ПИТЕР ГАБРИЭЛЬ О МУЗЫКЕ И О СЕБЕ

Литературная запись Алексея Родимцева

Один из немногих наших соотечественников, кто перезнакомился со всеми доступными звездами мировой рок-сцены, — это исследователь рок-культуры, участник популярного московского ансамбля «Звуки Му» Александр Липницкиий. Во время недавней творческой командировки в Лондон он, похоже, был с ними на очень дружеской ноге. Иначе как объяснить тот факт, что именно Липницкому приезжавший в Москву Питер Габриэль — легенда британского рока — запросто дал пространное интервью для нашей газеты, проигнорировав более именитые издания? Интервью проходило в автомобиле после посещения троицесергиевской лавры.

А.Л. — Питер, ты впервые приехал в Москву, но, к сожалению, не с концертами…
П.Г. — О концертах говорить рано — я пока не выступаю, предпочитаю работу в студии. А приехал я, чтобы помочь международной экологической организации «Гринпис» в рекламе выпущенного ею в СССР двойного альбома «Прорыв». Все мы, музыканты, принимавшие участие в записи этих пластинок, надеемся, что «Прорыв» станет первым шагом к началу деятельности «Гринпис» в Советском Союзе. Может быть, это прозвучит банально, но я искренне хочу, чтобы природа на нашей планете сохранилась для следующих поколений людей. «Гринпис» делает для этого очень много. Я не хочу оставаться в стороне от этого движения хотя бы и потому, что у меня самого есть дети. Поэтому я согласился предоставить песню для альбома, а теперь занимаюсь его рекламой. Я очень счастлив, что удалось наконец добраться до Москвы — я давно этого хотел.

А.Л. — Тогда несколько неожиданный вопрос. Ты, насколько я знаю, человек верующий. Твое мнение о грядущей катастрофе, которую пророчит Библия?
П.Г. — Мое отношение к религии довольно непоследовательно. Иногда я испытываю очень сильное религиозное чувство, а иногда мне все это становится безразлично. Что касается катастрофы, ее опасность реальна. Конечно, если уверовать в самое худшее, то можно прямо сейчас попрятаться в норы и сидеть там в ожидании катаклизма. Но все же людям легче жить, если они настроены оптимистично. Я лично верю в жизнь, и я рад, когда люди реально смотрят на опасности, кризисы и т.п., сохраняя при этом оптимизм. Тогда у нас больше шансов выжить. Ведь даже психологи подтверждают: пессимизм, страх, агрессия взаимосвязаны. Следовательно, чем пессимистичнее мы настроены, тем реальнее угроза войны. Я думаю об этом давно, а в последнее время мне представляется, что должны произойти радикальные перемены в сознании людей. Существует такая гипотеза — я читал об этом и хочу в это верить, — что в какой-то момент все мы будем обладать телепатическими способностями, а следовательно, понимать, что думает каждый из нас. Люди, которые создавали барьеры между своим внутренним миром и миром окружающим, в такой ситуации будут испытывать сильное давление. Это станет для них серьезным испытанием.

А.Л. — Интересно узнать твое мнение о роли рок-музыки на нынешнем витке ее развития.
П.Г. — Искусство, и рок в том числе, всегда выражает состояние души. Оно же дает пищу и для ума, и для души. Еще не так давно люди получали информацию в основном посредством печатного слова — из книг, газет. Сегодня — через телевидение. Я думаю, что сейчас задача рок-музыки — дать для новых средств информации такой материал, который имел бы не только развлекательный смысл.

А.Л. — Когда я беседовал с Джорджем Мартином, он сказал, что видео погубило рок-н-ролл. Это мне показалось странным. Тогда Мартин пояснил, что сейчас люди больше интересуются зрелищной стороной музыки, нежели ее душой. Как ты, музыкант с большим стажем, определишь разницу между роком того времени, когда ты делал первые шаги в музыке, и сегодняшним?
П.Г. — Когда я заканчивал школу — это было в 67-м, — носить длинные волосы считалось протестом. Это означало, что родители от тебя отвернулись, а приличной работы тебе не найти. Тогда впервые появилось ощущение молодежной революции, какого-то подъема, которого я с тех пор больше никогда не чувствовал. Впервые молодые люди во всем мире поняли, что они не одиноки, что им по наследству переходит эта земля. Все это находило выражение в музыке — музыке перемен.
Очень было важно, что рок- музыка тогда никому не принадлежала — ни фирмам звукозаписи, ни средствам информации, ни моде — она была независима.

