Фантастическое в искусстве имеет предеп и правила. Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что вы должны почти поверить ему.
Ф. М. Достоевский
УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! УРА! Скажи-ка, дядя, ведь не даром тряс я братка-Сэмушку за грудки и прочие части тела: «Давай, СЭM! — верещал я и подпрыгивал. — Пиши, черт полосатый!»
И вот нашиму изумлённому оку открывается во всей своей перманентной красе и благоухании блок материалов, которые хочу представить так: «Перед вами АНОНС пятого номера замечательного иркутского журнала «КУДА ИДЁШЬ?»,любезно вытрясенный мною из Сэма». Вуаля гносеологические корни!
Мифология ли древних, фантастический ли реализм Гоголя, Булгакова или Маркеса, — при всей их разности все они убедительны именно в силу своего соприкосновения с реальным. Миф укрупняет какие-то из сторон реального и, задав «правила игры», показывает их философски обобщенно, до предела стараясь раскрыть потенциал развития выбранных его черт. Кьеркегор считал, что чрезвычайно сложная и полная противоречий человеческая жизнь никак не поддается усилиям рассудка понять ее, результатом чего является «бессилие мысли», подлинный «скандал для рассудка”, а отсюда переход к мифу. Миф реален ровно настолько, насколько он вещественен. Реальность, вещественность его может быть не материального, а духовного порядка, но он, так или иначе, становится реально сущим, частью бытия. Так, Лао-Цзы учил, что каждая вещь, достигнув определенной степени развития, превращается в свою противоположность: неполное становится полным, миф — реальностью. Неудовлетворение объективной действительностью вынуждает человека мифологизировать себя и окружающее. Миф, так сказать, «украшает» бытие. Миф есть то, что человек хочет видеть и, создавая миф, он появляет из себя желаемое.
Трудно сказать, в какой степени самиздат состоит из мифов. Реальность мифа, живущего на страницах с/и журнала более вещественна, чем реальность романа, повести, хотя и то и другое — одного происхождения. Но первое преподносится читателю как натуральный, случившийся в объективной действительности факт; второе же — заранее воспринимается как плод воображения. Масштаб мифа зависит от плотности информационного пространства, в котором он живет. Жизнеспособность же — от творческих способностей людей, миф создающих. Увы, приходится согласиться с С. Гурьевым — в нынешнем самиздате нет каких-то ярких, интересных фигур, которые писали бы так, что насколько бы ничтожным ни было бы явление, оно бы либо раздувалось, либо так или иначе привлекало бы к себе внимание.