Tag Archives: Горбунов Борис

Диалог через пропасть

Ох, как хочется броской журналистской темы! Но не только это профессиональное стремление побудило редакцию свести в диалоге композитора Никиту Богословского и представителей «злого» социального рока, группу АЛИБИ из Дубны. Мечтается ведь не о самоцельных эффектах, а о постижении подлинной глубины проблем, которая, кажется, не сможет не открыться на стыке противоположностей.

По поводу беседы с рок-музыкантами Никита Владимирович выразил пожелание:

— Я бы хотел говорить с профессионалами.

— С кем, например?

— Ну, с Павлом Слободкиным, с Алексеем Козловым.

— ?..

— Так вы имеете в виду чистый рок?

Зато АЛИБИ рвалось в бой. И это представилось нормальным для группы, сами названия песен которой вызывающи: «Все поперек», «Сжечь и развеять по ветру» — никак не меньше. «Дайте мне стремя, вот оно время…» — присоединяют ребята свой голос к множеству других, звучащих вполне убедительно, если не обращать внимания на подозрительную склонность ждать перемен и рассчитывать на чью-то милостивую руку со стороны: «дайте мне глаз, дайте мне холст, дайте мне стену…» (АКВАРИУМ), «дайте воды, дайте огня…» (АЛЬЯНС) и т. п. Впрочем, опровергая подобные придирки, альтернативный рок уже сумел многого дождаться и вытребовать, причем не только своекорыстно.

Лидер АЛИБИ — Сергей Попов — рокер с солидным «подпольным стажем», ему под сорок (почти ровесник Гребенщикова). Рядом с ним — 25-летний директор группы Борис Горбунов, из тех молодых, что лучше первооткрывателей знают, в чем сущность рока.

— Только не надо все сводить к молодежным проблемам, — убеждали меня ребята. — У НИХ проблем намного больше, чем у нас. Вот мы и спросим…

ПОПЫТКА БРОСИТЬ ПЕРЧАТКУ

Никита Владимирович сразу исключил применение в свой адрес излюбленного приема апологетов рока — агрессивно защищаться, обращаясь к некоему обобщенному образу врага.

— Я уверен, что, любишь рок-музыку или нет, позиция при разговоре должна быть уважительная по отношению к жанру, поскольку он существует, и там действительно есть много талантливых людей. Зачем пренебрежительно отмахиваться, как у нас это делают?

Я, воспитанный на совершенно другой музыке, проявляю большой интерес ко всем новым тенденциям. Талантливое сразу заметно, даже когда играет совсем непросвещенный парень. Полностью признаю не только правомерность, но и необходимость рока для молодежи, а может быть, и для более старших. А что вы удивляетесь, человек моего поколения имеет право высказать свою искреннюю точку зрения, даже если она позитивная!

— Но ведь огромное количество музыкантов и моего возраста, и младше все-таки почему-то относятся к вашему искусству с подозрением, вместо того, чтобы послушать, разобраться. Надо сломать это предубеждение, и уже внутри жанра смотреть, что хорошо, что плохо. К разговору в подобном тоне рокеры оказываются обычно не готовы. Проще, оказывается, «плюнуть вслед вельможной «Волге», чем поговорить начистоту, когда та «Волга» остановится и приоткроет дверцу, приглашая внутрь: «Говори!»

Впрочем, для разговора была припасена небольшая «бомба». Ребята догадывались, что им будет предложена беседа именно с Богословским, ведь на своих концертах они нередко зачитывают опубликованную в «Литературной газете» 3 марта 1964 года статью Никиты Владимировича «Навозные «Жуки», где автор в присущей ему иногда уничижительно-насмешливой манере отзывался о БИТЛЗ. Вот несколько фраз из этой статьи: «…трудно себе даже представить, какие звуки издают эти молодые люди, какой смысл вкладывают в свои опусы… Бедные наивные «Жуки». Вы, наверное, думаете, что все это — бешеные деньги, слава, визиты королям — все это навсегда и по заслугам. Но готов биться об заклад, что протянете вы еще год-полтора, и все кончится. Придут более молодые люди с еще более идиотскими голосами и прическами».