Конечно, всегда существовала поп-музыка, которая принадлежит бизнесу, но тогда в отношении к року был какой- то идеализм. Теперь же подход стал более деловым. В каком-то смысле видеорок — это часть рыночного бизнеса. Я уверен, и в этом жанре могут создаваться необыкновенные произведения. Сейчас это только начинается, идет поиск новых возможностей. Но и в прошлом великие кинорежиссеры умели использовать сочетание музыки и зрительных образов, воздействующее сильнее, чем то и другое порознь.

Кстати, в рок-музыке всегда существовало разделение: выпускались синглы для хит-парадов и альбомы, часто предназначенные для серьезных любителей рока. А в видеомузыке этого еще нет, здесь выпускаются произведения только для хит-парадов. Но я думаю, что появятся и серьезные вещи. При этом я не имею в виду, что они обязательно должны быть мрачными — в музыке я люблю, кроме всего прочего, жизнерадостность, человечность и юмор.

А.Л. — В Советском Союзе, например, есть два типа твоих поклонников: те, кому нравятся твои впечатляющие видеоклипы, и любители серьезных альбомов. Как ты прокомментируешь эти две стороны твоего творчества?
П.Г. — У меня это, как левая и правая рука, — обе нужны. Видишь ли, с одной стороны, я действительно люблю видео, это доставляет мне огромное удовольствие. С другой — люблю серьезную музыку. Вообще, я отдаю всего себя творчеству и, когда у меня все идет нормально, не разделяю его на серьезную работу и работу для удовольствия — для видео, например.
А запись альбомов… Я уже
давно работаю со звуком и настроением, но работаю очень медленно. Некоторые музыканты делают пластинку за две-три недели, а у меня иногда на это уходит 14 месяцев. Конечно, мне приходится вкладывать большие деньги — иногда все, что у меня есть — в студию, но зато я имею возможность работать с наложением звука и перепробовать 10—12 вариантов, делать почти все, что хочу. У меня колоссальные возможности.

А.Л. — Многие музыканты, как и ты, работают в студии подолгу, также вкладывая большие деньги. У тебя, на мой взгляд, есть существенное отличие: в твоих видеоклипах и хитах присутствует изрядная доля юмора. Я думаю, что такие мастера рок-музыки, как Брайан Ино или Майк Олдфилд, не стали поп-звёздами только потому, что не уделяют должного внимания юмору.
П.Г. — Да, возможно. Но что касается Брайана, то ему и не интересно быть звездой. А мне приятно хоть раз в неделю вспоминать, что я — звезда. Правда, я не отношусь к этому серьезно.
Я хотел бы сказать и вот о чем. Я пишу музыку к фильмам — в основном инструментальную. Работаю только с мелодией и ритмом, не думая о песне. Но ведь я начинал с того, что писал песни. Я по-прежнему уважаю эту музыкальную форму. Сейчас многие группы не пишут песни, потому что им доступно множество прекрасных звуков. Звуки их настолько увлекают, что они забывают о словах, о мелодии, о сути. Я, кажется, избежал этой ошибки.

А.Л. — Что тебе сегодня интереснее как музыканту: работать с новыми музыкантами или же со своими старыми друзьями, профессионалами высокого класса?
П.Г. — Мне нравится и то, и другое Когда с одними и теми же людьми работаешь давно, появляются особые отношения. Многие вещи не требуется объяснять. Но я всегда рад, если со мной в студии работают новые музыканты. С 1980 года я работаю так: езжу в разные страны и приглашаю к себе живущих там музыкантов. И это очень вдохновляет, потому что импровизации с новыми музыкантами получаются очень свежими. Мы пытаемся понять друг друга, ищем общий язык. Я недавно работал над музыкой к фильму «Последнее искушение Христа» вместе с пакистанским певцом фат и Али Ханом. Я считаю, что это один из лучших певцов в мире — у него необыкновенный голос. Я был просто счастлив, что он работал со мной. Приезжал скрипач Шанкар, и мы прекрасно втроем импровизировали. Получился отличный материал, хотя раньше мы никогда не встречались.

