Меня поймут те, кто помнит статьи о западных рок-группах за подписью А. Троицкий в «Ровеснике» середины 70-х. Мало того, что статьи эти были абсолютно «без платформы», — в них чувствовалась уверенная компетентность автора в редкой и скользкой по тем временам теме… Пришли перестроечные деньки, и Троицкому не досталось роли ни папы, ни дедушки, ни даже дяди отечественного рок-н-рола. Напротив — в кое-каких андерграундных кругах его стали считать Человеком — распродавшим-на-корню-русский-рок.
Моего собеседника мало волнует то, что о нем говорят. И все-таки, при всем сегодняшнем очевидном преуспевании, не испытывает ли г-н Троицкий ностальгии по старым добрым временам?
— Я думаю, что в той или иной степени ностальгию испытывают все, кто пережил этот героический период. Но я стараюсь эту ностальгию из себя выдавливать, поскольку это очень неконструктивное мироощущение. Меня гораздо больше интересует будущее. Я нещадно критикую наши застоявшиеся рок-группы. Я принципиально не участвую ни в каких ностальгических мероприятиях, типа концерта памяти Цоя в Москве.
Я не в восторге от того, что у большинства людей я ассоциируюсь с АКВАРИУМОМ, с МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ, с Майком и так далее. Это все очень близкие, любимые, отчасти даже святые для меня имена, если говорить о Башлачеве, например. Но я отдаю себе отчет в том, что ситуация изменилась: сейчас появляются новые гребенщиковы, новые башлачевы — может быть, они делают что-то свое, другое. Мое дело — двигаться вместе с ними.
-Как совместить давнюю легенду бывшего андерграунда о том, что музыкант идет работать в кабак, чтобы заработать себе на «стратокастер», и никогда оттуда не возвращается — и то, что и БИТЛЗ, и ЭНИМАЛЗ прошли через кабак и, тем не менее, ничего не потеряли, а, скорее, приобрели?
— Ваше наблюдение представляется мне абсолютно верным. Обратной дороги из кабака для музыканта нет. Это, как алкоголизм или наркомания. Человек, который однажды вкусил халтуры, к настоящему творчеству уже никогда не вернется. Я, по крайней мере, не знаю ни одного исключения из этого правила. Но наши и «их» кабаки отличаются очень сильно. Кстати, они там называются не кабаками, а пабами или клубами. Музыканты там играют свою музыку, для них это просто маленький концертный зал. Туда приходят их фэны для того, чтобы послушать именно их. Все лучшие западные группы начинали с того, что играли в барах и пабах, — именно там и формировался их репертуар. А из чего формируется репертуар наших ресторанов, вы и сами прекрасно знаете: не сыпь мне соль на раны…
Одна из причин того, что рок и всяческая новая музыка у нас практически захирела, — это то, что музыкантам негде играть. В Лондоне каждый день проходит концертов пятьдесят, причем один концерт на площадке типа Уэмбли, остальные же — в пабах, в этих самых питейных заведениях. Именно там и кипит жизнь, именно там и живет рок. У нас же а Москве, например, имеются сотни рок-групп, и каждая из них в год выступает раз 10 в лучшем случав. (Я, естественно, не имею в виду какие-то известные гастрольные коллективы).
Играть группам абсолютно негде, и тот факт, что в Москве до сих пор нет ни одного клуба — называйте его как угодно — клуб, бар, паб, то есть, какое-то маленькое помещение, не пафосное, без этих плюшевых кресел и так далее, но где можно каждый день играть, — это, в общем-то, убийственная вещь. Слава Богу, в Питере сейчас два таких клуба есть. Я считаю, что это великий почин.
— Вопрос из разряда провокационных: в подпольной некогда, а ныне независимой рок-прессе довольно часто фигурировал такой жупел, что, мол, Троицкий торгует советским роком. Прибыльное ли это дело?
— Я могу сказать, что занимался этим отнюдь не ради денег и в последнюю очередь ставил вопрос о гонорарах и вообще о финансовой стороне дела. Чаще всего такого вопроса я не ставил вообще. Если мне платили, я не отказывался, если не платили, я не обращал на это внимания. В принципе, судя по тому, сколько я заработал, дело это было достаточно прибыльным — мне удалось попутешествовать вдоволь, удалось купить в Москве большую хорошую квартиру. Что само по себе и неплохо, конечно.
