По просьбам трудящихся — эпиграф:
«Когда превратили в кабак
наш тёмный подвал,
Мы стали взбираться на крыши
и прыгать оттуда… «
«Дядя Го»
30 апреля я вышла из дома и поняла, что наконец-то наступила весна.
В тот же день мы с Ю.К. попали под проливной дождь, сопровождавшийся первой грозой. Я бы об этом не писала, если бы первая капля не упала на нас во дворе рок-клуба, куда мы зашли взглянуть на афишу долгожданного акустического фестиваля, устраиваемого, естественно, Зайцем.
Это был знак. Но тогда мы об этом даже не догадывались, позорно сбежав от дождя в весьма милый и уютный «second hand», расположенный тут же, на Рубинштейна, и присмотрели там себе по блузке (сей процесс ещё раз доказал несходство наших вкусов), но, во-первых, всё равно не было денег, а во-вторых, после более пристального знакомства с предметами наших вожделений, неумолимо выяснилось, что в любую из блузок сможем влезть мы вдвоём.
Но сей печальный факт не перерос в полноценный облом, потому что впереди маячил призрак фестиваля, перекрывая собой общую печальную картину мира.
И вот — 1 мая, день международной солидарности трудящихся, и первый день тусовки Зайца в рок-клубе. Кстати, хочу сказать большое спасибо вышеупомянутому Зайцу, который вписал нас (как представителей прессы?) на все три дня НА ХАЛЯВУ! Правда, непосредственно часа за три до выхода из дома я с ужасом узнала, что должна взять у музыкантов «минутные интервью» для фильма о фестивале, а поскольку никакого опыта в отбирании у несчастных струнодёров (по выражению А.П.) их вумных мыслей об акустике и о собственном творчестве, да ещё за минуту, да ещё когда рядом маячит человек с камерой, у меня не было, а было только предчувствие, что в итоге получится не больше и не меньше, чем говно, то оно и получилось. Amen. Ну ладно, теперь хоть Заяц будет знать, что и кому следует доверять. Или, вернее, не следует.
День первый. ПРАЗДНИК НЕВЕЗЕНИЯ
Невезение началось с того, что я забыла купить батарейки для вспышки. А если честно — я опаздывала на стрелку, поэтому на «Пионерской» мимо ларьков, где могли бы продаваться оные батарейки, я пробежала почти концептуально. И это была ошибка. Потому что ни на «Владимирской», ни на «Достоевской» (которая, кстати, была закрыта и в шесть, и в одиннадцать вечера, что наводит на нехорошие мысли о бренности всего сущего, в том числе и питерского метрополитена) мы не обнаружили никаких признаков наличия в продаже зарядных устройств. Дойдя до рок-клуба, получив вписку и безо всяких удобств разместившись на чём-то типа подоконника, я оставила Юльку сторожить вещи (на которые, я думаю, никто и так бы не покусился) и пошла на поиски. Конечно же, они увенчались успехом, но почивать на лаврах было всё же рано. Ой, рано! Потому, что вспышка всё равно не заработала — ни с батарейками, ни без таковых. Матюгнувшись про себя и нехорошим словом помянув того, кто пользовался этой самой вспышкой в последний раз (хоть убей, не помню, кто это был, но мог бы хоть предупредить!), а также своё мягкосердечие, я швырнула вспышку в угол и решительно взяла в руки фотоаппарат, как водится, понадеявшись на авось.
Тем временем концерт начался. На сцену вышел Коля Михайлов с восторженно-изумлённым выражением лица (нет, нет, не по поводу фестиваля, оно у него всегда такое) и осчастливил народ известием, что сейчас мы узрим Силю. И вот — долгожданный миг полёта над горными высями — мы узрели Силю, Силя узрел нас, и… О, как скупыми словами описать то ощущение бесконечного восторга, проникновения в самые потаённые глубины Вселенной с помощью бессмертного гения? Как рассказать в прозе о Поэзии и Музыке, о Чертях и Пионерах, уходящих в леса? Уж не глубокомысленная метафора ли это, не хотел ли Поэт поведать нам о нелёгкой жизни героев акустического подполья?