А.Л. — Интересно, Питер, кто были твои первые любимые музыканты и благодаря чьему влиянию ты стал рок- музыкантом?
П.Г. — Я не очень любил распространенный в мое время стиль кантри-энд-вестерн. Первое, что привлекло меня, это блюз. Я ходил на концерты Джона Майяла и «Блюз- брейкерз». Затем моим героем был Отис Реддинг — я был на его концертах в Лондоне в середине 60-х и с тех пор не слышал ничего лучше. Я чувствовал душу этого человека, очень доброго и сильного. Я полюбил всю музыку соул. Лет в 13 —14 я услышал «Рок Красной реки» Джонни Кида и «Пиратов». Это был настоящий рок, и он мне очень понравился. Потом, помню, меня поразила песня «Битлз» «Love Me Do». Я ехал с родителями в автомобиле, приемник был настроен на «Радио Люксембург»… Это было потрясающе!

А.Л. — А как тебе Джими Хендрикс?
П.Г. — Да, Хендрикс тоже был любимцем. Я даже помню, в какой комнате в школе я впервые услышал «Хей, Джо». Бывает, знаешь: впервые услышишь музыку, которая тебя зацепит, и надолго запоминаешь, где и когда это было. Я хорошо запомнил «Хей, Джо»… Ну, а потом я начал слушать группы «Ху», «Смайл фейсез» и прочие.

А.Л. — А «Роллинг Стоунз»?
П.Г. — Да, некоторые синглы мне нравились — «Браун Шугар», «Хонки Тонк Уо- мен»…

А.Л. — Но ты, я подозреваю, не поклонник их творчества?
П.Г. — Нет, тогда я предпочитал Бо Дидли. Хотя некоторые песни «Стоунз» очень удались, например, «Сатисфэкшн» — это классика, и я это люблю. Тем не менее мне кажется, что в их песнях не было такой силы, как в произведениях Леннона —Маккартни.

А.Л. — А что ты сейчас слушаешь?
П.Г.— Я слушаю много разной музыки со всего света, это огромное поле для исследования. Очень люблю «ТокингХедз», для меня Дэвид Бирн — один из самых интересных мыслителей в рок-музыке. У него очень живой ум. Я по- прежнему люблю Джони Митчел и Трейси Чепмен. У Спрингстина есть несколько замечательных вещей…

А.Л. — У советских рок-музыкантов, как я тебе уже говорил, трудности со студиями, с оборудованием. Это серьезная помеха в их творчестве. Существенной была бы помощь со стороны западных продюсеров. Интересно ли им будет, по твоему мнению, и в дальнейшем работать с русскими исполнителями, как работают сейчас Брайан Ино и сотрудники концерна Си Би Эс? В 1989 году Ино выпустил пластинки Дивана Каспаряна и «Звуков Му», Си Ви Эс — альбом Бориса Гребенщкова.
П.Г. — Уверен, что это будет продолжаться, и у советских музыкантов появится больше возможностей. Мне кажется, что у нас заинтересуются именно той музыкой, которая отличается от западной. Я знаю, что ваши музыканты сейчас ищут контактов с западными фирмами грамзаписи, и тут особенно важно, чтобы их творчество было самобытным, не похожим на то, что уже известно. Свежие мелодии, свежие тексты — вообще новый образ музыкального мышления. Мне, например, очень интересна традиционная и фольклорная музыка. Помню, я как-то спросил Артема Троицкого, отчего в вашем роке так мало используется русская народная музыка. Он обь- яснил мне, что фольклор у вас всегда отождествлялся с официозом, а рок-музыка считается «неофициальной». Но я бы посоветовал молодым русским музыкантам обратиться к своим историческим традициям, используя их для того,
чтобы создать что-то новое.

А.Л. — Таким образом, если наши музыкальные поиски будут оригинальными, западный шоу-бизнес будет их продюсировать?
П.Г. — Думаю, да. Интерес к вам может продержаться долго. Ведь вы как бы новички в рок-мире, а зачастую самое интересное в искусство привносят именно свежие люди.

Конечно, если вы захотите добиться быстрого успеха, можно использовать дискоритм, пригласить эффектную певицу, танцевальную группу, сделать зрелищное шоу — словом, пойти по проторенной дорожке. Эти группы часто пользуются успехом — здесь есть шанс и для ваших. Но такой успех — ненадолго. А если задумаетесь о перспективах на 10—15 — 20 лет, то вы должны попытаться создать нечто уникальное, чего еще никто не делал.


Обсуждение