Вместо эпиграфа

Он был не такой. Он не хотел быть как все.
Когда нужно было ходить строем с барабаном, он отсиживался дома и думал о тщете всего“ сущего. Когда нужно было громко кричать «ура» он сохранял абсолютное молчание и сочинял стихи, Его спросили: «Мальчик, почему ты вместе с нами не протестуешь против захватнической политики западных империалистов?» Он тихо ответил: «Я протестую».
Потом стало нужно ругать тех, кто кричал «ура»’ и протестовать против хождения строем. Вседисциплинированно кричали: «свобода», а он молчал по- прежнему. Его спросили: «Эй, чувак, ты почему не с нами? Почему пе прогестуешь против советской тоталитарной системы?» Он тихо ответил: «Я протестую».
Потом не стадо «советской тоталитарной системы», прошли два «путча», и все успокоились. Протестовать больше не надо, никто вроде как не давит, вокруг вроде как свобода. Ему сказали: «Вес, чувак, мы победили. Пей себе, пой иногда и вообще — без кайфа пег лайфа!» И тут он встал и сказал: «Я протестую! Протестую против музыки, в которой нет ничего, кроме условного набора нот, никакой даже самой ничтожной идеи. Протестую против музыкантов, восхваляющих разврат, ширяло да выпивон. Протестую против тысяч фанатов, молящихся на заграничного слабака, шизофреника и самоубийцу. Протестую против былых генералов Протеста, ныне прислуживающих новой Системе. Протестую про! ив чудовищной армады попсы, против …»
Он говорил долго,- называл-еще многих, и слушали его, и спорили с ним. А напоследок он почему-то вспомнил Некрасова:

От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви!


Обсуждение