Как написать о Чуде, о трезвом Силе (пока трезвом), говорящем на языке Достоевского, Чехова, Кибирова и Шинкарёва о вечных ценностях — о Жизни и Смерти; его программа в качестве протеста против вездесущих песен о любви была названа «13 песен о смерти», но как весело, как оттяжно встретили «смешную девчонку с косой» Силя и виолончелист Петя Акимов!
Из послеконцертного интервью, взятого на выключенный микрофон:
— Сергей, твои идеи лучше выражаются в акустике или в электричестве?
— А кто сказал, что я выражаю какие-то идеи?
— Зачем же ты тогда пишешь песни?
— Просто есть люди, у которых шило в жопе. Понимаешь? Вот, у меня тоже.
(Excuse за возможные неточности: как и в последующем случае, текст восстанавливался по памяти)
Прочувствованными аплодисментами проводив так рано покинувших нас музыкантов (Почему? Ну почему именно они? О, несправедливость судьбы! Первыми всегда уходят лучшие…), народ потребовал продолжения банкета.
Анатолий Платонов (он же печально известный Артур Кегельбан), видимо, в противовес Силе заявил, что будет петь грустные песни о жизни. И спел… Такое ощущение, что Майк восстал из гроба и продолжил рок-н-ролльную деятельность — стал писать песни в своём характерном стиле, но гораздо хуже. Туманное марево вселенской тоски разливалось по залу, не изгнанное даже бутылкой «Балтики-оригинального», героически пронесённой Сэнди сквозь кордоны при входе. И то правда — в кабак со своим пивом обычно не пускают. А рок-клуб в нынешнем состоянии на большее и не тянет.
Но я отвлеклась от описания деятельности товарища Платонова. Как известно, кроме спиритических сеансов по вызыванию духа Майка и впоследствии демонстрации их результатов несчастным слушателям, сей «интересный исполнитель» занимается ещё и журналистикой. Коллега, значится. Так вот, в газете «Стиль», где был проанонсирован фестиваль (каюсь, и я приложила к этому руку, но если бы не одну, а обе — может быть, результат и получился бы получше), некий графоман в прочувствованном заказном эссе о его творчестве с пафосом воскликнул: «Кто посмеет бросить камень в музыканта, струны которого волей судьбы настроены в унисон людям, которых он любит? Я не посмею.» Ответственнейше заявляю: а я посмею. Только, пожалуй, не камень, а что-нибудь помягче, к примеру, гнилой помидор. Из гуманизма…
Потом на сцену снова вылез… да, да, он самый, легендарный, и начал вещать о том, что вот, мол, ему подсунули какую-то статью, где написано о том, что Сёмкин — регрессирующий интеллигент, что он похож на Гребенщикова, только Гребенщиков — по крышам, а Сёмкин — по подвалам. Ну, мне, конечно, стало весьма интересно, какой-такой идиот это написал (в голове невольно возник милый образ Кегельбана), но тут… о ужас! Я поймала на себе ехидный взор Поля, через которого передавала послание для «Стиля», и с немалым изумлением поняла, что данным идиотом являюсь я сама. Тут же очень кстати всем желающим раздавали эту самую газетку, и, развернув её дрожащими руками, я с облегчёнием вздохнула, убедившись в относительной целостности своего рассудка.*
Милый Коля! Если когда-нибудь тебе всё же захочется научиться читать, можешь обращаться по адресу, указанному в конце журнала. Я по своей основной профессии — педагог, а если я одна не смогу добиться очевидного прогресса в деле твоего обучения великому и могучему, мы подключим к этому Олесю Сёмкину и Ю.К., и тогда уж точно всё получится. Ты только не расстраивайся.