— Давно ли вы зауважали рок-музыку? — ехидно спросили ребята, напомнив Богословскому о статье.

Композитор не смутился:

— Так ведь тогда мы вообще ничего не понимали. Это было давно. Все зависело от нашего воспитания и несвободы творческого мышления. Кажется, потом в какой-то статье в каком-то журнале я признал свое недомыслие и ошибку.

Конечно, хорошо, когда взгляды человека последовательны, но, с другой стороны, неплохо, что сегодня мнения меняются в пользу рока. Повод праздновать победу?

ПОЗВОЛЬТЕ ВАШУ ШПАГУ

— Кстати, как это все сочиняется? — не упускал инициативы Богословский. — Нет, мне в самом деле любопытно. Я слышал, это коллективное творчество? Честно говоря, не очень себе представляю, как это не один человек сочинял, а целый ансамбль. Лично я, кроме одной оперетты, никогда ничего не писал в соавторстве. Как это делается практически?

Польщенные интересом маститого композитора, рокеры комфортно раскидываются в креслах и начинают с «понтом» разъяснять.

Богословский кивает:

— Понимаю, предлагается «задел» для песни, мелодический и смысловой, а потом в коллективной импровизации возникает гармонический и модуляционный убор, могут корректироваться и мотив, и текст, покуда не выработается устраивающий всех музыкантов группы окончательный, стабильный результат. Очень любопытная форма творчества, заслуживающая исследования музыковедов.

— Я почему вас выспрашиваю, — объясняет композитор. — Думаю, при своей профессиональности, технике, опыте, я смог бы написать что-то и для рока. Конечно, нужно изучить, так просто, с ходу написать — это ерунда. Надо очень подробно посмотреть все возможности, стилистику — все, что является определением рока. Но я писал бы партитуру — так, как вы, работать не могу. Скажите, ваши произведения возможно записать в партитуру так, чтобы их исполняли другие ансамбли?

— Случаи чистого повторения — это в ресторанах, — обижаются рокеры. — Мы выступаем только с собственными песнями.

— Вот-вот, — подхватывает Богословский, — у нас, композиторов, серьезнейшая проблема — нас перестали исполнять. Раньше большую часть моего творчества занимала песенная тема, теперь я ее почти не касаюсь, — нет гарантии исполнения.

— Вы только с гарантией работаете? — пытаются «подколоть» рокеры.

— Но ведь я не могу так: все время только Лещенко, Кобзон, Толкунова. А молодых исполнителей где разыщешь? Если бы они были, я бы писал песни такой категории, как ваши.

— Извините, Никита Владимирович, но мы все-таки думаем, что вы не сможете написать рок-музыку.

— Да я так могу сымитировать современную рок-жизнь, что вы никогда не отличите меня от молодого, это я гарантирую. Есть люди, которые могут сыграть сумасшествие так, что даже врачей обманут.

— Рок — не сумасшествие. Или ладно, пусть сумасшествие, но которое не имитируется. Вашу подделку не примут, потому что для рока важна не только музыкальная грамота, но ЗДЕСЬ должно болеть.

— Так ведь любая настоящая музыка не от «холодной головы», а от души, только вы что-то эпицентр боли низковато показываете, — замечает композитор.

До сих пор от рокеров, в основном, выступал, щеголяя молодежной задиристостью, Борис. Его уточняет степенный Сергей:

— Борис имеет в виду, что вы Никита Владимирович, в своем обеспеченном положении не можете проникнуться тем, чем живет основная масса молодежи.

— А почему вы отрицаете возможность старших проникнуться духом молодежи? Мы находимся в центре всей культурной жизни страны и реагируем на разные явления в разных возрастных категориях, — не соглашается Богословский.

— Я начал экспериментировать, изобретать жанры. Например, сейчас кончаю оперу, которая называется «Приемный день у начальника», где начальник поет, а все посетители — музыкальные инструменты. Туба приходит квартиру просить и, чтобы разжалобить, берет с собой внучку-пиколку. Гобой с восточной интонацией пытается дать взятку.

