больше. Многорядные очереди на заправках заставляют жмуриться. Если вы собираетесь в гости, захватите канистру бензина и кусочек масла.
Центральный Дом туриста. Судя по чахлому паркингу, здесь останавливаются забугорники среднего калибра. Это место на два дня стало оазисом посреди бескрайнего уныния; его заметили несколько сот человек из десяти миллионов участников затянувшейся агонии.
«Сырок» — детище Кометы. (Когда-то ее звали Наташей Комаровой…). Уже четыре года она собирает пленумы музыкального индипендента. Железобетонное правило: ни одна группа не может попасть на «Сырок» дважды (единственное исключение — ПЕРЕДВИЖНОЙ ОРКЕСТР МАЙОРА БРАУНА, Челябинск). Отбор — по присланным демо-тейпс с тривиальной целью: совершить открытие. Правда, потом, вживую, многое воспринимается иначе. Стрельба приглашениями на четвертый фест дала четыре попадания в восьмерку-девятку и одно — в яблочко.
Начнем с аборигенов: ОРКЕСТР ОЛЕОТОРИКИ (Москва), протеже Артемия Троицкого. На фоне психоделически-навязчивой ритмики — космический саунд клавишных; более того, мастерские смены темпа оставляют основную тему глубоко к ним равнодушной. Ассоциации невнятно намекают одновременно на FLOYD и Джона Маклафлина, и убеждают, что диссонансы вполне концептуальны. Мелос не устает противоречить то сбивками, то гитарными делами; эта несовместимость ласкает оба уха. Кстати, клавишный дек лежал отчего-то на обычном письменном столе, и усатый пианист косил под секретаря парткома, отмечающего в корочках уплату взносов. (Так это ж теперь экзотика, е-мое! — Ред.).
Олеоторика — интуитивная музыка, направление в авангарде, рожденное Францией в начале века, — тогда не знали, что такое жесткий и тревожный джаз-рок технотронной эры. С радостью купил бы лонг-плейер этих музоидов. Худрук, дирижер и гитарист ОРКЕСТРА Андрей Феофанов говорит: «Музыка — от Бога». Ему можно верить. Москве очень, очень не хватало умной инструментальной команды; то ли дело в Питере — ДЖУНГЛИ, СЕЗОН ДОЖДЕЙ, ОЛЕ-ЛУКОЙЕ, ПОП-МЕХАНИКА, наконец.
После оркестрантов на сцене появилась Комета. Благодаря белому халату и едва сдерживаемому гневу она походила на дурдомовскую медсестру из «Полета над гнездом кукушки» Кена Кизи. Ее взгляд просадил пространство до панковской босоты в центре помещения. Вероятно, юные дауны вели себя некорректно.
— В этом году я сделала все, чтобы не было никакой рекламы, и все равно: в зале — быдло! Те, у кого коэффициент интеллектуальности ниже среднего, могут убираться. В следующий раз поставим при входе компьютер и станем тестироватаь на «ай кью»…
Браво! На другой день панки пришли лишь вчетвером и тихо проочковали весь сеанс между галеркой и буфетом.
Но вернемся к нашим сыркам. Новорожденный питерский квартет КОЗА НОСТРА во главе с Ксенией Ермаковой. Четко детерминированные рамки блюза оставляют сомнительный простор для инноваций; приходится уповать на изюминку в технике исполнения. Желательно, скажем, чтобы на гитаре солировал Клэптон, весьма в жилу и FLEETWOOD MAC в полном составе, или LIVING BLUES…
Могучий Ксюшин вокализ пронзил от плеча к бедру: низкий стенающий голос метался под сводами, заставляя шевелиться хаер даже у бывших эфедренистов. Девушка очень волновалась, но это не мешало ей свободно держаться на крутых волнах импровизации. Двадцать лет назад после Джоплин в женском вокале вообще образовался вакуум. Безуспешно пытаясь его заполнить, природа не брезгует и Зазеркальем. Это отрадно.
В паузах «Сырок» крутил параллельное кино. Например, была объявлена лента «Пятьдесят замечательных лиц». Фильм состоял из демонстрации пятидесяти мужских рож, по две в каждом кадре, этакий двуоконный интерфейс. Затем показали «клип»: по городу расхаживала девица с микрофоном, стебая, вероятно, певичек «Утренней почты». Сама же героиня с темной сцены озвучивала экранное действо, распевая на тарабарском языке какой-то приторный совковый мотивец. Она давилась смехом и от этого нещадно фальшивила, что, впрочем, тоже принималось за стеб. Можно считать автора этих строк ретроградом.
Закрывали фест пензенские пофигисты из КЕНГУРУ — семь крепко сделанных вещей, одна мрачнее другой. Над гнетущим саундом парил странный речитатив, полный затаенной агрессии: «Пусть на крыльце не будет света — нам не надо это. Все равно лица не увидать лицом к лицу». На финише русый бородач Юрий Козлов (гитара, вокал, музыка, тексты) повозил электробритвой по струнам и предрек: «Скоро здесь будет битва. Наши часы кончаются. Видишь — звезды качаются». Полная безнадега. Отличный бэнд. Такой мог вылупиться только в посттоталитарном сосайти. Если б не солидный оттяг, чувство подавленности и безысходности после КЕНГУРУ обеспечило бы аудиторию ночными кошмарами. Баян и бонги в арсенале квартета удачно заменяли клавиши и обычные ударные.