Илья Сёмкин был хорош, впрочем, как всегда. Вообще Илья с гитарой — на мой пристрастный взгляд, это нечто замечательное. А дополненный Олесей на перкуссии и Колей Забегаловым, соло-гитаристом «Патриархальной выставки» — тем более. Сам он сказал, что на первой песне вышла лажа с настройкой, но я в это время пыталась что-нибудь заснять, так что не помню. Помню, что исполнялись песни из старых добрых «Рыб», из записываемого сейчас альбома «Русский лес», и две совсем новые, чуть более жёсткие и прямолинейные, почти готовые хиты. В пятом номере нашего журнала в статье о мини-фестивале в «Белом кролике» Л.Ё. написал(а): «Сёмкин не воюет ни с собой, ни с миром, он просто идёт домой.» Судя по последней вещи, война, «которая внутри тебя» всё-таки имеет место быть, хотя и с долей самоиронии, которой щедро приправлен пост-сартровский и пост-летовский экзистенциализм: «… ты несёшь в себе одиночество, и тебя тошнит, тебя тошнит!» Тем не менее всё вокруг — красное и зелёное, радостный контраст цветов, в которые обычно раскрашивают мир дети…
Не знаю я, что ещё про него написать: вроде бы уже все хорошие слова, которые можно было сказать, сказаны, а плохие — не за что. Вот разве что только то, что мы в очередной раз поняли (прочувствовали всем нутром), что любим его. С гитарой.
Оттуда же:
— Илья, два предыдущих музыканта представили тематические программы: Силя пел весёлые песни о смерти, Платонов — грустные песни о жизни. О чём поёшь ты?
— О себе, о своей жизни. Мне кажется, это тоже тема.
«Океан трав» не приехал, и столичных гостей олицетворял юношески-одухотворённый мальчик по имени Александр , чем-то похожий на Вадика Курылёва в молодости. Песни, однако, были больше похожи на «Калинов мост» — опять-таки в молодости, но уже ревякинской. Кстати, в том же «Стиле», из статьи за подписью очень уважаемого мной Олега Ковриги, я узнала про тот факт, что и Ревякин «вступил в большевисткую партию» и «зовёт на баррикады». Забавно… Как в анекдоте — вчера в говно вступил, сегодня в партию. Впрочем, и в говно — не вчера.
А мальчик мне понравился. Ю.К. сморщила нос, а мне вот понравился. (Вопрос пристрастного читателя — мальчик или его песни — будет с негодованием отвергнут: как, вы не знаете, что я тайно влюблена в Платонова?)
Замыкающим первого дня фестиваля Заяц поставил Алекса Полякова, зная его способность к концу концерта не напиться в дым и сыграть классно в любых условиях. И Поль сыграл, несмотря на то, что гитара постоянно расстраивалась (правда, никто, кроме самого Поля, этого не замечал) и атмосфера кабака отнюдь не способствовала ни восприятию, ни исполнению достаточно сложных вещей, в том числе — двух совсем новых песен, которые тут же стали событием в музыкальной жизни меня, любимой.
О, эта пост-глинковская, пост-чакберриевская и даже пост-сёмкинская «Попутная песня», о, эти переходы от медленной изысканности к рок-н-ролльному драйву и обратно, о, этот поезд, уходящий на тот свет ровно в 13 часов… Классическое стебалово: «поезд мчится в чистом поле вместе с Полем», столь же характерное для Алекса обращение к теме смерти, обыгранное ещё Силей и создавшее кольцевую концепцию фестивального дня…
Поль был ослепителен: стоя, с гитарой и головным микрофоном, он был похож на статую самого себя, этакий некроПоль; а впрочем, в поезд его так и не пустили, и слава кому угодно.
Совсем напоследок — блюз «Post Crossroad», менее жёсткий и более красивый, чем первоначальный вариант. Но для общения с Богом не так уж важны мелодика и качество звука, это нам кажется, что человеческие возможности небезграничны: и публика устала, и Алекс немного перегорел; конец получился скомканным. И всё равно было здорово.
А потом я брала эти несчастные интервью, как потом выяснилось, на то ли изначально не включенный, то ли случайно выключенный мной микрофон, чуть ли не на последней электричке метро возвращалась домой, а там — пешочком по шпалам, а бабушка тем временем успела обзвонить чуть ли не всю тусовку с целью выяснить, не съели ли меня голодные волки. Но это уже — совсем другая история.