— Есть композиторы, которые только и писали для открытия торжественных заседаний, — выдвигает свое «алиби» Никита Владимирович, — а есть люди более гибкие, тревожащиеся и о судьбе человечества, и о судьбе страны, вникающие, по мере надобности, и в проблемы молодежи.

— Сытый голодного не разумеет. Вы сами не стоите в очередях, — пеняют Богословскому рокеры.

— Значит, рок — искусство обездоленных, что ли? Однако состояние материальной и физической неустроенности — недостаточный толчок для того, чтобы прийти к категории искусства.

— Ой, достаточный, какой еще достаточный! — утверждают рокеры.

— Ведь этак все пойдут в искусство, неустроенных полно! — ужасается Богословский и выдвигает ребятам контраргумент. — Вы ведь тоже уже не голодаете?

— Я лично в своей группе поддерживаю некоторый голод, — признается Борис.

— Имитируете голодание?

— В самом деле, Боря, ты хватил, — вступает Сергей. — Так мы и позволили тебе нас «не кормить»! Умение чувствовать «голод», «боль» имеется в виду больше как качество характера, тип мышления, мироощущения. Ведь, в конце концов, куда меня жизнь не занеси, а вернусь я опять в Дубну, буду видеть те же лица на улицах, здороваться с теми же друзьями детства. Куда денусь, я — один из них.

Другое дело, как только появилась возможность зарабатывать, многие рокеры кинулись получать большие деньги, и на их творчестве, я думаю, уже можно поставить крест. Ну хорошо, мы в этом плане как-то сдерживаемся, может быть, благодаря моему возрасту и опыту. А с иными странные вещи происходят, вроде бы и жалко людей — изголодались, но сейчас, похоже, уже загастролировались. Ведь так притягательно залатать индивидуальные дыры и угомониться в образе нуворишей. Вот почему, в частности, невозможно сотрудничать с филармониями. Они нынче получили право платить, как кооперативы. Сильный организатор программы способен и с видеозаписью помочь, и аппаратурой хорошей обеспечить. Но у них там только коммерция, план: месяцами «чеши» по стадионам. Мы так никогда не делали и делать не будем. У нас краткосрочные недельные гастроли, потом две недели репетируем.

Хочу добавить, что, к сожалению, филармониям уподобляются и некоторые хозрасчетные творческие объединения. А ведь это признак элементарной профнепригодности менеджера — не учитывать творческие нужды артиста, его потребность «расширять производство» того художественного «товара», в продаже которого все охотно готовы посредничать. Этак ресурсы быстро иссякнут…

— И все-таки, если я сочиню рок-музыку, но выпущу ее под псевдонимом? — настаивает Богословский.

— Мы все равно почувствуем подделку, — уверены ребята.

— Значит, то, что пришло извне, категорически и априори не воспринимается как рок-музыка? — недоумевает композитор, возможно, и в самом деле справедливо сомневаясь, оправданно ли рокеры присваивают себе монополию на чувство «боли» и столь неразрывно увязывают ее с материальным положением, хотя, конечно, из окна «Мерседеса» нередко видятся иные пейзажи, чем из форточки коммунальной квартиры.

ТРЕБУЕТСЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ХУЛИГАН

Впрочем, Богословского беспокоила мысль, как все-таки дифференцировать массу «обездоленных», уже нахлынувших в искусство.

— Я отношусь к року с теми же критериями, что предъявляются к музыке всех жанров: профессионализм и талантливость. В самодеятельности это встречается не всегда, обычно ее уровень годится лишь для клубов, своих ребят. А профессионалы заслуживают широкого распространения. Я уже говорил с руководством телевидения и радиовещания, чтобы любительские дела не пускали — они компрометируют жанр.

На вопрос «Кто может считаться профессионалом?» композитор ответил:

— Я противник того, чтобы при тарификации требовали документ об образовании: есть любители, которые намного лучше играют, чем те, кто оканчивал учебное заведение. Надо по качеству данного музыканта судить. Вот вы, Сергей, где-нибудь учились?

— Окончил двухгодичные курсы при Доме художественной самодеятельности.

