Чебурашка в миру был суровым панком и носил в ушах до пяти килограммов английских булавок, отчего уши его облезли и стали похожи на старые футбольные покрышки. Работал он посудомойщиком в бунгало, покуривал тайком от крокодила Гены гашиш и был неравнодушен к особям женского пола, коих он называл «мои милые самочки». Милые самочки смеялись над Чебурашкой и дразнили его «членом с ушами», отчего Чебурашка стал злым и нервным.
На проституток у него денег не хватало, и, если бы не старуха Шапокляк, то так бы и остался Чебурашка девственником.
Гена служил в нотариальной конторе и был крокодилом солидным и преуспевающим, но, посетив прошлым летом концерт «Нирваны», уволился с работы и отпустил патлы до плеч. Другие крокодилы посадили Гену на иглу и научили играть в узбекский покер. И теперь Гена в майке с надписью «Фак Крокодайл» шлялся по авеню и стритам, пугая прохожих гнилыми зубами.
Частенько он заходил в бунгало опрокинуть рюмку рисовой водки и поболтать с Чебурашкой, о которым он познакомился в ночлежке под названием «Дядя Сэм никогда вас не бросит».
Сегодня ночью Гена выиграл сорок монет, и, как обычно, отправился к Чебурашке вспрыснуть удачу.
— Привет, Чебур!
Чебурашка навстречу семенит, улыбается:
— Заходи, Генаша, заходи, змей зелёный!
Рюмку водки на стол — и напротив садится.
— Знаешь, — говорит, — бедуины Чипполино-старшего на перо посадили.
— Да ну? — Гена даже водкой поперхнулся.
— Точно. — Чебурашка почесал живот. — А ты что, знавал его, что ли?
— Знавал, — задумчиво так отвечает Гена, — мы с ним в копи по молодости мотались.
— Куда, куда?
— Я тебе разве не рассказывал?
— Нет…
— Это старый прикол… — Гена почесал хвост и икнул. — Копи царя Соломона тогда многих с ума сводили. Побывав там, можно было подняться тысяч на двадцать. Я был бедным студентом, жил на площади Тутанхамона и Чипполино за один вечер уболтал меня ехать с ним.
Взяли мы билеты во второй класс, пивом упаковались — и вперёд. Приезжаем: жара — просто труба, а чёрным хоть бы хны — бананы хавают и в барабаны колотят. Подъехали; мы к одному: туда-сюда, мол, такое вот дело у нас. Тот отскочил, как только про копи Соломона услышал — глаза таращит:
— Моя ничего не знает! Моя ничего не знает!
Только на следующий день к вечеру удалось уговорить аборигена непонятного возраста проводить до места.
Абориген долго ходил вокруг, читал молитвы, потом подошёл, заглянул мне в пасть и говорит:
— Хорошо, чужестранцы, я поведу вас, только вот этот — и на меня показывает — этот должен вырвать все зубы. Жду вас в полночь на этом самом месте. — И ушёл.
— Ну вот, — думаю я, — только зря деньги на билеты потратили.
А у Чипполино глаза блестят:
— Всё ништяк, Гена, всё в полный рост! Сейчас зубки дёрнем, а вернёмся, — новые сварганим, у меня шурин дантист.
У меня даже хвост начал вращаться как пропеллер вентилятора в бунгало:
— Ты что, луковица гнилая, совсем от жары поехал? Может, мне ещё и задницу кому-нибудь подставить?! — и как врежу Чипполино прямёхонько в лоб — тот и на землю иностранную упал.
— Ух ть! — Чебурашка даже слюну от восхищения пустил.
— Так вот, — продолжал Гена свой рассказ, — пнул я его ещё разок-другой по луковице, плюнул в глаза бесстыжие и пошёл на вокзал.
— Мне один спальный до континента, — говорю в окошечко.
А мне в ответ:
— Крокодилам только стоячие!
— Расисты, — думаю, но делать-то нечего, купил билет… Худо ли, бедно — добрался до дома. А там новый облом — крокодилиха от меня ушла, какой-то заезжий Фраер охмурил. Я тогда неделю пил, чуть в дурку не свинтили.
— А что же Чиппо? — спрашивает Чебурашка.
— Он тоже вернулся не солоно хлебавши. Его в джунглях дикари поймали, опустили.
— Да… — Чебурашка встал.
Гена допил водку и тоже встал:
— Тебе Шапокляк позвонить ей просила.
Чебурашка зазвенел булавками и сглотнул слюну.
— Ну хоп, Чебур! — Гена протянул Чебурашке руку, — пойду к старику Маугли, он мне ханки подогнать обещал.
— Хоп, Генаша!
Чебурашка почесал толстые губы, и, звеня металлом, пошёл к телефону-автомату.