День второй. СТОП-КРАН
Открыла второй день фестиваля тверская группа «Река», мальчик и девочка, гитара и скрипка, тихие, но очень милые песни о нелёгкой жизни рок-музыкантов и вообще тусовочных людей. Такое хорошо слушать на кухне, со свечкой и бутылкой вина, вспоминая старые добрые времена, когда хиппи, панки, металлисты и прочие герои их последней вещи — «Колыбельной для неформалов» — ещё ходили по улицам расейских городов, пугая своим видом добропорядочных обывателей и вызывая жгучую зависть неуспевающих среднешкольников. Добрые хорошие ребята, постоянно извиняющиеся (узнаю брата Колю! — на сей раз не Михайлова) за всё на свете, за свою старомодность (интересно, было бы лучше, если бы они рэп играли?), вот только одного я не поняла — зачем так часто упоминать слово «рок»? Может быть, в Твери скрипка считается самым рок-н-ролльным инструментом?
Впрочем, стебануться над ними просто рука не поднимается: на фоне всего остального, к концу концерта свернувшего наши уши в трубочку, «Река» выглядела как глоток свежего воздуха в канализационном коллекторе.
А перекрыла кислород уже следующая группа, выступавшая вместо опять-таки неприехавшего Мерлина, названия которой я не запомнила (ну и хорошо, нечего мозги засорять!), а солист представился как Джа. В связи с этим я ожидала нечто рэггейобразное, и когда из динамиков полился звук крыльев летящего птеродактиля, сопровождающийся деструктивными воплями на английском языке**, нас с Сэнди со страшной силой потянуло на воздух, где мы предались сладким воспоминаниям о Мерлине, великом и ужасном, покинувшем нас на растерзание этим жутким тварям. Но, поскольку на градуснике было никак не плюс двадцать, к тому же что-то невыясненное капало с неба, всё выступление мы простоять там не смогли. А жаль. Потому что ко времени нашего возвращения в зал Джа перешёл на родной язык, чистый, не замутнённый никакой образностью или, в конце концов, интеллектуальными изысками, но зато щедро сдобренный матом, причём — как в аптеке — по матюгу на строчку.
После такого полным дураком выглядеть было сложновато, но Свинья эту задачу выполнил. И с каким блеском! Во-первых, никаких заявленных в афише «Акустических удовлетворителей» не было, а были вполне натуральные автоматические. В полном электрическом составе. Во-вторых, раскормленность Свиньи уже сравнялась, если не превзошла милую птичку Чижа. Ребята, вперёд! Ещё чуть-чуть — и по количеству подбородков вы догоните и перегоните самого БГ. И, в-третьих (извините, поручик, что осмеливаюсь претендовать на ваши лавры), на настройке сие парнокопытное громко и неоднократно требовало дать ему в рот. Да будь я хоть негром преклонных годов…
А так… Свинья — он и есть Свинья. Не козёл, конечно. Но и не соловей. Песенки 10 — 15-летней давности, среди которых попалась даже одна хорошая — «Осень, осень, пора вымирания…». Сёмкин потом сказал, что автором этой вещи кажется является Жора Ордановский. Не знаю…
Представьте картину: на сцене — «Удовлетворители», в зале пьёт и колбасится народ (и какой народ! Сам Гурьев явил свой сияющий лик павшему ниц Питеру), а я сижу на подоконнике и не могу понять, что же я здесь делаю. Изредка появляется слегка пьяный Поль, что вносит приятное разнообразие в этот бардак. Короче, всё. Остановите самолёт, я слезу.
Остальных «акустических музыкантов» я помню достаточно смутно. Задерий — опять-таки в натуральном электричестве, в сопровождении группы «Магна матер» — пел что-то про «сексуальную семнадцатилетку», которая росла и старела, но оставалась всё такой же сексуальной, и про флюгер, который думал, что это он указывает ветру, куда дуть. Насколько я помню, лет этак двадцать назад последнюю тему уже поднимала «Машина времени». Почему бы Славе не обновить также «Новый поворот», а заодно и «Поезд в огне», «Я хочу быть с тобой» (хотя по темпераменту ему бы больше подошла «Казанова»), «Мы вместе», «Революцию», «Спокойную ночь»?
