На красивом холме. Влад Павлушин

Памяти Башлачева

Запрокинутая грива, взгляд немного деревенский –
Не наивный, не игривый — скомороше-королевский.
Не частушки и не оды сочинял он — просто песни…
С первозданной добротою, с Болью, накипевшей в сердце.

Не исполнятся желанья, поя гитару не запеть…
Головою вниз — в признанье и в бессмертье, но не в смерть
А однажды — ногу в стремя — загремев златой каретой,
Колокольчиково время осветит сердца рассветом.

88, февраль.

 

* * *

Серебренные кольца бубенцов
Зашелестели тихо в синеве.
А ласточка раздвоенной душой
Плескалась в обросевшем ковыле,

В объятьях света пламенной ночи
бежали мы в неведомую даль»
Туда, где что-то ласточка кричит,
Где несказанно-сладкая печаль.

Неслась вперед весенняя вода,
Перебирая камешки в косе.
Мы в первый раз увидели тогда.
Как ласточка купается в росе.

90, сентябрь.

 

* * *

Жизнь — вольной птицей — вверх, ломая крыла.
Песня кружит, замерев, была — не была.
Нет ничего на земле страшнее, чем ночь.
белая площадь в золе, крик уносится прочь.

В воздухе кружится пепел сердец тех, кто ушел раньше нас.
Тысячи слов застилают свет для миллионов глаз.
Эх, выбирай — смерть от еды или погибель от сна.
Не запирай клеть, погоди, к нам еще придет она.
Тот, кто узнает ночь — гроза матерей.
Право взглянуть ей в глаза — богатый трофей.
Рвутся на части сердца в погоне за злом.
Вьются признанья в любви, прощаясь с костром.

Свечей не хватает, когда кончается бал.
Да, мы умрем, но с тем, кто это сказал.
Жизнь — вольной птицей — вверх, ломая крыла.
Песня кружит, замерев, была — не была.

91, март.

 

* * *

Я шел вперед сквозь решето дождя,
Я брел по скользкому от крови кирпичу.
Мой мозг пылал, патронов не щадя,
Я шел туда, где смех немногим по плечу.

В моих шагах скрывался шорох слез.
Мое дыхание сбивалось сердцу в такт.
Вы хохотали надо мной, причем всерьез,
И злая судорога сжала автомат.

Я не хотел бездумных, диких жертв.
Безумство сильным, слабым — трезвый ум.
Нельзя смеяться над слепым, едва прозрев…
«Нельзя смеяться*..» — эхо или шум?

Блестела кровь на теплом кирпиче,
В ней отражались солнце и луна.
Вы говорили: “Гибель — это честь!»
Каков совет — такая и цена.

05.09.91.

 

* * *

В кирпичном доме между сном и болью.
За лепестком приветливым глазка,
Где дуракам и грызунам приволье.
Рождалась омертвевшая тоска.

А возле дома — синим покрывалом –
Охрипший, на еще веселый смех.
И было солнце ледяным развалом.
Оно светило ровно, без помех.

И мальчик, помня истину простую,
В глазах тепло и доброту храня.
Спросил меня: «Скажите, я рисую?»
«Нет, ты творишь»- ему ответил я.

И я не смог, я все—таки сорвался,
Я растоптал рисунок малыша.
А он стоял и молча улыбался –
У детства неприступная душа.

16.08.91.

 

* * *

Мои слепые глаза сжигает тоска,
В моих уставших ногах гуляет алкоголь —
Вчера мы гроб сколотили — доска плюс доска
И на нем написали «душевная боль».

Но только время любви — природный костолом.
И искалеченный мозг снова просит стакан.
И, захлебываясь, пьешь за наструганным столом
И лучшим другом твоим назовется таракан.

И я купаюсь во лжи, не погружаясь в нее,
И, не боясь за пассажира, даю по тормозам.
Но нет толковей словаря, чем грязное белье.
Моей надежде все равно — что водка, что нарзан.

Но я рванул кольцо и дымом опалил себя,
И я кричал любви «Да подавись своей тоской»
И я хрипел свою песню, тихо струны теребя.
И я забыл тоску, и я обрел покой.

18.10.91.


Обсуждение