Кстати, о барабанах. Пластик на одном из них в первый же день проткнул низкоквалифицированный стукач, личность которого не установлена. Комете пришлось башлять за испорченный инструмент зелеными, что, естественно, вогнало ее в транс. Питерский газетчик Миша Плохиш сказал: «Надо же умудриться! Понятно, если б это сделали мы с тобой…»
Случилась на «Сырке-4» и моноопера (т. е. для одного вокалиста). Фрагменты масштабного произведения «Героин» («Него in», если угодно) представили саратовские авангардисты из КАРМЫ. Автор музыки, клавишник и лидер Дмитрий Кульков в кулуарах признался: «Дома над нами смеются». Его пристрастия — Роберт Фрипп и Альфред Шнитке. Я сразу вообразил толпень волжских металлюг, писающих кипятком над утонченно-элитарной КАРМОЙ. Дебилы есть не только в Саратове, Дима! Понятие «героин» Кульков трактует троезначно: свастика, серп и молот, полумесяц на зеленом поле… Сложнейший музониус очень профессионально исполняли три сторожа, один тунеядец и один студент. Живо, живо еще то самое поколение! Элементы барокко, сказка про Аладдина, рашн традишн, Индия, джазовая раскованность, Вселенная, вполне роковый инструментарий — не берусь обозначить стиль, зато уверяю: рядом с КАРМОЙ очень многие — отдыхают.
Следом играла НЕБО НЕБО, группа «танцевального авангарда» из Челябинска. Обычные попсации фанкеров.
В тени КАРМЫ оказалась и таллиннская команда НАССЪ — захватывающий пост-панк с заморочками, местами напоминает настраивающийся сомфооркестр, местами — НЕ ЖДАЛИ (один музыкант оттуда), но не то, не то. Даже втиснутая в перерыве «параллельная» киношка москвичей не воспрепятствовала КАРМЕ подгадить русскоязычным эстонцам. Лента, впрочем, была несколько выше невских творений. В кадре поочередно представали: кладбище; чистка ботинок; жрущая собака; раскачивающаяся вверх ногами люстра; красивая крыса; справочник, страницы которого листает ветер; суицид (с помощью газовой плиты) с написанием предсмертной записки; сверкающие ботинки, которые надевает владелец перед носом чистильщика.
Еще одна зарубежная группа — ЧАРЛИ АТЛ (Баку), Азерб. яз. и фольклорный инструмент тар любопытно сочетаются с постпанком и слэпующим басом.
Дабы не вязнуть в лингвистических проблемах продуктов распада, иностранцы ОСТРОВА ПАТМОС (Запорожье) вовсе обошлись одним из неандертальских наречий, этакая междуметийная лексика; стилистически трио еще не оформилось, хотя вся раскачка идет вдоль демаркации поп/рок.
Серенькие программы показали наиболее известные сырки — ГРУППА ПРОДЛЕННОГО ДНЯ (Новгород) и ПРЕПИНАКИ (Санкт-Ленинград). Темы их композиций сложно идентифицировать среди тысяч аналогов — сироп, сироп, сироп. Тексты: в первом случае протухший стеб совка, во втором — лирика с претензией на глубину, но дно, увы, подступает к поверхности. Запомнилось признание лидера ГПД, всю дорогу не вынимавшего рук из брюк: «Я чувствую себя здесь так клево, так все по кайфу,— ощущение, как будто выкармливаешь грудью барскую суку».
В чинном фойе ЦДТ, где продавапись пластинки «ЭРИО» и рок-газетка «Дикая дивизия», славно порезвился ПЕРЕДВИЖНОЙ ОРКЕСТР МАЙОРА БРАУНА из Челябинска. Даровитые парни бились в тупиках соц-арта, изгаляясь надо всеми подряд— битлами, ментами, военными оркестрами, рок-н-роллом, фашизмом, антифашизмом, публикой… Последняя очень торчала; народ любит кататься в открытых автомобилях так же, как не любит напрягать мозг. Команда Льва Гутовского пилила ножовкой деревяхи, играла на кожухе мотоциклетного мотора, роняла какие-то трубки, собирала деньги в медную сковородку и даже сожгла мелкую купюру. Совершенно лысый шоумен совершенно очаровал охлос. Перформанс, короче.
Самой многочисленной бригадой было представлено инструментальное столичное БЛЮДО — восемь орлов со скрипицей, саксом, перкуссией и прочая, прочая. Угрюмо, но скучновато.
В один из концертов запустили джаз-одиночку Ю. Айзенберга из Красноярска. Он роялил то в красной панамке, то в маске от противогаза, но скоро был изгнан Кометой; Натали не позволила ему даже приложиться на прощание к своей божественной ручке с долларовым запахом.
Всех же убрало трио Максима Ильина из Ельцинбурга. Давно известно, что на Урале живет много крутизны. Плотнейшая стальная сеть, сплетенная одной-единственной гитарой, придавила зал. С отстраненной монотонностью нарубали ритм ударник Яша Чернавин и басист Антон Нифантьев (экс-ЧАЙФ). Если кто-нибудь не знает, что такое психохард, спросите у стриженного черта Макса! Во время его «I Want чтоб ты умерла» я обернулся и отыскал блаженный смайл Плохиша в третьем ряду. Пипл завис и расправлял крылья для улета. Скоро двадцатитрехлетний Ильин запел с джаггеровской вкрадчивостью: «Чаепитие в горящем доме… Как это по-русски!»
В тот же день первый московский мэр подал в отставку.
Александр ЧЕРНИЦКИЙ.
Фотографии Сергея Михайловича Кузина.