— Вполне достаточно, вполне достаточно. А ваши музыканты отрабатывают технику индивидуально, или это только репетиции, коллективная игра?

— К нам, например, пришел «сырой» гитарист, — рассказывает Сергей, — год мы репетировали только для того, чтобы он научился играть, мы ему показывали.

— Значит у вас еще функции педагогические, — заключает Богословский. — Однако я все-таки считаю, что давно пора сделать учебное заведение, специализирующееся на роке. Все эти отделения в институтах и консерваториях — ерунда. К ним и руководство относится как к досадному, ненужному довеску. Если молодой человек, интересующийся роком, закончит специальное учебное заведение, освоит и практику, и теорию, это даст ему профессионализм, к которому уже трудно придраться. Я ведь всегда понимаю, по своему опыту, когда дело идет от души, а когда — от коммерции. Но иногда бывает обидно: играют от души, а не умеют.

Рокеры и не отрицают необходимости повышать мастерство. Важно только, как и кто станет преподавать в подобном учебном заведении, чтобы творчество сохранило богатую находками и обаятельную естественность, сопричастность людским болям — столь дорогие качества «андеграунда», чтобы на корню не ломались индивидуальности, как случается иногда со студентами существующих вузов искусства.

— Конечно, вам собственный союз нужен, — продолжает композитор. — Очень печально, что вы напрочь отбиты от Союза композиторов. У нас совершенно идиотское правило: надо представлять гигантское количество справок, девять инстанций пройти, чтобы вступить. А если просто талантливый человек, есть у тебя образование, нет ли?

— Интересно, ну примут, скажем, Гребенщикова в Союз композиторов, что он там будет делать? — сомневаются рокеры.

— Ему нужен не Союз, а предоставляемый им выход на Музфонд, который будет давать путевки, безвозвратные или возвратные ссуды, — объясняет Богословский. — Всем это нужно. Или вы думаете, что навсегда будете «вольными птицами», что никогда не придет время, когда ваш возраст заставит улыбаться публику, считающую, что рок-ансамбль должен состоять из молодых или, по крайней мере, среднего возраста?

ВСЕГДА ЛИ СКРОМНОСТЬ УКРАШАЕТ?

— Я часто спрашиваю у людей вашего поколения, — обращается к Богословскому Сергей, — умные же люди, как они позволили себя «зашорить»?

— Мне интересно, как бы вы вели себя в такой ситуации?..

— Не знаю, наверное, взорвался бы как-то…

— Это вам сейчас так кажется, — размышляет Богословский.

— Вот если бы вас, Никита Владимирович, однажды очень круто «сломали», очень круто «прикрыли», вы почувствовали бы боль.

— Такое было, — вспоминает Богословский, — я даже под постановления ЦК попадал.

— Но согласитесь, — нападают рокеры, — сейчас вам позволено больше, чем нам, а вы молчите.

— Мы не можем вам точно все объяснить, не знаем…

— Я тоже не знаю, что делать дальше, — признается Сергей, — а то бы пошел с выкладками к Горбачеву: вот, мол, как надо перестроить страну. Но даже то, что мы хотим сказать, нам до сих пор до конца говорить не разрешают.

— А вы пробуете?

— Нас повяжут.

— Это раньше повязали бы, теперь же нет? Знаете что, братцы, — начинает подбадривать рокеров Богословский, — рискните создать прецедент. Попробуйте, спойте то, что считаете нужным. Пожертвуйте собой, вас повяжут, но представляете, что начнется в среде молодежи, среди всех? Вас выручать поднимутся! Кто ж из властей пойдет на такой скандал?!

— Ничего не будет, — скептически настроены рокеры, — замнут втихаря. Мы и спеть-то не успеем — электричество вырубят. А выйти к большой аудитории на телеэкран — об этом речи нет.

— Слух разнесется, — продолжает уговаривать композитор. — Не повяжут, не посмеют.

— Да, конечно, не убьют, — готов согласиться Сергей, — жизнь попортят, но сколько раз уже портили. Это ведь когда-то вопрос стоял: жизнь или смерть. Сейчас иначе: жизнь с благами или жизнь без благ.