И какого чёрта было вытаскивать петь жену, которая, может, и хороший человек, и помогает им во всём, и даже голос у неё неплохой, но текст (интересно, это Славка ей написал, или её собственный?) и поведение на сцене оставляет желать много лучшего?
Хотя в общем и целом мне выступление Задерия понравилось больше, чем Свиньи и Машнина вместе взятых.
Машнин просто не туда попал. Ему бы играть в какой-нибудь «Горе» (и захватить туда же всех недорослей, спьяну тащившихся на ком попало) в одном концерте с каким-нибудь «Кузнецом» и группой «Два птеродактиля» — тогда бы он их с лёгкостью заткнул за пояс. И даже профессор Лебединский, боюсь, не выдержал бы такой энергии и напора, и сразу же завязал бы с музыкой. Или попросился бы к Машнину на подпевки. А Машнин бы сказал: «Извини, друг, но у меня тут уже группа «Ногу свело» вовсю репетирует.»
Горько вздохнул бы профессор Лебединский, выпил бы водки для успокоения нервов, и пошёл бы по набережной Обводного канала, одинокий, как Ленин (Сталин, Брежнев, Ельцин…).
К концу сейшена мне было так плохо, что в голову заползали крамольные мысли о непосещении третьего дня. Чуть-чуть поднял настроение финальный аккорд — исполнение песни «Клён»*** с некоторыми авторскими добавками, как то «бля», «сука» и так далее. Но всё равно было гораздо веселее, когда Сёмкин с Радченко, нестройно шагая по Рубинштейна, выводили её пьяными голосами, и от нас в ужасе шарахались припозднившиеся старушки. Тут же Сёмкин принял героическое решение удочерить нас с Сэнди, и вот я теперь — дочка рок-музыканта, что приятно, а доехала до дома я вполне нормально, и даже пришёл трамвай, не думаю, что специально для меня, но всё же пришёл…
День третий. ФИНИТА ЛЯ ТРАГЕДИЯ.
Третий день начался с «Зелёных рукавов», которые тоже были не отсюда, но играли хорошую музыку, инструментальную и средневековую, всего две вещи: «Сальтарелло» и «Лауду», обе — 13 века**** и пели что-то невыясненное от первого лица про белых куропаток, которые летят, и было хорошо, хотя я и не большой специалист по такого рода музыке. Вообще средневековье — неисчерпаемый кладезь вдохновения для господ творцов в силу разнообразия своих проявлений и их экзотичности: хочешь — занимайся духовной музыкой, хочешь — народной, хочешь — городской, хочешь — попробуй передать буйное веселье карнавала. «Зелёные рукава» играют народную музыку, мелодии лесов и полей; это, конечно, не оригинально, но приятно, и, что тоже немаловажно, способствует полёту фантазии, которая, как три куропатки, уносится ввысь, и хочется сочинить какую-нибудь красивую сказку…
Но к середине сказки в ней внезапно начали появляться явные восточные мотивы. На сцене вновь возник президент рок-клуба и начал косить под Брежнева и Платонова, развернув бумажку с конспектом торжественной речи, из которой мы поняли, что грядёт время группы со страшным названием «Авария», которая играет… тут Михайлов откашлялся, как будто перед экзаменом, «индийскую, лидийскую и арабскую музыку».***** Это оказалось для него верхом сложности, и он наконец-то исчез с наших глаз — на сей раз до конца фестиваля, уступив место у микрофона Андрею Радченко.
По словам гитариста «Аварии» Юрия Шенкера, группа играет ладовую музыку, в основе которой лежат лидийский и миксолидийский лады, а также гармонические минорно-мажорные тональности, что создаёт колорит арабской музыки. Совместное звучание двух гитар как инструментов с разным диапазоном за счёт самостоятельной партии каждой гитары образует полиаккорд, и всё это основано на теории Дж. Рассела. (Уф!)
