Умом нельзя понять не только Россию.
Умом многого нельзя понять. Например, следующую фразу: «Норман взал чайблик, как облачно, отправился на кушню, чтобы напалмить его и подобреть».
Или: «В этот сальный монумент высокий, довольно угломатный, высотный худождявый человек поступался в тверь». Или вот: «Итанк, Норман осторожно наживляет шлепу, поллюто, старательно застегивается и ужгутывается, как мама его убила, опущает уши своей кляпы, засим отрывает ходную дверь и вывозит на крыло».
Можно было бы еще немало процитировать эдаких фраз и словечек, ведь в одной не слишком толстой книжке, недавно выпущенной издательством «Агрогород» (интересно, что это за город такой и где он находится?) их предостаточно. Но если кого-нибудь смутила вся эта филология, донельзя, на первый взгляд, бредовая и вроде бы вовсе неуместная в рок-н-ролльной газете, то не волнуйтесь — речь идет о Джоне Винстоне Ленноне и второй его книге «Испалец в колесе», доблестно и с отменным вкусом переведенной Алексеем Курбановским.
В своем предисловии переводчик пишет, что «в лингвистическом отношении вторая книга еще более трудна, чем первая». Похоже, ему можно верить. По сравнению с «Пишу как пишется», «Испалец» представляет собой замечательный образчик совершенно невероятного лингво-произвола над обычными словами и обычными смыслами, заключенными в словах и предложениях. Словам здесь выкручивают руки, ноги и все остальное, в результате чего возникают причудливые неологические монстры и диковинные вербо-мутанты.
В первой книге, опять-таки господином Курбановским (в миру — независимым рок-критиком) переведенной, все это было, пожалуй, но чуть-чуть в более мягкой манере. Разница между, первой и второй книгой примерно такая же, как между… В общем ясно, что Джон по ходу сочинения «Испальца» с нарастающим наслаждением все глубже погружался в замысловатые лабиринты абсурдистской прозы.
Если бы этот шедевр прочли обереуты — или Хлебников — или Крученых — или еще некоторые писатели, склонные к парадоксам и словотворческим экспериментам (немало, заметим, таких писателей было в разных эпохах и странах), то все бы они, без сомнения, приняли бы Леннона за своего. И, конечно, переводчика, который максимально приблизил
ленноновскую прозу к нашей литературе, дал возможность сквозь призму русского языка с его идиомами и современным сленгом заглянуть в гротескную кушню английского каламбуровоговарения.
Присущие джоновским опусам эпатажность, пародийность, стебаловатость и тотальная, злонамеренная несерьезность полностью корреспондируют с обликом молодого битла, каковым он и был во время написания книги в 1965 году. Однако, несмотря на глумливое попирание разномастных общественных идеалов и прочих авторитетов (это, кстати, очевидно и на визуальном уровне, благодаря изящным авторским рисункам), несмотря на пульсирующее, фонтанирующее и на все весело поплевывающее рок-н-ролльное подсознание книги, Джон с головой — и еще метра на три выше — целиком и бесповоротно вписывается в традиции английской словесности. И даже более того, не только в оные. Как, кстати, и музыка БИТЛЗ, возникшая не на пустом месте и впитавшая, вобравшая в себя очень многое из того, что ей предшествовало.
Любопытно, что примерно в то же время Боб Дилан написал свой роман «Тарантул». Не менее любопытно также и то, что совсем недавно книга Дилана была переиздана в России владивостокским издательством «Улисс».
Прозу Дилана умом также не понять. И пытаться нечего. Но сказать, что смысл здесь скрыт, спрятан между слов и фраз тоже нельзя, это было бы слишком просто. Есть текст. Он разбит на главы, названия которых придуманы как бы специально для того, чтобы начисто смести с лица Земли отголоски воспоминаний о реализме. Или даже отголоски отголосков. Если вы не верите, то откройте оглавление и убедитесь в этом сами. Вряд ли что-либо другое придет вам в голову, когда вы увидите, что одна глава называется «Глог-буль-буль-глог-буль-буль слышь ору я хи ди хо», а другая «Святой надтреснутый голос и дpынь бряк утро». Да, такие вот дела.
В эту безудержную, безумную, безостановочную прозу, мало озабоченную знаками — препинаками, в этот безначальный (и безсерединный) словесный фантом — поток вмонтированы не то стихи, не то тексты песен, здесь чередуются, пересекаются, наслаиваются и вползают-выползают непостижимые эпитеты и невозможные сравнения, здесь ежестрочно мелькают реальные люди — то певцы, то короли, то президенты — но рядом с ними какие-то немыслимые «Ядерный Бетховен», «Мерцающий Клоун», «Биологическая Амазонка», «Рыдак Кадюга», «охотники с радио» и другие, такие же немыслимые и непредсказуемые.
Этот лихой джаз продолжается на протяжении всей книги, а еще неистовому соло дилановского слова аккомпанируют его же картинки, не менее чем текст далекие от обыденной логики.
Читаешь Дилана — сразу вспоминаются книги Джона.
Читаешь Джона — вспоминаешь роман Дилана.
Оба сочинения в чем-то очень родственны друг другу, хотя Леннон в прозе более дадаист, футурист, обереут. Он углубляется в слово, взрывает его изнутри и дробит на составные, тогда как Дилан ближе к сюрреализму, к ярким, очень активным цветовым массам. Он энергично ворочает ими и создает грандиозно-безумную модель мира.
Леннон более традиционен — как и положено англичанину — он соблюдает стиль, помнит о форме и правилах игры и, будучи жителем острова, экономен с пространством.
Дилан свободен от любых условностей — как и положено американцу — подчеркнуто нетрадиционен, нахален, космополитичен и, будучи жителем огромной страны, делает с пространством, что хочет, и предпочитает свободную эпическую конструкцию.
Дилан, может быть, ближе к Джойсу, хотя и от Льюиса Кэролла не очень далек.
Леннон, без сомнения, ближе к Кэроллу, хотя и Джойсу не чужой.
Впрочем, каждый из наших героев хорош сам по себе. На свой лад, на свой звук. Да, Джон всегда помнил о магической силе традиционного квадрата, а Дилан — более культовая фигура всегда был странником, бардом, созерцателем, но все, кто связан с ним всерьез, всегда чем-то родственны друг другу. И Дилан и Леннон — послевоенные радикалы, хулиганы и фантазеры, дети рок-н-ролла и ХХ века. Оба знали и видели большее…
В XX веке всегда происходило нечто большее, чем казалось на самом деле, что-то невыразимое обычными, «нормальными» словами. Может быть, именно поэтому появился рок-н-ролл. Его, как и весь XX век, нельзя понять умом. Нужно что-то еще. Иначе ничего не получится.
Специально для «ROCK FUZZа»
Анатолий ГУНИЦКИЙ