— На Российском телевидении Вы имеете паблисити, которому, наверное, могут позавидовать и некоторые политики. Как Вы туда попали, и как Вам удается получать такой прямо-таки обильный эфир?
— С первой частью вопроса я не согласен. И вот почему. Пришел я на российское телевидение в марте 91-го, когда у этого телевидения эфирного времени еще вообще не было. Это, конечно, была большая и очень рискованная авантюра. Российское телевидение тогда было если не подпольным, то во всяком случае глубоко и радикально оппозиционным в той государственной коммунистической телесети. Меня это привлекало — в общем-то, я всегда любил быть в оппозиции, всегда любил как бы помогать слабым. У меня были, разумеется, и другие соображения — музыкально-культуртрегерские, например. Но после того как умер подпольный рок, умерла подпольная пресса, мне казалось, что очень интересно выйти вот на такой абсолютно новый виток оппозиции. Потом, правда, после августовского «недоворота», все поменялось местами практически с точностью до наоборот. Российский канал стал каналом российского истэблишмента, а это очень плохо, и чувствую я себя там — отчасти психологически, но в большей степени даже профессионально — очень некомфортабельно. В первую очередь потому, что политические программы прут по нашему каналу, как автомобили ЗИЛ-117 во времена Брежнева, — по середине дороги на красный свет, раскидывая влево и вправо всех, кто случайно оказался на пути. Снимаются все развлекательные программы, фильмы — и в пятницу вечером, и в субботу вечером. Разумеется, с профессиональной точки зрения это — самоубийство. Это равнозначно нейтронной бомбе, брошенной в эфир, — никто же это не смотрит. Пока наше телевидение не дойдет до какого-то цивилизованного коммерческого уровня понимания того, что такое аудитория и ее интересы, пока это все будет отдаваться в жертву политическим амбициям, я думаю, что этот телеканал обречен на посредственность.
— Какая Ваша любимая группа на сегодняшний день?
— Мне трудно говорить о любимой группе, но у меня бесспорно есть любимый человек в роке. Это Ник Кейв. Я считаю его настоящим гением, которого можно поставить в один ряд с Хендриксом, Моррисоном, Ленноном, Пресли… Последний альбом Кейва «Henry’s Dream» («Сон Генри») я просто считаю лучшей пластинкой, выпущенной за последние 10 лет.
— Играете ли Вы сами на каком-либо музыкальном инструменте?
— Да, я могу сыграть на любом инструменте, и на всех у меня получается одинаково хорошо.
— Можно ли сказать, что Ваш любимый музыкальный инструмент — это магнитофон?
— Нет, мой любимый музыкальный инструмент — это все-таки электрогитара. Я люблю ее включать — у меня есть набор старых советских электронных эффектов типа «фуз», «вау-вау» и так далее. И вот, значит, я врубаю эту гитару, и она издает такие звуки, что никаким заморским авангардистам не снились даже. Поскольку наши транзисторы — самые большие.
— Давайте посмотрим на нынешнее положение с музыкой в Эстонии, Латвии, Литве…
— Я считаю, что в Латвии были, по крайней мере, две группы, которые в моем «советском» хит-параде всех времен наверняка вошли бы в первую десятку. Эго ЖЕЛТЫЕ ПОЧТАЛЬОНЫ и СИПОЛИ — оригинальные и талантливые группы, которые, как мне кажется, были трагически недооценены в свое время. В Эстонии, из которой эмигрировали очень многие сильные музыканты, я не могу сегодня назвать ни одной группы, которая произвела бы на меня впечатление. В Латвии из того, что я знаю, качественной группой могу назвать ЯУНС МЕНЕСС. В Литве есть одна прекрасная группа БИКС. И Арина, несомненно, прекрасная вокалистка, но в общем и в целом, рок в балтийских странах, как, впрочем, и в России, переживает не лучшие времена.
Ирина ОСАДЧАЯ
г. Рига, июль 1992 г.
Фото Андрея УСОВА