С музыкой «Аварии» у меня сложились странные отношения: восточные мелодии (плюс обыгранное «Болеро» Равеля), абсурдистские тексты, идея победы над разумом — вроде бы, круто и интересно. А вот — не цепляет, и всё тут. Особенно в больших количествах: медитативный настрой в конце концов просто усыпляет народ, и победа над разумом осуществляется в виде полной, но временной его потери. А может быть, это и есть — цель?
Ю.К. сказала, что им явно не хватает ситара. Я с ней согласилась.
Когда на сцене собралась группа «Ключ» в полном составе, я лихорадочно стала вспоминать степень прочности досок, составляющих эту самую сцену. Тревога была справедлива, но напрасна: в итоге, даже прыгая с бубном, солист не смог их проломить. Но группа впечатляла, и не только обилием народа, не только обилием и редкостью инструментов, на которых играл этот народ (мне особенно понравилась флейта Пана, а Поль с уважением взглянул на какую-то безладовую струнодержалку), но и непосредственно своим творчеством. Где-то на второй песне мой внутренний голос завопил: «Вот, вот оно, открытие фестиваля!» «Дурак, — ударила я по его непомерно раздувшемуся самолюбию, — а как же Силя, Сёмкин, Поль?» «Це ж ты Силю не слыхала? Или Сёмкина с Полем?»
Ладно, уговорил, пусть будет открытие фестиваля. Тем более что ребята этого стоят. Если попробовать как-то обозвать то, что они играют, то это — в сторону фолка, но гораздо веселее и зажигательнее, чем «Зелёные рукава», и с гораздо более интересными текстами. По своей немереной отсталости от рок-н-ролльной жизни города Питера, до сих пор я их не слышала, но судя по тусовке, собравшейся в зале на третий день, как минимум её половина пришла туда именно на «Ключ»…
Надо исправляться.
«Гостем фестиваля» была группа «Ё»****** — вот, у меня даже компьютер эту букву заглавной печатать отказывается. При всём моём гуманизме — таких гостей надо при появлении сразу спускать с лестницы. Это было даже не плохо — это было вообще никак. Потом Заяц оправдывался, мол, их подсунула «Бомба-Питер», он тут не при чём. Охотно верю. Великовозрастные дяденьки наслушались радио, насмотрелись в телевизор и решили поиграть «рокъ». Ну-ну. Андрей Радченко сказал, что похоже на «Аквариум» в кабацком варианте, Ю.К. — что до отвращения напоминает «Чайф». Наверное. Я в это время сладко спала на широком сёмкинском плече, что тоже говорит (вернее, вопиет!) о степени маразма происходящего.
Если «Ключ» стал открытием фестиваля, то таких людей, как «Ё» и Платонов, я бы назвала его закрытием — полным, окончательным и безоговорочным, хуже нельзя, дальше уже некуда и т.д., и т.п.
Даже «Буратино-Бэнд» на фоне «Ё» поначалу показался неплохой группой. Прозрение наступило минут через десять, но я героически досидела до конца — чисто из принципа и дешёвого понта, чтобы потом написать, что слушала с первой до последней минуты фестиваля. Вот, пишу. И жду бурных и продолжительных аплодисментов.
ПРИМЕЧАНИЯ:
* — цитирую дословно: «Где-то там, в туманах времени — Серебряный век, шестидесятники с их культом рефлексирующего интеллигента, чуть ближе к нам — надмирно-кухонный БГ. Но если у БГ — «книжного мальчика», интеллектуала с университетским образованием, романтика поднята до уровня мансард, крыш, и ещё дальше — на небеса, то у Сёмкина она ходит по земле, ездит в трамваях и курит сигареты.»
** — у Мерлина: «По небу летит птеродактиль, издаёт деструктивные вопли…»
*** — «Там, где клён шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой…»
**** — вы не думайте, что это я такая вумная, это Ю.К. наговорила.
***** — не ручаюсь за абсолютную точность цитаты.
****** — при переносе в другой компьютер буква все-таки стала заглавной.
P.S. Через несколько дней после окончания фестиваля мне приснилось, что здание рок-клуба рухнуло, подняв тучу пыли. И на развалинах легенды сидел маленький серый зайчонок…
Герой рок-н-ролла II степени Светлана Смирнова