— Молодежь в быту весьма скучная и вялая, энергичная только на рок-концертах, — удивляется Богословский. — То ли не умеют применить свои силы, то ли не заинтересованы ни в чем. Я вижу, что люди моего поколения гораздо веселее, активнее Чем это объяснить? Или вы все время думаете о своей неустроенности, о том, как будет дальше?

— Это просто наша плебейская привычка плыть по течению, — полагает Сергей.

— Я вообще не очень понимаю, что вас «зажимать», — продолжает композитор. — Вы поете, в основном, о прошлом, вот рок-фестиваль в Дубне провели с перечислением сборов в фонд мемориала жертвам репрессий. Сейчас многие бывшие «ошибки» признаны преступлениями. Только почему вы думаете, будто я мыслю иначе, чем молодежь, по этим вопросам?

— Конечно, нам стало труднее сочинять, когда о том, о чем раньше только рокеры осмеливались петь, теперь пишет «Правда» Однако меня волнует опасность повторения, — размышляет повидавший виды в «роковом подполье» Сергей — Ведь кончилась же «первая оттепель» печально. А сейчас? Больше о Сталине писать не возьмусь, но последняя моя песня на эту тему завершается словами: «…если опять, я буду, буду, буду в них стрелять!».

— Ну вот, теперь в гипотетическое будущее заглядываете.

— Наша позиция — моя, Сергея — не влияет сколько-нибудь существенно на политику государства, как это ни печально, — вступает Борис

— В какой-то степени уже влияет, — подбадривает Богословский.

— Нет, у нас не гласность, у нас полугласность.

— Гласность или полугласность — это зависит от позиции нескольких людей. Были уже публикации о том, что цензура касается только государственных тайн, все остальное — на совести человека, советские же люди за себя отвечают.

— Рок-музыканты — единственные, кроме бардов, кто позволяет себе петь о конкретных подлецах, мешающих свободе, не взирая на их высокие должности, — подчеркивают рокеры.

— Это что ж, фамилии называть, что ли? — недоумевает Богословский.

— Да, пора.

— Фамилии плохо войдут в музыкальную структуру.

— Вот в этом как раз выражается полугласность, — заводятся рокеры — Вы знаете, с каким трудом мы пробивали на ТВ нашу песню «Выше голову, ниже цены», убеждали, что это можно петь, что это волнует всех. Редактура выбирала самые нейтральные вещи.

— Но ведь то, что вы поете, — это уже полная гласность. Что же вы жалуетесь?

— Мы не жалуемся. Но нас коробит постепенность разрешений, осторожность, мелкое копошение, — сетуют рокеры.

— Вы знаете, недавно очень резкие вещи говорились на вечере памяти Галича в ЦДЛ, — сообщает Богословский. — Люди высказывались почти с тех же позиций, с которых вы говорите. А в целом у вас прекрасное положение по сравнению с нашим когда-то. Говорите и делаете, что хотите. Я говорю так, сопоставляя с тем, что испытали мы. Нам кажется, что сейчас — максимум свободы. Но вы хотите еще. Наверное, это закономерно.

Подводя к финалу, композитор заверяет:

— Прошу учесть, что я являюсь одним из немногих композиторов старшего поколения, доброжелательно относящихся к року. Даже среди очень известных музыкантов, работающих в жанре песни и в любом другом, лишь немногие симпатизируют этому направлению. И как я ни стараюсь их переубедить, к сожалению, «шоры», которые были надеты на них десятилетиями, не открываются.

Так что, если вы хотели скандала, распрей, вам надо было кого-нибудь другого выбрать. Впрочем, вам, наверное, повезло, что вы разговариваете со мной, а не с кем-нибудь из моих коллег. Столкнулись бы с Туликовым, он бы вам сказал кое-что по поводу вашего жанра.

— Может быть, это Туликову повезло, — огрызаются рокеры.

Думаю, что за противников рока не стоит опасаться. Но ведь и пропасть между поколениями, как выясняется, не столь велика.

Возможно, читатели сочтут, что имеет смысл послушать иных собеседников? Редакция готова продолжить эксперимент.